 |
| Правая.Ru | Леонид Симонович-Никшич | 02.11.2006 |
— Что должно произойти в этот день, как Вы видите?
— Главным, что есть в России, всегда было и будет Православие, Православная Церковь. Без этого никакие движения, течения, направления не могут рассчитывать на серьезность; они могут лишь появиться, расцвести бурным цветом, а потом угаснуть. А Православие существует и будет существовать в России до Второго Пришествия. Вот в этом направлении давайте и будем двигаться. Я считаю, что всегда, не только 4 ноября — но в этот день особенно — мы должны продолжать эту линию. Поэтому мы 4 ноября сделаем молитвенное стояние на Славянской Площади. Оно откроется молебном, и далее выступления участников мы будем перемежать краткими молитвами, что создает определенный православный дух: таким образом у нас сразу уходит дух нездорового возбуждения, агрессии, который часто бывает присущ мирским мероприятиям, митингам там всяким.
— Насколько Вас тревожат вопросы безопасности при подготовке и проведении мероприятия?
— Последнее время в Интернете и на мобильники, через sms-ки и тому подобное, идет целый поток возбуждающего агрессию свойства. Приходит, например сообщение: «Сегодня на таком-то рынке снова убили двух русских. Будешь и дальше молчать? Русский марш…» и т. п. Легко понять, сколько здесь правды, а сколько злонамеренности. Это очень опасное явление. Толпа обладает неким единым сознанием, и это общее сознание — или «под-сознание», как угодно называйте — становится настолько сильно, что управлять толпой становится невозможно. А тогда могут быть и совершенно неожиданные явления — вроде тех, что были в Кондопоге, Харагуне, Сальске и т. д. — что может привести в Москве к неким непредвиденным совершенно обстоятельствам. Это первое.
Второе: могут появиться такие провокационные группы, с которыми устроители «Русского марша» даже не предполагают столкнуться — такой вариант очень возможен. Люди предполагают одно — что всё пройдет у них мирно, как они последнее время декларируют, — а появятся какие-то типы…
У нас было сколько раз так; мы приходим, например, разгонять гомосексуалистов, идем мирным шествием, с молитвами, с иконами, с крестом, — потому что знаем, насколько сильно это воздействует. Идем по подземному переходу. И вдруг вылетают откуда-то из-за поворота, из-за угла, примерно человек 50 молодых людей лет по 17, и как олени, как стадо оленей несутся на бешеной скорости по этому переходу, сметая все на своем пути. Чудом удалось людей прижать к стене — иначе посшибали бы всех. А потом кто-то выскакивает после них и начинает кидать шашки, шашки начинают взрываться, огонь кругом, люди начинают давить друг друга, падают, тут вылетает еще какая-то группа здоровенных мужиков и начинает всех крушить. Совершенно ясно, что это была провокация чья-то. Но самое интересное — я потом расспрашивал все группы, которые занимались разбором этого гей парада — для всех это было неожиданностью. Это может произойти где угодно и когда угодно.
— Какие ещё существуют способы обезопасить себя от подобного?
— Мы категорически настаиваем на том, чтобы наше мероприятие проходило именно в законных рамках. Нам власти разрешили мероприятие, и мы будем этим официальным разрешением пользоваться. К сожалению, нам разрешили только 500 человек; мы просили больше — 1500. Соответственно, нас предупредили: мы вас всех знаем в лицо, знаем все ваши хоругви, все ваши стяги; если к вам придут люди из каких-то других организаций, если мы увидим людей других, другие группы — мы тут же запретим ваше мероприятие. Поэтому мы даже обращаемся к устроителям «Русского марша» и всех других мероприятий воздержаться в этот раз от прихода к нам. Если они придут, то просто запретят всё — зачем же это делать? У них свое мероприятие, они придают ему, как сами заявляют и настаивают на этом, чисто мирской, политический характер. Более того, в одном из последних интервью Белов говорит: мы даже рады размежеванию, потому что хотим провести «Русский марш» как политическое мероприятие, а на Правом будет что-то вроде Крестного хода. Вот и хорошо, давайте: пусть у них будет политическое, а у нас — Крестный ход. А будущее покажет, может быть, пройдет время и все это приобретет какие-то новые формы.
— Какие наиболее яркие вехи вы бы выделили в истории вашего движения?
— Дело в том, что мы последние 10 лет постоянно занимаемся Крестным ходом. Мы прошли-обходили всю Россию, все монастыри, все веси, все деревни — где только ни были. Идешь, лес кругом, глухомань, птицы поднебесные — и никого больше нет. По Уралу ходили, например. Там раньше были пермские лагеря — да они и сейчас там во многих местах. Идешь, какой-то бульдозер проложил просеку, и вот по этой просеке, по колено в глине, размоченной дождем, теряя ботинки и сапоги, люди идут и поют молитвы. Это в районе Белой горы, Белогорье. Там монастырь был, его уничтожили, сейчас восстанавливается — прекрасный монастырь! И там дорога идет в скит. В этом скиту было 42 схимонаха, их всех живыми закопали в землю. Вот, мы шли Крестным ходом из этого монастыря в этот скит. Никого нет; одни мы и медведи где-то еще рядом ломают деревья. Кто-то прёт там — лоси? медведи? я не знаю — слышно, кто-то идет рядом с нами в лесу…
Если последнее время взять, то это Сербия и Черногория — два Крестных хода было у нас; особенно по черногорским монастырям очень важный Крестный ход: Цетинь, Острог, горный монастырь, в скале… Владыка Амфилохий Черногорский — наш большой друг и духовный отец, он всегда нас принимал и радовался, когда мы приезжали туда. Оттуда мои предки происходят — город Никшич там недалеко совсем.
Другие важные моменты для нас в России — это освящение Храма На Крови в Екатеринбурге два года назад, 25-километровый Крестный ход из Екатеринбурга на Ганину Яму и затем молебен. Владыка Викентий сам возглавлял шествие в полном облачении, с посохом. И очень важный момент — это Крестный ход на столетие прославления преподобного Серафима, из Дивеево в Саров и обратно — примерно 30 километров. Жара была 45 градусов; один человек, пожилой мужчина — 82 года — умер во время этого Крестного хода. Счастье так умереть — с открытыми Вратами в Царствие Небесное, — уже никакие грехи, ничего не остановит, без мытарств, так и пошел… Когда мы привезли в Дивеево наши хоругви, выстроились — шло 30 000 человек. Вот это грандиозно было. А перед этим — прославление Царственных Мучеников в Москве на Архиерейском соборе, и Крестный ход — 45 000 человек было, как мне милиция потом сказала. Я-то даже не понимал этого: море людей идет, непонятно сколько их. Пришли к Храму Христа Спасителя, остановились перед ним, пели тропарь Царственным Мученикам, — это было, конечно, колоссальное явление. Но вообще таких мероприятий было много… у нас есть летопись своя внутренняя, и мы ее может быть когда-нибудь обнародуем.
— То есть можно сказать, что вы в нашем Правом движении отвечаете за Дух?
— Да, правильно, именно так. Я все искал слово, как это выразить. Есть Дух, душа и тело. Дух — это наше Православие, душа — это наша культура, поэзия, музыка и так далее, а тело — это плоть и кровь, и почва, земля, ее тоже можно к телу отнести. Дух сильнее всего, потому что Дух — он животворит, остальное все без Духа умирает, даже душа истощается, если нет духовного начала. Мне кажется, сейчас и размежевание произошло в том, что они [устроители Русского марша] взяли тело, а мы взяли дух. Наш главный принцип — Бог, а их главный принцип — кровь. Когда люди постоянно говорят только о крови, о крови, о крови — она начинает играть, начинает бунтовать. Кровь — это удивительная субстанция, к ней нужно очень осторожно относится. А они этого, по-моему, не понимают. Как в свое время не понимали, еще до германского нацизма, некоторые движения в Германии, которые занимались исследованиями духовных своих начал, и в итоге они пришли к крови — и этим загубили прекрасную германскую культуру, именно загубили.
— Каким должно быть движение к единению правых сил?
— Нам надо действовать так же, как когда мы начинали, примерно 15 лет назад. Правда, тогда всё было предельно ясно — мы были так называемые «старые правые», по мирской терминологии, мы были православными монархистами, и для нас была важна идея восстановления монархии, православной самодержавной монархии. Собственно, она и сейчас для нас важна, для меня лично. Но сейчас надо не столько нам на монархии акцент делать, сколько на самом Православии. Не столько на Царстве, сколько на Церкви, потому что Церковь еще до конца не восстановлена — она только начинает восстанавливаться. Несмотря на то, что открылось много храмов, у нас очень много священников, и архиереев сейчас прекрасных много, и богословов, и мирян прекрасных, замечательных ученых разных… Все это замечательно, хорошо, люди ходят в храм и молятся, и община, и всё, — а на самом деле ещё Духа единого в Церкви нет. Нет, к сожалению.
Я тут на одной пресс-конференции сказал, что нам, православным, нужно создавать движение наподобие ХАМАСа. Там все стали смеяться: зачем Хамаса? какого Хамаса? ХАМАС, там — террористическая организация. Но я совсем не это имел в виду, а то, что люди сумели создать единое религиозное движение. И это можно взять и в какой-то другой совершенно религии. Единое религиозное движение! А у нас, к сожалению, этого нет сейчас. И мы все должны работать в этом направлении — создавать единое церковно-религиозное движение. Это очень трудно будет, кстати: в Церкви очень много разных групп, направлений, которые все по-разному думают.
— При этом Церковь уже обвиняют в излишней политизированности.
— А я вообще, знаете, думаю, что в России не должно быть отдельно Церковь, отдельно государство — должно быть единое целое. Симфония? Ну, хотя бы симфония. Но даже симфония — у нее есть одна опасность — вот эти два начала, гармонически существующие: то одно, то другое начнет превалировать — либо цезаро-папизм, либо папо-цезаризм. Так всегда было в истории, к сожалению — то теократия преобладает, то царство начинает превалировать. Вот если мы их синтезируем полностью, объединим их, чтобы вообще нельзя было разделить, чтобы Церковь и Царство в управлении государством играли совершенно равные роли… Так — то становится Рим слишком сильным, то Иерусалим; а если их соединить — Святая Русь получается. Не симфония властей, а полная гармония властей. Лучше — гармония.
— Почему Вы не вспомнили еще и про Железную Гвардию Кодряну, когда говорили про Хамас?
— Это хорошая ассоциация, но с Кодряну получилось вот что. Это было православное движение, но оно, по моему мнению, было слишком мирским. Кодряну был очень честный, хороший человек, но, к сожалению, не все у них получилось. Он был во многом против короля — не надо было быть против короля… И вообще орденская идея — очень серьезная, она часто несет в себе другую опасность, — не ту, о которой я сейчас говорил, а то, что орден приобретает абсолютное значение. И как только приобретает — начинает превращаться в свою противоположность. Это было со многими орденами. Взять, например, католиков — у них же очень сильно ордена развиты, в отличие от нас. Взять иезуитов, Игнатия Лойолу. На Папу все накидывались, со всех сторон: Папа плохой, Папа не такой… Представьте себе: «Патриарх не такой, Патриарх плохой"…
А Игнатий Лойола воевал всю жизнь, военный был. Крепость брал, стена обрушилась, ногу придавило, — перестал служить. И он, из-за своих ранений, переживаний, стал очень религиозным человеком. Увидел всю эту картину в церкви, пришел прямо к Папе и говорит: «Я организую орден, который будет тебя защищать — благослови; потому что я вижу, какая опасность для церкви кругом существует». Папа благословил. И пока был Лойола — все это развивалось как-то хорошо очень. А потом орден иезуитов приобрел абсолютное значение и стал конкурирующей организацией. Вот и всё. Вот опасность ордена.
— Может быть, заложить возможность самороспуска при необходимости?
— Легко говорить — самораспуск. Когда орден создан, процесс запущен… Тот человек, который его создавал — он потом умирает. А есть другие, которым очень трудно его распустить, которые не хотят терять свое и что-то менять. Но я не против орденов, буду только рад. Я возглавляю Союз Православных Братств — его вполне можно рассматривать как религиозный орден. Русское слово Братство более соответствует нашей Традиции; орден — все-таки католическая традиция. Хотя слово хорошее, — порядок, орден — всё нормально.
Беседовали Юрий Горский и Николай Миронов
