Советский эксперимент и новая Россия

Беседа главного редактора православной газеты «Небесный всадник» А. Беззубцева-Кондакова с философом и социологом профессором А.А. Зиновьевым

Всемирно известный философ и социолог Александр Александрович Зиновьев — это одна из уникальных судеб ушедшего ХХ столетия. Несомненно, о его творчестве и жизненном пути будут писаться научные исследования и художественные биографии… Кто-то относится к Александру Зиновьеву настороженно, кто-то и с опаской, ведь идеи и взгляды ученого так часто идут в разрез с общепринятыми, не укладываются в привычные схемы, развенчивают удобные для общественного сознания мифы. Зиновьев — писатель, который никого не повторяет, он пишет без оглядки на какие бы то ни было авторитеты. Советский человек, фронтовик, закончивший войну в Берлине и награжденный боевыми орденами, он внезапно оказывается непримиримым критиком советской системы, но и с либерально-западническим правозащитным движением Александра Зиновьева ничего не связывает, потому что столь же жестко отвергает ценности западного общества, а начавшуюся в СССР горбачевскую перестройку оценивает как «коллективное предательство» политической элиты позднего Советского Союза.

Александр Зиновьев прежде всего ученый-социолог, но подлинная слава пришла к нему, когда он написал свое первое художественное произведение — роман «Зияющие высоты», опубликованный в Лозанне (Швейцария) в 1976 году. Смею утверждать, что по сей день советский эксперимент остается нами недостаточно понятым, наши оценки советского прошлого колеблются где-то между восторженно-ностальгическими разговорами о великой державе и наполненными непримиримой ненавистью рассуждениями о советской «империи зла». Даже историки, занимающиеся советским периодом, чаще всего пытаются судить, выносить некие оценки, а не исследовать советскую историю в контексте всемирной цивилизации. Уникальность исследовательского опыта Александра Зиновьева состоит, на наш взгляд, в том, что он первый сумел приступить к изучению Советского Союза изнутри, не боясь прикоснуться к темам, которые были неудобными или даже запретными.

А.А.Зиновьев родился 29 сентября 1922 года в Костромской области в крестьянской семье, в 1939 году поступил в Институт философии, литературы и истории, откуда был исключен за антисталинское выступление. От дальнейших преследований А.А.Зиновьева избавила служба в Красной Армии и начавшаяся Великая Отечественная война, которую будущий ученый прошел в танковых войсках, затем в авиации, летал на штурмовиках Ил-2. Был дважды ранен. После войны А.А.Зиновьев окончил философский факультет МГУ, а в 1954 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «Логика „Капитала“ К. Маркса». Докторская диссертация «Философские проблемы многозначной логики» была защищена в 1960 году. После публикации на Западе сенсационного романа «Зияющие высоты», который был объявлен антисоветским, ученый был лишен звания доктора философских наук, всех наград, включая боевые, и был вынужден покинуть страну.

С 1978 по 1999 гг. Александр Александрович Зиновьев прожил в Мюнхене, пока, наконец, не был восстановлен в российском гражданстве и не вернулся в Москву. В годы эмиграции были написаны и изданы такие известнейшие работы как «Гомо советикус», «Парабеллум», «Желтый дом», «Иди на Голгофу» и др. О герое романа «Русский эксперимент» Александр Зиновьев пишет: «…его страстью стало познание, т. е. разрушение сказки. При этом его понимание формировалось не в результате изучения теорий, уже созданных кем-то другим, — таких теорий не было, а все написанное другими не заслуживало, на его взгляд, внимания. Его понимание складывалось как его личная жизненная драма, как жизнь первооткрывателя сущности и закономерности нового социального феномена. Он пожертвовал всем ради истины. Это сейчас, в кратких итоговых фразах, звучит как нечто заурядное и пустяковое. А ведь это были часы, дни, месяцы, годы и десятилетия не прекращавшейся ни на минуты душевной боли». Понятно, что сказанное о герое романа «Русский эксперимент» с полным основанием может быть отнесено и к его автором, который тоже «пожертвовал всем ради истины».

А.З.: Продолжаю разрабатывать те проблемы, которые интересовали меня все последние годы. Прежде всего, это проблемы методологии науки. А также исследованиями того, что представляет собой современный мир, раньше я занимался Советским Союзом, а после его краха в круг интересующих меня вопросов входит постсоветская система. Я изучаю мировые процессы с позиции разработанной мною социологической теории. Скоро должен выйти сборник публицистических статей, который начинается с самой первой работы, опубликованной на Западе в 1978 году. Недавно, правда небольшим тиражом, вышла книга по методологии науки. Мой курс лекций публикуется в Интернете, первая часть лекций была посвящена методологии, а вторая основам социологической теории.

А.З.: Каждый тип социальной организации порождает свой тип человека, и в рамках одной системы у людей появляются сходные черты. «Гомо советикус» — это не какой-то биологический тип, вообще не особый тип человека, а именно человек, подвергшийся влиянию советской социальной системы. Советская система разрушена, но следы ее остаются. Сейчас в России сложилась система, которая является гибридом из остатков советской системы, подражания Западу и реанимации дореволюционной социальной системы. То, что сформировалось в русских людях в советский период, сохраняется в той мере, в какой сохраняются элементы советской системы. Советский человек был атеистом, то есть находился под воздействием гражданской, а не религиозной идеологии — марксизма-ленинизма, советскому человеку были гарантированы образование, работа, поэтому у советского человека возникала определенная беззаботность. Формальная жизнь советского человека была очень проста, у него были паспорт и трудовая книжка, которую он почти не видел, и никаких других документов больше не требовалось. Сейчас формальная сторона жизни усложнилась, требуется огромное количество бумаг. В советские годы мы не думали о пенсии, мы не думали о жилье, которое получал каждый человек — хорошее или плохое жилье, но он его получал. Сейчас сохраняется тот высокоразвитый чиновничий аппарат, который был и в Советском Союзе, и отношение к чиновничеству у современного человека такое же, как и у советских людей. Многие черты «гомо советикуса» оказались лишними и исчезли, и теперь русские люди должны приспосабливаться к новой системе.

Происходит стремительный процесс западнизации, большая часть предприятий в России уже является частными, а это очень сильно влияет на тип человека. Я прожил большую часть жизни в Советском Союзе, я сам — «гомо советикус». «Гомо советикус» — это не плохо и не хорошо, даже диссиденты были «гомо совтетикус», и Сахаров был «гомо советикус», и Солженицын. Я выехал из Советского Союза, когда мне было пятьдесят шесть лет, поэтому я был и остаюсь советским человеком даже сейчас, когда вернулся из эмиграции. Сейчас жизнь в России я воспринимаю как чужой для меня мир.

А.З.: Влияние Запада может быть разным, не обязательно плохое. После краха Советского Союза, когда исчез «железный занавес», в Россию устремилась не западноевропейская культура, а ее худшие проявления. В советские годы существовал «железный занавес», были сильная советская культура, мощная идеология, и поэтому худшее влияние западной цивилизации ограничивалось. Сейчас эти ограничения сняты, и в Россию устремилась вся помойка западной цивилизации — насилие, порнография, доминирование материальных интересов, шкурничество. Однако культура западноевропейской цивилизации к этому не сводится. Как в Россию Запад сбрасывает испорченные продукты, испорченную фармацевтику, так и в сфере культуры Запад сбрасывает нам самое скверное и гнусное. И делается это умышленно, это является средством разложения русского народа, средством его деморализации, и это средство действует очень успешно. Противостоять этому воздействую трудно. И на Западе телевидение является средством разврата и морального разложения, но там научились как-то сопротивляться. У нас западному влиянию могла противостоять наша система образования. В Советском Союзе мы имели лучшую в мире систему образования, но ее разрушили. В советских коллективах следили за воспитанием молодежи, за ее моральным поведением, а сейчас контроль общества разрушен, ослаблена семья.

А.З.: Не забывайте, что в России переворот уже произошел — антикоммунистический, антисоветский переворот произошел в горбачевско-ельцинские годы. Начался он в 1991 году разгромом «путча» и завершился в 1993 году расстрелом «Белого дома». О каких еще революциях может идти речь? То, что происходит и в Грузии, и на Украине, — это явления в рамках того переворота, который уже произошел. «Оранжевая революция» — это не глубокое социальное явление. В России такого рода перевороты, как произошли в Грузии и на Украине, невозможны. Эти так называемые революции представляют собой диверсионные операции, организованные западным сверхобществом и внутренней «пятой колонной». Эти перевороты были организованы с целью не допустить возрождения постсоветского пространства как единого целого. А в России существует социальная система, которая вполне устраивает Вашингтон и все те силы, которые организовывали антисоветский переворот в России. Организовать какой-либо бунт — дело несложное, нужно лишь вложить в это деньги, но утверждать, будто происходит революция, — это чепуха, слишком громкое название для этих мелких событий. Убирается одна правящая группа и ставится другая, которая будет проводить ту же самую устраивающую Запад политику, но только в другой форме.

А.З.: КПСС стала одним из факторов разгрома, она стала партией предателей и не встала на защиту советской системы. КПРФ — очень слабая партия, несерьезная сила, даже если бы им сейчас представилась возможность взять власть, они бы отказались, потому что им не удастся сделать ничего положительного. Ни о какой альтернативе существующей системе и речи быть не может. Реставрация советской системы исключена на сто процентов, во-первых некому этим заниматься в России, а во-вторых потому, что при малейшей попытке восстановить советскую систему Запад примет самые жесткие меры вплоть до военной интервенции. Россия воевать против Запада и Америки не будет ни при каких обстоятельствах. Чтобы сформировалась какая-то альтернатива, нужны десятки лет и нужны чрезвычайные обстоятельства. Реально вопрос об альтернативе может встать, например, если разразится война против Китая, против азиатского коммунизма, если глобализация, перейдя на более высокий уровень, начнет предпринимать военные операции. Но я сомневаюсь, что к тому времени сложится партия, которая окажется способна поднять народ на новый переворот, сомневаюсь и в том, что народ будет готов к этому. Все изменения возможны лишь в уже существующих рамках.

А.З.: Партийная система играет роль при любых обстоятельствах. Пришли бы к власти коммунисты, они бы ничего не изменили, а продолжили нынешнюю политику, но в иной форме. Например, отменили бы монетизацию льгот. Но существенных изменений они не способны произвести. Задача партии состоит в том, чтобы осуществить смену лиц во власти, чтобы привести к власти новых лиц и узаконить их в этом качестве. И больше от партий ничего не требуется. Сейчас постоянно говорят, что у партий нет идеологии, но ведь им и не нужна никакая идеология. И у западных партий нет идеологи, а российские партии — это суть западные партии, они мало отличаются друг от друга. Говорят, что у КПРФ марксистко-ленинская идеология, но марксизм — это чистый анахронизм, отсталая, не соответствующая реальности идеология, с ней просто невозможно сделать что-то серьезное. Так или иначе все партии ориентированы на то, чтобы участвовать в выборах, проще говоря — урывать какой-то кусок для себя. И партии справляются с этой задачей.

А. З.: Никакого значения, все это суета сует. Это имеет значение лишь для самой системы власти, которая сама состоит из огромного количества людей, она сама должна быть внутренне организована. Для воспроизводства власти эта реформа имеет определенное значение, потому что процесс воспроизводства упрощается, он становится дешевле, яснее. Те кандидаты, которые проходили по одномандатным округам, ничем не лучше тех, которые избираются от партий.

А.Б.-К.: Не складывается ощущение, будто мы приближаемся к однопартийной системе образца КПСС?

А.З.: Но ведь и советская система была не однопартийной, это вообще не точное определение. В СССР существовала беспартийная система. КПСС, в сущности, вовсе не была политической партией. КПСС — это была система власти, сверхвласти. КПСС и партийный аппарат были основой советской власти. В современной России никаких условий для образования явлений, подобных КПСС, нет. Возможно, что «Единая Россия» будет доминировать в политической жизни, иметь и в дальнейшем большинство в Думе, но это все равно не будет означать, что она играет такую же роль, какую играла КПСС. Потому что для этого нужна, прежде всего, коммунистическая социальная система. А когда приватизирована экономика, появление подобных «партий», как КПСС, невозможно. Для того и разрушали советскую систему, чтобы создавать если не западную систему, то по крайней мере ее видимость. Без многопартийной системы России существовать не позволят, да и в самой России, поскольку возникли элементы гражданских свобод, то и партии будут возникать, а если их не будут узаконивать, то они будут возникать нелегально.

А.З.: Это проблема не экономическая, а социологическая. Я определил уже в 1993 году тип сложившейся в России тип социальной системы. Это постсоветизм — гибрид из остатков советизма, подражания западнизму и дореволюционного феодализма. Одним из компонентов этого гибрида является частное предпринимательство, хотя, как и на Западе, сохраняется государственный сектор экономики. Но основу составляет именно частное предпринимательство. Я бы не стал употреблять такие выражения как «криминальная экономика», потому что это ненаучное понятие. И в западном частном предпринимательстве криминальный аспект очень силен. Когда лет пятнадцать назад я писал книгу о Западе, официально признавалось, что в США укрывалось от налогов пятьсот миллиардов долларов, в Западной Германии, где я жил, — сто пятьдесят миллиардов. Поэтому и западную экономику, так же, как и современную российскую, можно было бы назвать «криминальной». Применительно к этому капитализму марксистская теория устарела, хотя, по-моему, она и раньше не была достаточно адекватной. Но во всяком случае в этой экономике имеет место частное предпринимательство. Один и тот же тип социального явления может иметь различные формы в различных условиях. Одно дело феодализм в Западной Европе, совершенно другое — феодализм в России, третья форма — феодализм в Китае. Очень различные формы. То же самое и капитализмом. По типу это экономика западного типа, западнизм, экономика частного предпринимательства, но она существует в русских условиях. А русские условия отличаются от западных тем, что у нас огромные пространства, особый тип населения, тяжелые климатические условия. Эти условия придают экономки западнисткого типа специфически русский вид, поэтому нельзя говорить о каком-то особом российском, этническом капитализме.

А.З.: Я долгое время смотрел телевизор, потому что мне как социологу было интересно установить, что представляет собой это явление. Я наблюдал, установил и могу сказать, что это — мразь. Про литературу могу сказать нечто подобное, с ней, на мой взгляд, произошла деградация. С точки зрения вклада в русскую литературу происходящее сейчас — есть полная деградация, это все — явление долитературное. Современная литература может представлять ценность лишь как свидетельство падения и духовного разложения России.

А.З.: Я всегда шел своим путем, и в этом направлении, на мой взгляд, продвинулся достаточно далеко. Я создал в литературе свой жанр — социологический роман. То есть не просто социальный, а именно социологический. Конечно, я много читал, но никогда не собирался быть профессиональным литератором, а писателем стал, можно сказать, волею случая. Когда были изданы мои «Зияющие высоты», на Западе писали, что я, как метеор вырвался на высоты мировой литературы. А вырвался я только потому, что пришел я не из литературы. В официальной литературе — и в советской, и в западной — меня просто бы не пропустили, а я обошел все преграды. Я пришел в литературу из науки. Я писал как человек, который разработал собственную научную теорию современности — и коммунизма, и западнизма. Литературным трудом я занимался нелегально, потому что все мной написанное печатать было невозможно. Я принадлежал к той среде, которую можно назвать «интеллигентский фольклор». В послевоенные годы в России, а особенно в Москве, сложилось это уникальное явление, сложилась среда высокообразованных людей, способных, не карьеристичных, живших очень скромно, иногда просто на нищенском уровне. В рамках этого интеллигентского фольклора появились и Высоцкий, и Окуджава, и Венедикт Ерофеев. И в этой среде создавались всякого рода байки, шутки, анекдоты, устные рассказы, то есть сложилась целая культура, и я был одним из этих людей. Причем должен сказать, что почти все шутки и анекдоты того времени, касавшиеся коммунизма и марксизма, — были моим изобретением. Основным источником того жанра, который я ввел, была та среда. Возможность печататься мне предоставилась только в 1976 году. Я думаю, что в сфере сочинительства наиболее интересными являются произведения, написанными людьми, приходящими в литературу извне.