 |
| Православие и современность | 17.09.2015 |
Америка — это не только страна западной секулярной цивилизации и либеральных ценностей, но и страна верующих, страна, в которой немало православных монастырей со строгим уставом и совсем нелегкой жизнью монашествующих. И на нехватку паломников эти обители не жалуются — американцы едут туда приходами, группами, семьями, по одиночке. И возвращаются к себе домой изменившимися.
Наша землячка Алла Кисина, вот уже полтора десятка лет живущая в США и именно там пришедшая к Православию, рассказывает о паломнической поездке в один из этих монастырей.
«Оазис в пустыне», «райский уголок», «главная достопримечательность Аризоны наряду с Великим Каньоном», «ежегодно более 30 тысяч паломников и туристов», — утверждают в один голос авторы публикаций о монастыре Святого Антония. И вот теперь мне, прихожанке церкви святой великомученицы Екатерины в Сан-Диего (Калифорния), предстояло воочию увидеть этот прославленный оазис в пустыне Сонора, в сотне с небольшим километров от Финикса — столицы штата Аризона.
От Сан-Диего до монастыря около семи часов езды по живописной дороге, даже с индейскими руинами XIV века в конце пути. А вот наконец и они, запечатленные на многих фотографиях монастырские ворота. Справа, в некотором отдалении от общего комплекса на каменистом холме возвышается храм Илии Пророка — ослепительной белизны стены и синий купол на бледно-голубом небе.
Первый же монах в иконной лавке на входе в монастырь, к которому я обращаюсь на английском, предлагает мне перейти на русский. Оказалось, отец Серафим родом из Москвы, в монастыре с 2002 года. Попечение о паломниках — его основное послушание с первых месяцев пребывания в Святом Антонии. С отцом Серафимом мы еще не раз пересечемся, и мне даже удастся взять у него интервью.
Три имени, три замечательных монаха-подвижника неотделимы от истории аризонского монастыря. Преподобный Антоний — великий пустынник III—IV вв.еков, основатель отшельнического монашества, во имя которого освящен монастырь. Старец Иосиф Исихаст (1898−1959) — ярчайшая фигура православной духовности XX столетия, возобновитель образа жизни исихастов (отшельников‑молчальников) и практики умно-сердечной Иисусовой молитвы. И ныне здравствующий старец Ефрем Филофейский и Аризонский (Мораитис) — основатель монастыря.
Старец Ефрем родился 24 июня 1928 года в городе Волос (Греция). В 19 лет он оставил мир и переселился на Святую Гору Афон, став послушником святого старца Иосифа Исихаста. Из бесед старца Ефрема с его духовными чадами родилась книга воспоминаний «Моя жизнь со старцем Иосифом», где описывается жизнь маленькой монашеской общины. Текст, кстати, можно найти в Интернете. В книге есть две замечательные фотографии: мать будущего старца Ефрема и он сам в 19 лет. Мать и сын очень похожи, те же тонкие черты лица, та же чистота и целомудренность облика. Школа послушания у старца была очень суровой, на взгляд современного читателя порой даже жестокой. Старец Ефрем вспоминает: «Старец Иосиф Пещерник в дни Великой Четыредесятницы налагал на себя суровейший пост. Такой же пост налагал он и на нас. С понедельника по пятницу, то есть пять дней в неделю, не полагалось вкушать ничего, кроме каши из 80 грамм муки на чистой воде. Крошечная мисочка еды на все сутки. И это на фоне тяжелой физической работы с переноской тяжести на плечах днем и сотнями земных поклонов и часами молитв круглую ночь напролет. Целью же всего этого было очистить внутренний мир человека, сделать его более праведным и честным в глазах Божиих, дабы обрел он дерзновение к Богу и смог бы молиться за весь мир. Ибо миру необходимы молитвы святых и особенно аскетов. Послушание — высшая добродетель монаха».
«Буди благословенно, старче», — говорит и думает послушник, а иначе — жаль только денег, потраченных на проезд до Святой Горы, по словам старца Иосифа.
Полуголодная, холодная, нищая жизнь в афонских пещерах не сломила мальчика-послушника. Юный монах, доверчиво и радостно открытый Благодати, испытывает только чувство любви и бесконечной благодарности к наставнику. «Если бы мне сказали: „Мы тебя сделаем императором, дай нам хотя бы пядь от того, что имеешь“, я бы и сантиметра не отдал», — пишет он в книге.
В книге преподобный Иосиф предсказывает малому (из-за небольшого роста молодой послушник получил прозвище «кучико» — «малыш»), что он будет руководителем многих монастырей и монашествующих: «Сколько ты молчишь теперь, столько будешь говорить посреди Церкви». И пророчество сбылось. Старец Ефрем возродил обитель Филофей на Афоне, а после этого началась совершенно чудесная история создания монастырей в Северной Америке.
Первый раз старец приехал в Канаду в 1979 году, причина была самая житейская: медицинская операция. Греческая диаспора в Канаде большая, и старец встречался с новообретенными духовными чадами: наставлял, утешал, проповедовал. После поездки он начал получать множество писем из Канады и США с просьбой приехать, помочь. Поездки повторялись: в молитве старцу было открыто, что ему предстоит возродить духовную жизнь в Северной Америке, спасти американское Православие от обмирщения и растворения в протестантизме.
Еще в 1960‑х годах православные богословы пророчили гибель американскому Православию, если Афон не начнет немедленно строить там монашеские обители. И вот свершилось чудо: «..пришел малюсенький человек, без мирского образования и богословских дипломов, без новаторских и смелых идей (которые в изобилии были у нас) и напомнил нам о самом главном — нашем Православном Предании» — эти слова отца Антония (Мосхонаса), ушедшего на покой многолетнего настоятеля православного храма в городке Тусон в ста километрах от монастыря, приводит в своей статье Афанасий Зоитакис.
Из беседы с отцом Серафимом:
— Тут был один батюшка, по имени отец Антоний, из города Тусон, он старца знал давно. И они ехали по дороге, по главной, по 79‑му шоссе и искали участки для монастыря. И отец Антоний услышал колокольный звон, и он сказал старцу. Старец сразу понял, что здесь какой-то знак от Бога, и они свернули на эту дорогу, которая сейчас асфальтированная, а тогда была грунтовая, и нашли участок земли, который был выставлен на продажу. Когда владелец узнал, что участок пойдет под монастырь, он продал его за полцены.
Потом еще был случай, по-моему, это был 1996 год. Владыка Антоний, епископ Сан-Францисский, однажды приехал нас навестить и, подъезжая, услышал колокольный звон. Но это уже был вечер, службы в это время не должно быть. Он нашел отца игумена и спрашивает: «Почему вы звоните, у вас что, идет служба?». Но служба уже давно закончилась. И тогда Владыка Антоний тоже поверил, а до этого он не верил в эту историю.
Строительство будущего монастыря посреди Аризонской пустыни началось в 1995 году. Старец Ефрем и пять афонских монахов расположились в нескольких вагончиках — трейлерах: в одном устроили церковь, в другом — трапезную, в остальных жили сами. Среди этих шести подвижников был и нынешний игумен Свято-Антониевского монастыря афонский иеромонах Паисий. Не было ни электричества, ни воды, не хватало стройматериалов. Отец Ефрем говорил: «Бог за усердие благословит наши труды». Так и вышло по его словам. Вскоре монахам стали жертвовать деньги, помогать со строительством.
Из беседы с отцом Серафимом:
— Первые отцы приехали летом, начали планировать и строить монастырь осенью, и буквально четыре месяца спустя они уже служили первую всенощную в день Святого Антония в новом храме. Храм, конечно, еще не был закончен, но служить было можно.
Первые несколько лет работали очень тяжело, по 15 часов в сутки. А отцам еще надо было и молитвенное правило исполнять. Старец Ефрем работал тогда сам на строительстве, ему было 67 лет. Он ходил в большой шляпе и всегда носил с собой баллончик с краской. Ставил краской крест на земле: сюда это дерево, сюда то дерево посадить. Сам ездил в город, покупал саженцы деревьев: «Двадцать таких купить, двадцать таких, и эти очень хорошие, и еще возьмем эти цветы, они тоже очень милые».
Монастырь не может существовать без воды. Бурение скважин наугад в пустыне — дело дорогое. Старец Ефрем показал место, где следует бурить скважину. И на глубине около трехсот метров была чудесным образом найдена вода, полноводная река, превратившая местность из пустыни в цветущий оазис. Вокруг монастыря по благословению старца были посажены 3000 масличных, цитрусовых, фисташковых деревьев, виноградники и финиковые пальмы.
А потом монастыри старца Ефрема появились в Нью-Йорке, Техасе, Флориде, Вашингтоне, Южной Каролине, Пенсильвании, Иллинойсе, Калифорнии, Мичигане, Монреале и Торонто. За фантастически короткий срок были созданы 19 монастырей.
Старец Ефрем почти все время пребывает в Свято-Антониевском монастыре, и эта обитель является как бы матерью для всех других, возникших в Америке под руководством старца. Возглавляют эти обители его ученики.
Из беседы с отцом Серафимом:
— У нас, конечно, в России был другой опыт, нежели на Афоне, наши старцы получили благодать через страдание, пройдя гонения, лагеря, ссылки, — отец Серафим Тяпочкин, старец Севастиан Карагандинский. Но из-за закрытия монастырей в советские годы у нас прервалась монашеская традиция, а у греков она сохранилась, особенно на Афоне. Под монашеской традицией я понимаю окормление монахов старцами. Есть старец, есть ученик у него, который в послушании, он как бы наследует ему, получает благословение, опыт и впоследствии сам может стать старцем.
— В чем особенность монашества нашего времени?
— И здесь, в Америке, и в России монастыри стали центрами паломничества, островками спасения. Происходит сильное обмирщение христианства, еще чуть-чуть — и оно уже исчезнет, и поэтому православные монастыри — это крепости Православия. Многие люди переселяются жить к монастырю поближе, покупают здесь дома. Старец зачастую сам находит дома, обустраивает их нашими силами, а потом люди покупают их по первоначальной цене. Старец помогает переселяться ближе к монастырю, чтобы людям было легче выжить в трудные времена и духовно, и материально.
Беру в лавке путеводитель и отправляюсь в путешествие по монастырю.
У монастырского комплекса нет какого-то единого архитектурного стиля. Назовем это arizona style. Византийские, сербские, греческие, румынские и русские мотивы в архитектуре церквей, средиземноморская роскошь монастырского парка и даже испанский колорит фонтанов и беседок — все это гармонично сочетается и прекрасно отвечает духу Православия.
Кафедральный собор преподобного Антония Великого, главный храм обители, построен в стиле традиционной византийской базилики. Почти все иконы и внутреннее убранство собора были привезены из Греции. Икона Богоматери — Панагия Аризонитисса — специально написана для монастыря.
Часовня Димитрия Солунского с ее золотым куполомлуковкой напоминает деревенскую русскую церковку.
Храм великомученика Георгия Победоносца, с высокой колокольней, яркой черепицей и стенами из разноцветного камня — типичный пример румынской церковной архитектуры. Все храмы удивительны, но, на мой взгляд, этот самый красивый. Особенно поражает изысканная резьба по дереву — прихотливые кружева потолка, ковчежцев, иконостасов, киотов.
В центре одного из фонтанов установлен большой каменный крест. Фонтаны в монастыре и ночью не выключаются, а, напротив, подсвечиваются фонариками. Белая громада креста, как маяк, сияет и отражается в лазурной воде, помогая новоприбывшим паломникам не заблудиться в лабиринтах монастырского парка, когда они в первый раз идут из своего корпуса на всенощное бдение.
За воротами монастыря начинается тропинка, которая через заросли кактусов ведет к белокаменному храму, живописно расположенному на вершине каменистого холма. Это храм Илии Пророка — последний строительный проект монастырского комплекса. Первая Литургия была совершена в храме 20 июля 2008 года, в праздник Илии Пророка.
Пустынный сад вокруг монастыря — это уже целиком Божие творение, ни монахи, ни миряне здесь руки не прикладывали. Сейчас апрель, и вокруг пышными желтыми облаками разбросаны кусты паловерде, в самом цвету кактусы чойя, похожие на игрушечных медвежат. Помню, как я умилялась, увидев эти трогательные пушистые кактусы в первый раз, так и хотелось их погладить. Теперь-то я уж знаю, что их плоды-лапки имеют свойство прыгать и намертво вцепляться в тебя острыми «коготочками». И все равно, даже умудренная прошлым опытом, я поддаюсь искушению свернуть с тропы в погоне за фотографией длинноухого аризонского зайца. Зайца и след простыл, а я долго пытаюсь отцепить от кактуса длинную юбку.
Широкая лестница с чугунными перилами заканчивается круглой каменной площадкой. Храм похож на белоснежное яичко на разноцветном каменном блюдечке. Открываю дверь ключом, который мне дали в лавке. В деревянном кружеве иконостасов лики святых, архангелов и пророков. С потолка сквозь прорези окон голубого купола льется солнечный свет, на куполе роспись с ликом Спасителя. Приходит послушник убрать в храме. Он явно не хочет меня беспокоить и спрашивает, не могу ли я здесь подмести, когда закончу. Подметаю со всей всевозможной старательностью этот чудесный зеленовато-палевый мраморный пол, но мне удается набрать только крошечную щепотку мусора.
Назад благоразумно иду по асфальтовой дороге. А вокруг простираются апельсиновые, лимонные, оливковые рощи. Трудно даже поверить, что всего-навсего 20 лет назад вся земля здесь была безводна и пуста, если не принимать в расчет длинноухих зайцев и прикидывающихся добрыми и пушистыми кактусов чойя.
Сегодня Великий Четверг. Соседка по комнате спрашивает меня, не соглашусь ли я помочь на кухне красить яйца. И я отправляюсь на первое в своей жизни монастырское послушание. На кухне всё кипит, бурлит и печется. Несмотря на кондиционеры, на монастырской кухне жарче, чем на улице в аризонский полдень (правда, это еще только апрель). Нас тут восемь помощниц-паломниц, с нами седобородый и внушительный монах-распорядитель и молодой помощник из мирян. Разговаривают в основном по-гречески: паломников-греков в монастыре где-то две трети, среди монахов такое же соотношение. Греки в большинстве местные, канадско-американские. Экспансивные гречанки, сгрудившись над чаном, изыскивают лучший способ вытряхивания краски из пакетиков.
А дальше начинается, как любят говорить американцы, fun, веселье. Яйца закладывают в зеленые пластмассовые решетчатые ящики; ящики погружают в огромные металлические контейнеры, в которых яйца варятся и окрашиваются. На столах мисочки с янтарно-золотистым оливковым маслом монастырского производства и стопка белых небольших полотенец. Веселый грек-помощник выгружает ящик за ящиком горячих, еле терпят руки, свежеокрашенных яиц. Полотенце в масло, яйцо в полотенце, и вот оно сверкает и сияет, как. что? Правильно, как пасхальное яичко!
Красные яички, уложенные в ячейки, выстроились на столе возле окна и весело горят на солнце. А какой запах стоит от свежей выпечки — голова кружится.
— Буду очень рада поработать вместе на следующую Пасху, — говорит мне Мария. Слова, скорее всего, ритуальные, но все равно очень приятные.
— Сколько всего яиц? — интересуюсь я.
— Три тысячи, — торжественно отвечает Мария.
У всех руки по локоть в краске, которая, кстати, оказалась качественной — смылась только на второй день.
Мои соседки по комнате — три молоденькие женщины. Шивани — учительница начальных классов, совсем недавно перебралась из Чикаго в Аризону. Она родилась в Америке, но родители — выходцы из Индии. Семья Шивани не религиозна. Она уже давно искала свою религию и выбрала Православие, поскольку только в нем она видит ту глубину и прозрачность, которые ей нужны. Я вижу ее сосредоточенное серьезное лицо то мельком на службе, то в приемной у Геронды Паисия, где она, примостившись в уголке на полу, что-то старательно пишет, готовясь к исповеди. В монастыре Шивани уже четвертый раз.
Мария — русская, из Сан-Диего, но мы с ней едва перекинулись несколькими словами. Мария, как я понимаю, почти непрерывно творит Иисусову молитву по четкам и просто не может, не имеет права отвлекаться и тратить время на суетные разговоры. Но это она сказала мне про послушание на монастырской кухне, и я ей очень благодарна.
Элейну (почти все гречанки, с которыми я знакомилась, оказывались или Мариями, или Еленами) я увидела только в день моего отъезда. Она приехала из Канады на пасхальную службу накануне вечером. Пять дней в дороге за рулем, и завтра уже уезжает.
Раймонд — учитель истории из штата Нью-Мексико, преподает в индейской резервации. Он начал ездить в монастырь 14 лет назад, фактически с самого его основания. Помогал строить, хорошо знаком и дружен со многими монахами. А один из монахов даже его бывший сокурсник. Раймонд крестился, когда ему уже было больше пятидесяти, после смерти отца. Отец воевал на Второй мировой. Когда вернулся с войны, думал, что больше не верит в Бога. А когда умирал, сказал: «Нет, теперь я точно знаю, что там Кто-то есть». Раймонд был рядом с ним в тот момент.
— Раймонд, почему именно Православие?
— Один мой друг утверждает, что другие религии проникают в тебя через мозг, уши, глаза, а вот Православие, оно in your bones.
(Буквальный перевод — «у тебя в костях». То есть — абсолютная уверенность, основанная на внутренней убежденности, а не на внешних доказательствах).
— У монаха жизнь очень нелегкая, — продолжает Раймонд, — и поэтому для него очень важно сохранить чувство юмора. Я всегда, когда говорю с монахами, стараюсь что-нибудь веселое рассказать.
Читая книгу старца Ефрема (Мораитиса) «Моя жизнь со старцем Иосифом», я поняла, насколько точно это, казалось бы, легкомысленное замечание Раймонда. Книга и в самом деле полна прелестного юмора. Есть в ней одна главка, которая вроде бы не имеет никакого отношения к суровым монашеским трудам, послушанию и молитве. Называется она «Наши коты»:
«У старца было пять или шесть котов. Он их жалел и кормил, поэтому мыши у нас не переводились. А у меня были два кота: Пардалис и Арапис. Своих котов я дрессировал. Я взял корзину с рыбой и принес к каливе старца: «Ты, Арапис, сторожи рыбу». Я зашел, положил поклон старцу, а он меня спросил: «А рыба?» — «Ее сторожит кот» — «Ну, отец, он ее съест». Мы вышли и увидели, что. Арапис разогнал стаю сытых котов старца, покусав их и загнав на крышу. Старец, как только это увидел, спросил: «Как тебе удалось так их выдрессировать?» — «Они оказывают послушание, старче».
Первая служба, на которой я присутствую в соборе Святого Антония, — чтение Двенадцати Евангелий. Мерцают огоньки и движутся тени там, в глубине Царских врат. Воздух колеблется и плывет от жара сотен свечей. На правом и левом клиросах поют попеременно по одному человеку. Голоса звучат протяжно и очень мелодично, даже когда пение заканчивается, на какие-то мгновения звук остается в воздухе, как от колокола или от струны. Большинство следит за чтением по книгам. Немолодые гречанки одеты в традиционную черную глухую одежду. Среди мужчин очень много молодых, точнее, совсем юношей. На этой службе я впервые вижу старца Ефрема. Вернее, догадываюсь, что это он.
Когда одна из женщин в монастыре сказала, что Геронда Ефрем очень sweet («милый»), я немного удивилась: странный эпитет для монаха. Сейчас я понимаю, что она имела в виду. Внутреннюю и внешнюю детскость старец сохранил до сих пор. Мудрец, святой, учитель — в нем нет никакой важности. Веселый и простодушный инок-ребенок со страниц его книги по-прежнему узнаваем.
Из беседы с отцом Серафимом:
— Старец Ефрем — человек, стяжавший дары Святого Духа, он весь любовь и мудрость, как магнит притягивает к себе людей. Достаточно просто посмотреть на него, и уже получаешь заряд бодрости. Он просто переливается радостью внутренней, духовной и излучает эту радость. Вот Серафим Саровский тоже имел такую радость каждый день, он и вместо приветствия говорил: «Радуйтесь, дети».
Служба в Страстную неделю идет непрестанно с небольшими перерывами на сон, но это для паломников. А вот когда спят монахи, я не очень хорошо понимаю. Братия встает на молитвенное правило в начале ночи. Нужно вычитать молитву Иисусову тысячу двести раз. Потом выполняются земные поклоны, читаются духовные книги, если осталось на это время. Затем — служба до четырех утра. После короткого сна снова служба. А потом монахи идут на послушание — кто на кухню, кто на сельскохозяйственные и садовые работы, кто в книжную лавку, как отец Серафим. С утра молитвенное правило выполняется по четкам, а в течение дня монахи непрестанно молятся вслух, уже без счета произнося молитву Иисусову. Вечером опять служба.
Утреня Великой Субботы. Мне очень нравится приходить на службу пораньше, когда пономари только начинают зажигать лампады. Темные фигуры монахов плавно двигаются в пространстве храма, прикладываются к иконам, рассаживаются по стасидиям — высоким деревянным креслам с откидными сиденьями, непрерывно перебирая четки. У тех, кто приходит заранее, есть свои излюбленные места. Я встаю всегда возле иконы Антония Великого. Впереди на полу чинно сидят дети, ревностно оберегая свои свечки. Когда ноги уже совсем не держат, можно тоже пристроиться рядышком.
Священнослужители сменяют великопостные черные одеяния на белые. Благослови Бог день седьмой, ибо это благословенная суббота, это упокоения день. Плащаница усыпана лепестками белых и алых роз. Перед выносом Плащаницы лепестки с нее бережно собирают в корзину. И на нас проливается чудесный розовый дождь из лепестков, окропленных святой водой. Дети и взрослые подставляют лица под эти благоухающие капли, бережно поднимают с пола лепестки. Я тоже поднимаю два белых и два красных.
Начинается крестный ход. Тиха аризонская ночь, даже цикад не слышно, попрятались. И совсем нет ветра, даже не надо прикрывать свечу ладонью. Сквозь веера пальм и серебряное кружево олив плывет половинка луны. Мы обносим Плащаницу вокруг храма под погребальный звон колокола и возвращаемся. Все лепестки с пола народ подобрал, и только на том месте, где стояла Плащаница, мерцают алые капли.
В субботу на Литургии Василия Великого я причастилась Святых Таин Христовых в монастыре Святого Антония.
Между Литургией и вечерней службой получаю благословение Геронды Паисия на написание статьи в российский провинциальный православный журнал. Геронда Ефрем принимает в основном греков, он не говорит по-английски. Греки едут к нему не только со всех концов Америки и Канады, но и из Греции. Я спросила двух немолодых гречанок из Каламаты: зачем же ехать так далеко? Ведь у них столько монастырей и старцев на родине. Они сказали, что старец был для их семей отцом и советчиком еще в Греции. Он — святой, он (женщина долго подбирает слово на чужом языке) — gold, золото, сокровище. «Мы приезжаем к нему на исповедь и за помощью, когда нам трудно».
Иду на ланч — самое время сказать несколько слов о монастырской кухне. Еда простая, но очень вкусная. Даже в пост. В книге старца Ефрема говорится о чудесном фасолевом супе, который готовил старец Иосиф. Не знаю, старца ли это рецепт, но суп и правда — пальчики оближешь. И хлеб необыкновенный, и оливки, и артезианская вода. А местный грейпфрутовый сок и оливковое масло?! Орехи, изюм, халва. Но все эти вкусности больше для паломников, монахи в Страстную неделю держат суровый пост.
Я честно стараюсь хоть немного поспать перед Пасхальной утреней, но уснуть невозможно. И в одиннадцать я у собора, где уже собрался народ. Очень много местных русских: из Финикса, Тусона и маленьких окрестных городков. Милая молодая женщина Наташа живет совсем неподалеку, она приехала с тремя дочерьми. И девочки, и мама одеты в национальные русские сарафаны. В их городке есть маленький православный приход, а по большим праздникам они часто приезжают в монастырь.
Лиля — молдаванка, но уже давно живет в Испании. У нее в Америке друзья, тоже выходцы из Молдавии. И вот Лиля, Анатолий, Дмитрий, Юрий, а также Натик, который родом из Азербайджана, приехали сюда, в Аризону, из Чикаго встретить Светлый праздник.
Храм погружен в полумрак. С правой стороны идет какое-то неясное мне движение. Наконец я понимаю, что это выстраивается очередь на благословение к старцу Ефрему. Я почему-то не сразу решаюсь встать в эту медленную и торжественную линию.
Геронда благословляет меня. И еще он ласково гладит меня по голове. И совершенно по-детски смеется, когда я от волнения иду не в ту сторону, куда следует, и показывает мне рукой, куда нужно идти.
Что я испытываю? Благодарность, растроганность, чувство причастности к чему-то такому, что намного больше меня. Мне так же трудно это объяснить, как и гречанкам из Каламаты, проделавшим такой далекий путь в Аризону.
Время идет к полуночи. Теперь движение уже начинается в нашей половине, все подходят к Геронде Паисию зажечь свою свечу от его свечи. Начинается торжественный крестный ход. Звучит радостная весть: «Христос анести! Алитос анести!» («Христос воскресе! Воистину воскресе!»). Мы возвращаемся в храм, залитый живым светом сотен свечей огромной люстры. В храмах монастыря нет электрического освещения. Маленькая Мария, дочка Николь, паломницы из нашего корпуса, ловит летающие в воздухе искорки пыли и танцует под неслышную другим музыку. Мария и Николь приехали сюда из Айдахо, самая глубинка Америки, где этой зимой весь штат завалило снегом.
А справа, почему-то на мужской половине храма, сладко спит на полу, прямо посреди бережно расступившейся толпы, чей-то ребенок — девочка лет трех в красных колготках и синих туфельках.
В воскресенье стоит чудная погода. Пустынное солнце не палит, а греет, прямо как в России на Пасху. В России на Пасху светит солнце, а в Аризоне набегают облачка. Господь всегда знает, кому что нужно. Я говорю всем своим новообретенным знакомым: «Христос анести!» И очень часто слышу в ответ: «Воистину воскресе!»
Покупаю книги и иконы в церковной лавке. Одну, большую, для нашего прихода. Мне очень нравится название иконы: «Сладкое лобзание — Гликофилуса».
Со всей этой предотъездной суетой я впервые опаздываю на службу и на привычное место пройти не могу. Стою в задних рядах. И вдруг я слышу, как прямо рядом со мной отец Серафим, недавно рукоположенный в диакона, начинает читать Евангелие от Иоанна на церковнославянском, то место, где говорится о втором явлении воскресшего Спасителя ученикам.
Я слушала здесь, в монастыре, на Страстной неделе службу за службой на чужом языке, слушала как музыку, плывя по течению вместе со всеми, и мне для этого совсем не требовалось знания греческого: кто же знает язык волны или прилива? Я не чувствовала себя здесь лишней ни в общей скорби, ни в общем празднике, что нечасто случается в чужой языковой среде.
И всё же сейчас, слушая негромкий, но ясный голос отца Серафима, я радуюсь звуку родной речи и благодарна грекам за этот дополнительный праздник: Иисус же сказал им вторично: мир вам! как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20, 21−23).
Мы сидим с отцом Серафимом у главных ворот, возле большой круглой беседки — архондарика. Здесь народ встречается, разговаривает, знакомится, отдыхает под тихое журчание фонтана.
Отец Серафим закончил в Москве авиационный институт. В Америку поехал продолжить образование. В Университете штата Алабама получил степень магистра, защитил диссертацию.
— Как же случилось, что Вы так кардинально поменяли свою жизнь?
— Человек должен иметь призвание и Благодать особую от Бога, чтобы остаться в монастыре и не вернуться в мир. Каждый человек чувствует это призвание в какой-то момент жизни. У меня это произошло через несколько месяцев после Крещения. Я, как приехал сюда в 96‑м году, начал ходить в православный американский храм. Полтора года ходил в оглашенных, потом крестился. Мне было 26 лет. Как-то сразу после Крещения возникло сильное желание монашества, и мне один священник посоветовал аризонский монастырь. Духовник этого священника был духовным чадом старца Ефрема. Потом я в Россию ездил, искал совета. Я жил напротив подворья Троице-Сергиевой Лавры. Архимандрит Лонгин, будущий Митрополит Саратовский и Вольский, был тогда там настоятелем. Мы с ним проговорили долго. Отец Лонгин сказал: «Поезжай в монастырь, если старец тебя примет в ученики, это твой путь». И благословил меня.
— Почему Вам непременно нужно было стать монахом? Жить духовной жизнью можно ведь и в миру. Или это, как принято говорить, судьба?
— Нет такого понятия, как судьба, в Православии, есть Промысл. Господь ведет человека тем путем, который Он считает для него лучшим. Монашество — это, конечно, призвание, человек не может прийти в монастырь, если у него нет этого призвания. И он не может остаться, если у него нет Благодати, потому что это состояние сверхъестественное. Только Господь вкладывает в человека эти чувства и желание стать монахом.
Монашеская жизнь — это каждодневная работа над собой, над своими страстями. Конечно, это нужно делать не только монахам, но и мирским. Но в миру это труднее сделать, люди больше заняты разными житейскими делами. У каждого человека свои страсти, своя борьба, но самое главное — это сохранить в себе Благодать, прилагать усилия, чтобы Благодать эта оставалась и ты не вернулся в мир.
Для сохранения Благодати Божией у монаха есть опора — послушание и доверие своему старцу. «Угодил своему старцу — угодил Богу» — это святоотеческое изречение будущий старец Ефрем услышал от старца Иосифа в самом начале своего послушания. А незадолго до кончины учителя ученик спросил: преуспел ли он в своем послушании по Благодати Божией? «Как ты утешил меня, дитя мое, Бог да утешит тебя», — ответил старец. «Как, старче, учил меня ты, так и я теперь учу в своей обители. Я храню то, что ты мне сказал, когда был жив. как жил ты, так живу и я», — говорит Геронда Ефрем в своей книге.
Глава старца Иосифа Исихаста находится в монастыре Святого Антония. Каждый день Геронда Ефрем кладет перед ней поклон и берет благословение у старца перед тем, как идти заниматься делами. Прекрасные монастыри, которые провидел и предсказал старец Иосиф в середине прошлого века, в бедной каливе Малого скита святой Анны на Горе Афон, стали явью трудами его любимого ученика, унаследовавшего традицию и сохранившего Благодать.
Алла Кисина
