 |
| Русская планета | Егор Холмогоров | 04.09.2015 |
В споре о возвращении Исаакиевского собора Церкви есть множество аспектов. Тут и бюрократические, и финансовые интересы, и антицерковная истерия «либеральной общественности», дошедшая до откровенных провокаций.
Ни для кого уже не секрет, что основная версия разрушения барельефа с Мефистофелем в доме Лешневского на Лахтинской улице — это раскручивание истерии «РПЦ угрожает культуре и архитектуре Санкт-Петербурга». Это варварство, в котором безо всяких оснований и фактов обвинили православных, нужно было именно для создания фона отказу от возвращения Исаакия. И в этом очень интересном свете предстают самозваные православные радикалы, которые от имени, но без поручения Церкви начали этот вандализм оправдывать, исполнив, по сути, пляску под антицерковную дудку.
Провокация, несомненно, удалась. Понимая, что вряд ли удастся добиться массовой поддержки антихристианской истерии, противники РПЦ решили сыграть на городском патриотизме петербуржцев и их гордости культурным наследием города, которому якобы угрожает Церковь со своим мнимым фанатизмом (тщательно имитируемым провокаторами). Защищать неприкосновенность и красоту своего уникального города петербуржцам не впервой, они быстро мобилизуются и умеют одерживать победы. Вспомним громкую победу над «Охта-центром».
Однако в случае с Исаакием есть маленькая тонкость. В противостоянии ему проявляется не петербуржский, а ленинградский патриотизм. В те годы, когда город впервые назывался Санкт-Петербургом, и Исаакиевский, и Казанский, и Смольный соборы, и храм Спаса на Крови были, разумеется, храмами, в них совершались регулярные богослужения, о превращении их в музеи не могло идти и речи. Когда с Церковью борются во имя музея в соборе, то перед нами стремление сохранить в городе статус-кво, установленный после большевистской революции, разгрома и разорения церквей, массовых расстрелов духовенства, беззаконного процесса над священномучеником митрополитом Вениамином в 1921 году — предшественника тех сталинских процессов, жертв которых так любит оплакивать наша интеллигенция.
Именно в эту эпоху «штурма небес» и сложилась нынешняя ситуация, когда храмы стали музеями. Музеи, конечно, не худший вариант для разоренных церквей — многие становились театрами, клубами, овощебазами, а половина просто была разрушена. Но, тем не менее, довольно комично читать у современных журналистов о том, как «РПЦ пытается захватить Музей Арктики и Антарктики и выселить оттуда небогоугодные чучела пингвинов». Простите, но это не музей, это Никольская единоверческая церковь, священники которой дольше всех в городе противились попыткам большевиков и ОГПУ поставить Церковь под контроль и были за это отправлены в полном составе в ГУЛАГ!
Впрочем, не секрет, что кадры нашей либеральной интеллигенции комплектуются из идейных, а порой и физических наследников гулаговских палачей. Так что никакого противоречия между тогдашней и нынешней их позицией тут нет. Только, ради всего, не называйте этот необольшевизм «петербургским патриотизмом»!
Давайте договоримся раз и навсегда: воровать плохо. Если вы не хотите, чтобы однажды к вам домой пришли непонятные люди с сообщением, что он отходит под управление жилкомитета во главе с товарищем Швондером, а в вашей ванне теперь пункт приема беженцев, то воровать чужое и горланить о своем праве пользоваться краденым нельзя.
Допустим, в вопросе о наследовании дворцов и особняков частными лицами спустя 100 лет можно голову сломать, хотя и то в случае, если есть прямые и очевидные наследники, хорошо бы выплатить им компенсацию. Но в случае с храмами правопреемник очевиден — это Церковь. Невозможно никакими ухищрениями доказать, что сегодняшняя РПЦ и Российская Церковь до 1917 года — это разные организации. Между ними очевидно и историческое, и каноническое непрерывное преемство. Все храмы в России, кроме старообрядческих, строились для того, чтобы священнослужители Русской Церкви совершали там богослужения, и любое другое их использование является использованием не по назначению.
Многие почему-то полагают, что в случае с Исаакием Церковь требует собор себе в собственность. Но это не так — собор был построен государством и должен оставаться в собственности государства. Церковь добивается передачи собора в пользование, которое сейчас закреплено за музеем Исаакиевского собора (то есть музеем самого себя в отчужденном и разоренном виде). Связано это прежде всего с тем, что руководство музея осознанно препятствует исполнению собором его главной роли — роли Дома Божия. К Церкви предъявлено нелепое требование совершать службы не по церковному уставу, а по музейному расписанию. Если что и можно назвать сегодня «оскорблением чувств верующих» и даже, пожалуй, богохульством — так это такое нелепое требование. Вы можете заходить в свой собственный дом строго по расписанию самозванно расположившейся в нем конторы. Абсурд.
Довольно нелепы при этом заявления, что якобы Церковью не учитываются права атеистов, которые рассматривают собор не как храм, а исключительно как архитектурный памятник. Атеисты вообще привыкли считать Исаакий своей добычей. Я помню, еще в советские времена в соборе показывали маятник Фуко, вращение которого почему-то должно было доказывать, что Бога нет.
Но, извините, никаких «прав атеистов» на церкви не существует. Как не существует прав православных на мечети и дацаны и как нет у них права переделывать в церкви советские дома культуры и кинотеатры. Вы не хотели бы, наверное, придя на любимый боевик, за любимым попкорном обнаружить, что сейчас тут вместо фильма будут служить Всенощную, ссылаясь на то, что искусство по христианскому учению должно служить Богу. Еще более нелепо звучат требования атеистов предоставить им определять часы работы храмов на том основании, что они считают их памятниками архитектуры. Тем более что большинство «эстетов» вряд ли отличит антаблемент от архитрава, а люстру от балюстрады.
На самом деле вся суть требований «общественности» сводится к одному: мы хотим свободно лазить на крышу Исаакиевского собора и любоваться видами прекрасного города, а вы нам мешаете со своей аллилуйей. Но тут присутствует некоторая нечестность. Церковь не виновата, что именно с собора открывается лучший вид на город. Если залезть на крышу главное — зачем тогда протестовали против «Охта-центра»? С него были бы о-го-го какие виды. Все, в том числе и туристически-потребительское отношение к архитектуре Санкт-Петербурга, должно иметь разумные границы.
Еще одно преткновение с восприятием передачи Исаакия Церкви состоит в том, что многими чисто психологически он не воспринимается как православный собор. Мол, Православная церковь — это Покрова на Нерли, Василий Блаженный, Спас на Крови, а тут — западная громада, в которой нет ничего византийского. Исаакий по архитектуре чисто западный, а все западное наше либеральная общественность априори присвоила себе.
Замечу на это, что Исаакиевский собор является, несомненно, одним из символов русской национальной идентичности. Это утверждение может показаться странным, ведь собор построен в космополитичном Санкт-Петербурге французским архитектором в качестве реплики на соборы Св. Петра в Риме и Св. Павла в Лондоне.
Казалось бы, само воплощение «западничества», характерного для петербургского периода нашей истории. Однако, вот парадокс, на самом Западе сооружений такого масштаба попросту нет. Исаакий — чисто русское явление.
Я помню, какое чувство растерянности я испытал в Риме, на площади Святого Петра, когда обнаружил, что казавшаяся такой огромной, безграничной на фотографиях, она на деле представляет собой сравнительно скромный участок земли перед отнюдь не поражающим своими внешними размерами собором. Вы изумленно оглядываете серые известняковые колонны, которые сперва вам кажутся окрашенными, и не понимаете: это что — колоннада Бернини?
И тут вам становится ясно, что ваши ожидания были сформированы Санкт-Петербургом. Огромностью и гранитными колоннами Исаакия, выбранными Монферраном уникальными природными материалами, имевшимися только в России. Понимаешь, что представлял себе Ватикан как Исаакиевский собор, к которому прибавлена колоннада Казанского, обрамляющая Дворцовую площадь. Перед нами не «подражание Западу», а чисто русский размах, то ощущение объема, которое задается цивилизацией, сформированной архитектурным образцом Святой Софии в Константинополе.
Другими словами, Исаакиевский собор — это не феномен русского западничества, а феномен именно русской и православной цивилизации, вне которой он немыслим. Его отчуждение от естественного назначения — быть местом православного богослужения — совершенно искусственно и нелепо. Русской православной церкви необходимо не прекращать усилий и добиваться передачи собора в ее пользование для совершения службы в любое предусмотренное церковным уставом время.
Наверняка не составит проблемы совместить это основное предназначение с естественным интересом туристов к уникальному архитектурному памятнику. И для этого совершенно не нужна нелепая конструкция «музея самого себя». В конечном счете никто же не требует, к примеру, от Ватикана превратить собор Святого Петра в музей на том основании, что туристические массы проявляют к нему повышенный интерес.
