Святитель Иннокентий (Смирнов), епископ Пензенский и Саратовский. Память 10 октября

30 мая/12 июня исполняется 221 год со дня рождения преосвященного Иннокентия (Смирнова), епископа Пензенского и Саратовского (1784−1819). Наши современники не составили житие этого православного подвижника; зато это сделал, ещё в первой четверти XIX века, его ученик архимандрит Фотий (Спасский). В конце того же XIX века В. Жмакиным была составлена его биография; кроме того, тогда же были изданы и некоторые труды блаженного епископа, включая и его переписку. Е. Поселянин в своей книге «Русские подвижники XIX века» также описывает подвиги преподобного. К сожалению, это была последняя крупная публикация о нём. Мы надеемся, что настоящая статья явится прологом к полноценному документальному возвращению святителя в лоно отечественной истории и подготовит благонамеренного читателя к восприятию «Сказания о житии и подвигах блаженного Иннокентия, епископа Пензенского и Саратовского, скончавшегося в Бозе 1819 года октября 10-го дня», составленного архимандритом Фотием (в настоящее время эта рукопись готовится к первой публикации в одном из петербургских издательств).

Преосвященный Иннокентий (Смирнов) родился 30 мая 1784 г. в подмосковном селе Павлове в семье причетника Димитрия Егорова, служащего при церкви Воскресения Христова. При святом крещении ему дано было имя Илариона. Фамилию Смирнова он получил в школе за мягкость и кротость своего характера. Рано пробудилась его богатая одарённость. Окончательное богословское образование отрок Иларион получил в семинарии при Троице-Сергиевой Лавре, в которой он занимался изучением русского и латинского красноречия и был первым в успехах по изучению церковной и гражданской истории, философии, богословских наук, греческого и французского языка.

На 21-ом году своей жизни, в 1805 г., за отличные способности Иларион Смирнов еще до окончания полного курса обучения был определен учителем сергиевской семинарии по грамматике, затем поэзии, высшего красноречия, риторики, философии. С 1810 по 1812 гг. на него были возложены обязанности префекта семинарии. 13 октября 1809 г., утоляя внутреннюю сердечную склонность к монашеству и руководствуемый благословением митрополита Платона, он воспринял ангельский образ, приняв в Сергиевой Лавре имя Иннокентия в честь Иннокентия, первого епископа Иркутского.

В августе 1810 г. Иннокентий получил назначение быть игуменом Николаевского Угрешского монастыря, откуда в октябре того же года он был переведен игуменом в Московский Знаменский монастырь.

С 1812 г. Иннокентий определен бакалавром в Санкт-Петербургскую духовную академию по кафедре церковной истории, куда был вызван Св. Синодом по представлению комиссии духовных училищ в Санкт-Петербурге; в мае был избран академическим правлением и утвержден митрополитом Амвросием библиотекарем академии, а в июне был посвящен в сан архимандрита.

С 1813 г. Иннокентий — инспектор, а затем и ректор Санкт-Петербургской духовной семинарии с оставлением за собой академической кафедры церковной истории. Тогда же он был утвержден профессором богословских наук и сделан настоятелем второклассной Сергиевой пустыни.

Преподавая духовную историю, арх. Иннокентий, не желая порабощать себя предрассудкам иностранных ученых, решил самостоятельно проверять по источникам их исторические показания и составлял собственные записки. Таким образом, из-под его пера вышло «Начертание Церковной Истории от Библейских времен до XVIII века»; оно выдержало много изданий и на протяжении долгих лет служило единственным руководством для преподавания в семинариях. Замечательны также труды его: «Богословие деятельное», «Опыт изъяснения первых двух псалмов», «Изъяснение Символа веры».

С 1814 г. Иннокентий — доктор богословия, награжденный драгоценным наперсным крестом и орденом св. Анны 2-го класса с алмазными знаками, с 1816 г. — первоклассный архимандрит, настоятель новгородского Юрьева монастыря, в 1818 г. всемилостивейше пожалован орденом св. равноап. Кн. Владимира 2-ой степени. Занимая пост ректора, Иннокентий нес на себе бремя и многих иных должностей.

Но не эта внешняя деятельность выдающегося архимандрита заслуживает внимания. Ценна его внутренняя жизнь. С раннего возраста имея аскетические задатки, он особенно стал внимать себе с тех пор, как однажды при чтении Послания ап. Павла к Тимофею его воображение было поражено образом истинного служителя веры. Тогда, по глубокому смирению своему, он проникся сознанием своего недостоинства, стал самым строгим для себя судиею, его благочестивое настроение обратилось в пламенное духовное чувство, боязнь всякого дела и слова неправедного, постоянную брань с тонкими движениями самолюбия и самоугодия. Имя Господа стало его постоянным орудием, ревность Божия действовала в нем так сильно, что при чтении или беседе он должен был часто удаляться, чтобы скрыть свои слезы. Он любил учиться от самых простых людей и искал обличений своих недостатков. Зато и сам, если замечал в людях искренне желание исправиться — обличал их. Разум его был столь проницателен, что, когда он беседовал с кем наедине — то, казалось, угадывал тайные помыслы и желания. Иные слышали от него указания их тайных грехов. Обращавшимся к нему за назиданием он объяснял необходимость постоянно помнить всюду и всегда имя Иисуса Христа и творить Ему неустанную краткую молитву: «Имя Иисуса Христа, как пламенное оружие в руках Серафимов, ограждает нас от нападения искушений. Пусть это одно неоцененное великое имя пребудет в сердце нашем. Пусть это имя будет и в уме, и в памяти, и в воображении нашем, и в глазах, и в слухе, и на дверях, и на празе, и за трапезой, и на одре. — Оно укрепит ум наш на врагов и, подавая вечную жизнь, научит нас мудрости без всякого мудрования». Также учил он о великой и непобедимой силе крестного знамения.

Праздных слов бегал Иннокентий, как огня, и говорил себе: «О Иннокентий, помни, что от слов твоих оправдишися и от слов своих осудишися».

В поучениях своих он не искал витийства, а произносил их с силою, воодушевлением и жаром. Во время службы видно было, что он предстоит самому Господу — молитва его сердца слышалась в возгласах, прорывалась во вздохах и слезах.

Осуждения он не терпел, и когда раз один монах с негодованием передал ему о клеветах, распускаемых про самого Иннокентия, тот ответил: «Не укоряй, брат, а молись. Как могу питать гнев на врага моего? Сама моя одежда не напоминает ли мне о младенческом незлобии»? Всякие разговоры о пороках других он немедленно пресекал.

Глубоко скорбел Иннокентий о противоречии жизни с обязанностями христианскими. Он дивился, что когда в церквах служба и пение, театры полны зрителями, заплатившими дорого за то, между тем как богатые из них скупятся положить грош на украшение храма.

В келии Иннокентия горела постоянно лампада перед иконами и он, несмотря на слабость изнуренного трудами и постом тела, часто преклонял там колена с молитвою мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному».

Семь лет продолжалась деятельность Иннокентия, удивительная по сложности и разнообразию должностей — административная, учебная, ученая, цензорская, настоятельская, проповедническая, старческая — и наряду с этим аскетические подвиги. Этот ревностный христианский подвижник в числе первых подвергся гонениям за свои выступления против духа времени, рядившегося в тогу мистицизма, а по сути древнего экуменизма в новой обертке. Произошло это при исполнении Иннокентием своих цензорских обязанностей.

В августе 1816 года губернский секретарь Степан Смирнов обратился к императору с обвинениями в адрес тайных обществ, под покровительством которых происходил выпуск противоцерковных оккультно-мистических книг. Речь, в частности, шла о «Победной песне» Штиллинга. Первое столкновение архимандрита Иннокентия с тогдашним министром духовных дел и просвещения князем А.Н. Голицыным произошло на почве критики этой книги. Упоминаемый нами Степан Смирнов представил в цензуру возражение на нее под названием: «Вопль жены, облеченной в солнце». Этот образ был взят из Апокалипсиса, возможно, потому, что книга Штиллинга была попыткой истолкования Апокалипсиса. Иннокентий хотел пропустить ее, но был удержан митрополитом и Филаретом, дабы «не произвести напрасного волнения». Однако столкновения продолжались. Новый повод вскоре представился: в 1818 году появилась книга Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души, тогда только утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении веры и Церкви». Цензором книги был Иннокентий. Разгневанный Голицын (на то, что книга была, по его мнению, исполнена «неприязненных мнений» по отношению к властям) потребовал к себе Филарета. На вопрос последнего к Иннокентию об этой книге цензор ответил, что «готов претерпеть за правду всякое гонение». После превратного доклада Голицына об этом происшествии императору Александру Иннокентия, посвященного в епископы, отправили на Оренбургскую кафедру, сочинителя книги выслали из Петербурга в 24 часа, и только заботами митрополита Михаила и княгини Софьи Мещерской Иннокентий был переведен на кафедру Пензенскую и Саратовскую, как более благоприятную по климату для его слабого здоровья.

Время показало, что книга «Вопль жены, облеченной в солнце» была лишь поводом удаления Иннокентия, тем более, что в 1824 году она же была одобрена и напечатана. Более того, в Указе на имя Министра Народного Просвещения книга была причислена к написанным в духе православной веры. Иннокентий пользовался большим уважением среди паствы как столп православия; Фотий считал книгу (которая в числе немногих экземпляров находилась и у него на руках) только поводом, так как она обличала действия тайных обществ через издательскую деятельность (речь, в частности, шла о повествовании Дю-Тюа «Божественная и Христианская Философия»).

«Тайные общества сильно восстали на Иннокентия, яко врага явного их всех злодейских обществ, — писал Фотий в автобиографии. — Министерство духовных дел и просвещения, в одном лице совмещаемое, исполнено было людей нечестивейших, агентов нечестия; положено было изгнать при сем случае и Иннокентия. Доложено было императору, что Иннокентий против благочестия сочинение новое пропустил. Неправда взяла верх правды; книги отобраны; Иннокентий осужден, яко злодей». Архимандрит Иннокентий получил высочайший выговор и был назначен епископом в отдаленнейшую и беднейшую Оренбургскую епархию, открытую всего двадцать лет назад, в 1799 году". Фотий особо отметил, что Иннокентия послали «яко преступника, из столицы на епархию последнейшую — в Оренбург.{…} Посему вскоре Иннокентий был посвящен во епископа, отправился на епархию в великом посту по худой дороге; и на пути в Москву он заболел. В Москве он впал в тяжкую болезнь. Духовные лица, пастыри и учителя, все оставили Иннокентия страдать; утешения ему никоего не подавали. В сие время светлая родом и житием, графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, девица лет 35 от чрева матери, Богом призванная и избранная в честь, славная чистотою и милостью, услышав об Иннокентии страждущем, приехала посетить его; видев его в убожестве без призрения, сжалилась над ним, яко человеком Божиим. Девица Божия приложила все попечение ему доставить облегчение и утешение. Все нужное в изобилии ему доставляла. Когда же пришел в состояние Иннокентий ехать на престол своей паствы, — девица сия — ангел во плоти Господень, всем его снабдила, людей ему дала ему на путь и врача, и приехал святитель Божий в паству свою в город Пензу, где сретение ему было сделано, яко исповеднику веры Христовой. Фотий скорбел много и непрестанно об Иннокентии, что сей светильник сдвигнут со своего места и сокрыт от врага под спудом, удален из столицы вместо ссылки в дальнюю паству, и нет более в царственном граде человека, который бы возмог или восхотел по пути его светлому идти, и брань иметь со врагами церкви и веры Христовой. Скорбел Фотий и жалел вельми сердцем».

Иннокентий скончался 10 октября 1819 года, на 36-ом году жизни, не пробыв и трех месяцев среди новой паствы. Умер любимый наставник Фотия, которого он почитал, как отца, который был ближе всех ему по сердцу и который благословлял Фотия на брань с тайными врагами Церкви и государства.

19 ноября 1819 года, на сороковой день после его кончины, Фотий, сотворив бескровную жертву о своем учителе и помолившись о душе преставившегося, попросил Господа открыть место пребывания возлюбленного пастыря, после чего забылся сном, в котором видел следующее (сон описывал некий инок, почитатель отца Иннокентия; полагаю, что в этом иноке Фотий вывел сам себя):

«Стоит он на дороге, ведущей с запада на восток. Полдень, кругом великая тишина и безмолвие, царящие в садах и горах, окружающих дорогу. Вдруг явились добровидные лица, стоящие на воздухе, как на радуге и сказали: жив Иннокентий! Инок вознесен был духом в град Святого Петра, где и увидел епископа, упал ему в ноги и просил взять его с собой, но Иннокентий сказал: «ты нужен ещё на земле». Иноку было открыто место пребывания епископа, весьма его изумившее: со святыми Василием Великим, Григорием Богословом, Иоанном Златоустом, Николаем Чудотворцем, Антонием Великим, Андреем Христа ради Юродивым, Симеоном столпником. Видение Фотия (вошедшее в составленное им житие епископа Иннокентия) было истинным, что было подтверждено 181 год спустя, на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 2000 года, который причислил к лику святых епископа Иннокентия. Таким образом, Фотий знал то, что мы узнали в 2000 году, но на 181 год раньше. Такое предвидение дается только святым.