 |
| Православие.Ru | Ольга Сорокина | 05.08.2015 |
Великорецкий крестный ход называют самым известным и самым сложным паломническим путём в России.
Шесть дней, 150 километров. Пешком, за обретённой иконой святителя Николая Чудотворца.
Образ был найден в 1383 году, на берегу реки Великой. Именно туда из Кирова и направляется икона, а потом идёт обратно, другим путём.
Вот что пишут в словарях: «До 20-х годов XX века образ Николая Великорецкого находился в кафедральном соборе г. Вятки, отсюда же начинался крестный ход. После уничтожения собора икона исчезла. С 30-х по 90-е годы прошлого века Великорецкий крестный ход был запрещён, но верующие, несмотря на запрет, все годы шли к святому месту. В 1999 году многовековая традиция возродилась, а в 2000 году указом патриарха Алексия II Великорецкому крестному ходу присвоен статус всероссийского».
Таким образом, на реку Великую путешествует список обретённой иконы.
Когда-то крестный ход совершался по воде, вот и фотография есть.
Сейчас десятки тысяч человек совершают этот путь по дорогам Кировской области. В этом году было 90 000 паломников.
Зачем
Я не то чтобы религиозный человек. Всё-таки этот путь люди проходят с молитвой. А я, может, просто чувствую тепло с той, «православной стороны».
И ещё мне нужно было простить одного человека, вернее — двоих. Причём сделать это так, чтобы снова открыться им душой.
Кроме того, я журналистка, мне интересно. Можно сказать, что это такой проект по изучению жизни.
Ну и потом, как ни крути, ты всё равно проходишь свой духовный путь — в любом случае. Если ты скептик, если глубоко верующий, если только прислушиваешься, если уже ведёшь свой разговор с Богом. Если хочешь убрать лишнее.
Были и те, кто, боясь за меня, говорил: «Может, не надо? Там ведь будет тяжело. Зачем эти муки? А ночевать где? А рюкзак какой тяжёлый! А кто там рядом пойдёт — неизвестно». От этих слов подступали слабость и страх, и приходилось душить их прямо-таки голыми руками.
Великорецкая икона свт. Николая Чудотворца
Начались страдания. Было не по себе. Пугала, прежде всего, неизвестность. Мухи отлично превращались в слонов. Кроме того, за несколько дней до хода, 30 мая, у меня приключилась маленькая жизненная неурядица. Ну как маленькая. Я потеряла сон и аппетит и, усилием воли поднимая себя каждое утро с кровати, невольно думала: «А как же я пойду? У меня и сил-то нет».
Нужно получить благословение перед ходом. Я поехала в храм святителя и чудотворца Николая у нас в Ижевске, и там все отнеслись ко мне очень тепло, с одобрением. Конечно, хотелось каждого отвести в сторонку и доверительно сообщить: «Вы не думайте, это я для вида храбрюсь, а на самом деле мне очень страшно!» Но служители продолжали вести себя как ни в чём не бывало. Освятили иконку, которую каждый паломник берёт с собой. Напоили чаем. Так я и подумала, что, может, это и не совсем безумная затея. Может, даже и дойду. А потом отец Георгий Харин благословил меня на крыльце своей маленькой церкви. И стало ясно, что обратного пути теперь, кажется, вроде бы, вероятно, скорее всего, совсем нет.
В течение года я потихоньку собирала экипировку; хочу сказать всем, кто помог мне словом и делом, спасибо. Я и морально собиралась год. Хотя бывает по-разному. На первом привале в ходу одна девушка мне сказала, что три дня назад решила, — и вот идёт.
На самом деле не знаю, что позвало меня в Великорецкий крестный ход, что было первопричиной, первым душевным движением. Но как-то устроилось, что вечером 2 июня я села в поезд и поехала.
День первый, 3 июня
В пять утра поезд прибывает в Киров.
А в семь в Трифоновом мужском монастыре в Свято-Успенском кафедральном соборе начинается служба. Со всех концов страны идут, едут сюда паломники. Здесь начинается крестный ход.
Встречает нас былинного вида монах. Опирается на посох, смотрит серьёзно. Ничего не говорит. Но ощущения, конечно. Похлеще фейсконтроля.
Неподалёку — передвижная камера хранения. Сдаю половину своего рюкзака, осматриваюсь. Стоят палатки. Это паломники, которые приехали раньше. Также нахожу гречневую кашу и сладкий чай — всех кормят перед дорогой. Вот спасибо!
Иду к монастырю. Народ собирается. В старину бы сказали: «стекается люд». Люд самый разный: молодые и взрослые, богатые и бедные, мужчины и женщины, дети. Увидела в толпе большого ижевского начальника; кроме того, директора ижевского йога-центра; кроме того, иностранцев — немцев, сербов, украинцев. Вот женщина приехала из Одессы. Ей трудно стоять — возраст. Сидит на скамеечке. «Как же вы пойдёте?» — говорю. «С Божией помощью. Сколько смогу».
Выносят икону. Начинается молебен, поётся акафист святителю Николаю, с которым и предстоит пройти этот путь. Празднично, торжественно. Палит солнце, но о трудностях не думается. Я наготове, но с таким скорее молодцеватым задором.
С приветственным словом обращаются губернатор Кировской области Никита Белых и митрополит Вятский и Слободской Марк. Я не вижу их, а только слышу, что крестный ход — это делание любви: «Иди не для себя, иди с любовью: поделись ночлегом, накорми голодного — это и будет твой крест. Чего мы стоим, если ничего никому не можем дать?» Гудит толпа, и я различаю последние слова: «В добрый путь, за Великорецким образом, чудотворная сила которого просияла более шести веков назад!..»
Огромная людская река выходит на улицы Кирова. Мимо улиц Советской, Ленина, Розы Люксембург, мимо вывесок «Роллы и суши», а также «Запчасти на заказ» идёт многотысячный православный крестный ход.
Рядом мужичок с похмелья — трясётся, попахивает, конечно, перегаром. Глаза мутные, в руке целлофановый пакет. С другой стороны — мать с четырьмя детьми, одного из них она везёт в коляске. Я её видела и на следующий день, и потом ещё. Кажется, они прошли весь путь.
Часа через полтора первый привал — у Троицкой церкви. Служится молебен. После него многие паломники выстраиваются в очередь, чтобы приложиться к иконе.
Я, прочитав, что на привалах нужно срочно расстилать коврики и лежать — копить силы, уже раскладываюсь, но какая-то девочка говорит мне, что вон там — биотуалеты, а там — раздают воду, и всего этого может потом долго не быть. Бегу за водой, снова ложусь «копить силы», но, честно говоря, совсем не представляю, как это можно пройти 150 километров за шесть дней.
Я, конечно, чувствую себя этаким пионером на задании.
В деревне Подберёзы
Далее на пути шикарного вида деревня Подберёзы. Преимущественно коттеджи. Жители выходят встречать, а некоторые приготовили воды в вёдрах. Паломники кидаются к воде — пьют, обливаются. Благодарят.
Весь день идём. Боялись холода, дождя, но нет — светит солнце. Припекает оно, и когда мы часа полтора идём по асфальту в гору. Вот, пожалуй, это была первая трудность. Разговаривать не благословляется. Паломники во время хода читают молитвы, акафист святителю Николаю. Кто-то делает это негромко или про себя, а иногда целые группы принимаются петь.
Это настолько непривычно для меня, что всё чаще начинаю думать: «Что я здесь делаю? Кто меня вообще сюда записал?» Положение осложняется и тем, что сдаваться легко в мои планы никак не входило. А ещё где-то в рядах идёт подруга со своей подругой. Как же это я соскочу в первый день? Что ж, иду, слушаю, смотрю, вспоминаю тех, кто мне сказал перед ходом: «Ты точно пройдёшь. Нет никаких сомнений». Посмотрим.
Жара тем временем усиливается. Вдруг видим: на дороге сложена батарея из бутылок с водой. Может, тысяча штук. Паломники берут себе по одной и передают бутылки дальше по рядам.
Идём, терпим. Первые ряды почти бегут. Я хожу быстро, так что тоже со своим рюкзачищем вышагиваю сразу за певчими.
Село Бобино
Наконец входим в село Бобино. Здесь будет наша первая ночёвка.
Я обратила внимание на то, что, несмотря на шесть часов вечера, дома закрыты, окна занавешены. Говорят, что в последние годы много народу ходит, все шумные, все ищут ночлег, иногда излишне настойчиво, так что теперь переночевать у местных можно только по предварительной договорённости.
Несколько обескуражена я и новым ощущением. Вот я прошла большой отрезок. Тяжёлый путь. Нужно где-то получить грамоту, кто-то при этом тебе скажет: «Молодец, пионерка и отличница Оля! Вот тебе ещё и значок, и давайте похлопаем!» Можно пойти домой и лечь спать. Но ничего похожего. Никто не потрясён, никто не рукоплещет. Ожидания не оправдываются. Очевидно, здесь что-то другое. Границу какую-то внутреннюю нужно отодвинуть.
Удаётся устроиться на ночёвку в большой армейской палатке.
Но нужно раздобыть ужин, и ещё надо принести из камеры хранения тяжёлый мешок — там спальник, зубная паста, кружка и ложка. Солдаты раздают еду — гречневую кашу, суп и вкуснейший травяной чай. Впрочем, всё вкуснейшее.
Храм в Бобине маленький, ладный, стоит на горке. Пока я металась с обустройством бытовых вопросов, служба закончилась. Но по-прежнему очередь — к иконе. Оказалась и я перед ней.
На улице ясно, тепло. Хочется ещё побыть в этом месте, но уже оттесняют другие паломники. Иду за водой, к которой тоже очередь.
Здесь легко выстраивается коммуникация. Все же заодно. В ходу не разговариваешь много, ну, а на привалах люди охотно делятся впечатлениями, рассказывают о себе.
Вот мужчина из Москвы. Он идёт в девятый раз. Ну что, спрашиваю, есть результат? Да, второй год не курю. Есть и другие результаты, но они очень личные.
Вот женщина из Кирова. Её дочка должна родить через неделю-две: «Иду за неё, чтобы ей было полегче».
Ложусь спать в 21:00. Пройдено 17 километров. Опытные паломники говорят, что завтра — самый длинный и тяжёлый переход.
День второй, 4 июня
Подъём в 2:00, выход в 3:00. У церкви своё расписание. Луга и леса. Луна и леса.
Икону могут нести и паломники. Мужчины, конечно. Лучше всего, если сразу подходят по трое.
Идём, слышится молитвенное пение — тут и там. Я как-то привыкла, что ли, прислушиваюсь.
Первый привал, за минуту раскладываю коврик и сразу засыпаю на 40 минут.
Жара, идти тяжело. И морально тоже. Время замедлилось и вот уже второй день замерло в одной точке. Вся жизнь состоит из того, что ты идёшь-идёшь-идёшь-идёшь. Неизвестно, когда завершится этот путь. Может, через полгода?
На каждом привале совершаются богослужения. И я, поначалу использовавшая время для сна, стала подходить ближе к иконе. Поскольку продолжала идти в первых рядах, успевала к началу молебна. И постепенно что-то начало меняться, само, без напряженья. Как будто бы появились тепло и защита, покой и мир. Это можно назвать и одним словом — благодать.
Примерно в 10:00 подходим к селу Загарье. Десять утра — не так уж и много, но это значит, что мы в пути семь часов, и ещё идти и идти — до восьми вечера. Мечтаю только где-нибудь присесть и погрызть свои хлебцы и энергетические батончики. Мужчина у дороги продаёт воду, успеваю купить бутылку. Наконец Загарье. Такие же закрытые дома с занавешенными окнами. На одном, для верности, надпись: «Не заходите за калитку: хозяев нет дома». А мы и не заходим. Ковыляем дальше.
У большого дома напротив церкви стоит мужчина из местных, улыбается, приглашает войти, и смотрю: не все, но некоторые паломники сворачивают. Ну и я свернула — поворот, ещё поворот — оказываюсь на большой площадке перед домом.
И вижу накрытый стол с обедом из трёх блюд. Женщина приглашает поесть. Другая ей помогает.
Семья — по своей воле и своими силами — подготовила для паломников: еду (два вида супов, плов, каша, чай, кофе), медикаменты, туалеты, душ, кипяток в двух огромных чанах, питьевую воду (специально для паломников шесть новых кранов). И, понятное дело, не попросила за это денег.
Олег и Татьяна и, очевидно, мама одного из них — три человека — наперебой приглашают: располагайтесь, отдыхайте, вы такой путь идёте!
И вот тут, друзья, я начинаю плакать, натурально лить слёзы. Я никак не ожидала, что за неизвестным поворотом может оказаться такая мощная поддержка. Так было тяжело идти. Стою с этим супом и плачу.
Стараясь не философствовать, иду, располагаюсь со своим обедом под облепихой.
А Олег и Татьяна в ответ на наш вопрос: как же отблагодарить вас? — просят только молиться за их дочь, чтобы всё у неё было хорошо; слава Богу, она сейчас поступила в тот вуз, в какой хотела.
Олег
«Я, — говорю, — Олег, вас теперь никогда не забуду».
Путь второго дня действительно непростой. Тяжёл он, как мне кажется, ещё и тем, что приходится идти через заброшенные деревни, видеть крепкие дома, где нет жизни.
В конце дня — первые мозоли на ногах. Болят ноги и плечи.
Говорят, что самая лучшая обувь — шерстяные носки на голую ногу плюс сандалии. Но вообще-то я тоже подготовилась: ортопедические стельки плюс вездеходные волонтёрские кроссовки (спасибо Олимпиаде в Сочи!), а потом ещё два дня шла в лёгких резиновых сапогах и этих самых шерстяных носках.
Приходим на ночлег в село Монастырское.
Иду в храм, звонят колокола, прямо у входа. Как будто портативная звонница, что ли.
Усталость такая, что ты словно находишься в другом измерении, такой ошалелый немножко. Кроме того, негде присесть, только на землю (очень пригодилась так называемая «сидушка», что крепится пониже поясницы). Паломников можно узнать по походке: переваливаются как утки. И ещё по зелёным ногам: медицина щедро поливает их зелёнкой на привалах. Пройдено более 35 км.
Организаторы заботятся о том, чтобы люди были накормлены. Хотя бы раз в день — горячая пища, чай, кипяток. Также стараются они устроить ночлег в больших армейских палатках. Плюс биотуалеты. Даже если в какие-то времена чего-то не хватает, да и огромные очереди везде (с каждым годом число паломников увеличивается), всё равно чувствуешь доброе отношение. И испытываешь большую благодарность. Слава Богу за всё! А в очередях, как я уже говорила, есть возможность пообщаться, узнать, кто откуда, в который раз идёт и как всё было в прошлые годы. Там же можно получить и поддержку: давай, сестричка, дойдёшь с Божией помощью. Вообще я была в ходу без какой-либо компании, без собеседников, точнее — в этом путешествии другой Собеседник, и вот эта возможность общения с людьми — на привалах, в местах ночлега — сближала и делала нас одной силой.
Потом выясняется, что некоторые паломники даже попали в баню. Счастливчики!
Я же снова устраиваюсь в общей палатке. Рядом оказывается мужчина лет 60, в грязных башмаках — на своём и на моём коврике. Брюки тоже в грязи. Я говорю: «Вот вы сейчас запачкаете и себя, и меня». И стою, возвышаюсь над ним. Как вообще нам рядом спать-то?!
Поднимается женщина с коврика напротив: «Да ты что?! Да это же мой дед. Ты посмотри, какой он хороший! Сейчас мы все устроимся». С любовью говорит. Дед обижен: «У нас две дочери, как она, — 34 и 42 года». — «Да ты что, эта молоденькая совсем. Тебе сколько, лет двадцать?» — «Ага, — говорю. — Вроде этого». «Тьфу, — отворачивается дед. — Даже поговорить не с кем. Зелень!»
Утром они оба спрашивают меня, как спала, всё ли в порядке. «Да, — говорю. — Простите меня». Иду дальше и думаю, как хорошо, что успела им сказать эти два слова.
День третий, 5 июня
Начинаю замечать, что жизнь строится иначе. Силы распределяются совсем по другим законам.
Приходишь, устраиваешься на ночлег, и в 21:00 тебя словно выключают, засыпаешь сразу, без снов, на полу, на коврике и в конце концов в любой компании.
Замечаю, что не испытываю никаких проблем с тем, чтобы встать в два ночи и выйти в три утра.
Что у меня перед ходом побаливала спина, особенно после физических нагрузок, а здесь и намёка никакого нет на боль.
То и дело слышу, что новичков «Николай Чудотворец за руку ведёт» (вариант: «на руках несёт»). Может, и так. Я чувствую защиту. Среди многих и многих тысяч людей. Защита, конечно, была и вполне видимая: все дни пути с нами медики, МЧС и полиция с собаками.
Но совершенно ясно, что здесь включается какой-то ещё источник питания.
Идём через грязь. Идём лесами, лугами, полями. Все несут на себе рюкзаки, некоторые паломники — с детьми. Каждый день мы в пути часов по шестнадцать.
Я вдруг начинаю думать о солдатах Великой Отечественной войны, о пехоте. Мы-то идём — знаем куда, знаем, что через несколько дней сядем в поезда и разъедемся по домам, а они? Шли, и неизвестно, когда всё кончится, и неизвестно, будешь ли живым. Как они терпели, где брали силы, как спасались, как укрепляли дух свой? Многое начинаешь понимать, а точнее — чувствовать нутром, когда вот так несколько дней с рюкзаком идёшь под палящим солнцем, под дождём, по грязи. Ещё бурлаков на Волге вспоминала.
Одинокий храм в селе Горохово. Церковь Казанской иконы Божией Матери. У храма советская непростая история. И села уже нет почти. Поблизости нет жилых домов.
Село Горохово
Говорят, богослужение совершается здесь трижды в год, во время крестных ходов.
Рядом источник. Можно окунуться, набрать воды.
В храме служба. А снаружи — крепкие мужики и несколько котлов с гречневой кашей. В одном таком — 50 кг крупы. Кормят нас и поят чаем.
Хочу сказать про атмосферу хода. Одно из самых частых слов — «простите». Вспышки злобы, если и бывают, то не находят продолжения, не выливаются в ссоры. Общая внутренняя концентрация и доброжелательность сильнее раздражения. У источника в очереди женщина с ребёнком. Он капризничает, кричит, и женщина, очевидно думая, что применяет педагогический приём, подзадоривает: «А ещё громче можешь? А ещё?» Ребёнок заходится. Родительница радостно улыбается почему-то. Наконец одна из паломниц говорит: «Простите, но у меня уже голова болит, если честно». И мать начинает орать уже на эту женщину, но потом, осёкшись, спешит уйти, вместе с ребёнком, не выстояв очередь. Очень заметен этот контраст здесь, в ходу. В «обычной жизни», думаю, был бы скандал. А тут это просто неуместно — так выяснять отношения.
В Горохове большой привал. Можно и на службу успеть, и отдохнуть и выспаться. И с новыми силами пойти дальше.
Ближе к вечеру входим в село Великорецкое — здесь и была обретена икона много лет назад. С этого момента начинаются праздники души.
Вот снимок сверху. Паломники подходят к храму, пройдя путь длиной 80 километров.
Решила сама поставить палатку (тут спасибо ГТО, не зря я туристический норматив сдавала). Устраиваюсь прямо у стен монастыря, и вокруг мгновенно вырастает палаточный городок. Здесь предстоит провести две ночи. Точнее, полторы.
Паломники — неприхотливый народ. Кто-то будет ночевать на полу в храме (оказывается, это позволено), а кто-то — в красном спальном мешке на его ступенях.
Иду смотреть окрестности. Нас уже поджидает праздничная ярмарка — конфеты-бараночки, льняные платья, матрёшки в человеческий рост, товары для здоровья. А вот из огромного самовара просто так наливают травяной чай, и мальчик с большим чувством читает стихи — про этот самый самовар.
Тут же и съёмочная группа телеканала «Культура», снимают фильм про ход.
В Великорецком я впервые побывала на исповеди. Конечно, волновалась.
Когда подходит моя очередь, с ужасом осознаю, что включаю журналиста, вернее, он сам включается, не спросясь: «Да, батюшка, я вас услышала, а вот ещё такой вопрос..»
Была полночь (многие тысячи людей исповедуются у священников в храме и на берегу реки Великой), батюшка, отец Георгий, сам еле стоял на ногах, а ещё и самоотверженно выискивал слова для меня. Удивил своим прогрессивным взглядом на жизнь. Удивил и поддержал, успокоил. И благословил.
Не хочется уходить, хотя и бодрствуем мы почти уже сутки. Вижу ту самую женщину из Одессы, которую встретила в первый день. Может быть, она на чём-то приехала сюда, в Великорецкое. Улыбается мне: «Молодец, что дошла».
Начинается Литургия. Подходит девушка из паломниц, говорит, что не может больше стоять: «Можно мне на тебя опереться?» Так и запомнила я эту службу: стою — и рядом на коленях девушка держится за мою руку. А в открытые двери видно, как начинается утро.
После причастия иду к палатке и сразу засыпаю.
День четвёртый, 6 июня. Великорецкое
В селе большое торжество — празднуем явление Великорецкой иконы святителя Николая. Икона установлена на берегу реки Великой — там, где была найдена. Здесь и паломники, и местные жители, и те, кто приехал сюда ради этого дня — из Кирова, из области, отовсюду.
Между прочим, сегодня и день рождения Пушкина. Для меня это тоже праздник. Отмечаю большой кружкой солдатской каши.
Я, кстати, несколько раз замечала, что вот просишь: «Хорошо бы прекратился дождь, и я бы сходила за кашей», и дождь прекращается и возобновляется, как только ты возвращаешься в палатку. Или просишь, чтоб чуть полегче шлось, и прибавляются силы. Такие вот тихие разговоры.
Иду к реке. Освящение воды уже состоялось, и паломники спешат трижды окунуться.
Устроены раздевалки, но в них большие очереди, так что многие обнажаются при честном народе, у кустов.
И снова я думаю, как и в первый день, о том, как же у нас всё близко: и крестный ход, и улица Ленина, и стыдливость, и расхристанность, особенно если на миру. Молодухи, да и солидные женщины, сбрасывают исподнее, ещё и подзадоривают полицию, которая охраняет порядок, похохатывают. Молоденький полицейский краснеет. «Да, — говорю, — работка у вас сегодня». Он улыбается, пожимает плечами: мол, всякое бывает.
Купаюсь и я. Так моя рубашка, привезённая из Индии, побывала в освящённых водах реки Великой.
Может, здесь, в Великорецком, впервые и появляется чувство пройденного пути, сделанного дела. Моего собственного внутреннего тепла. Уже не нужны ни грамота, ни значок.
Некоторые паломники заканчивают тут путь — это называется «сойти с хода». Каждый выбирает крест по силам. Но всё же большинство идёт дальше, завершает круг. Тем более что и обратный путь — легче, как мне кажется.
День пятый, 7 июня
Выход в два ночи совершенно не проблема теперь. Даже чуть пораньше мы выстраиваемся у дороги, ждём икону. Ко мне подходит женщина и спрашивает: «Девушка, а когда поезд на Воркуту?» Вид у меня такой, что она спешит объяснить: «Ну как же, вы ведь в сочинской куртке». (Действительно. Мысленно шлю ещё один привет Оргкомитету «Сочи-2014»: отличная экипировка, а куртка к тому же складывается в мягкую, очень удобную подушку.) Оказывается, есть такой поезд «Сочи-Воркута», и многие паломники на нём приехали.
Приходим в село Медяны в 14:00. Читается канон. Передаю записку с дорогими для меня именами — за здравие.
И опять я чувствую это — благодать, как будто душа выпрямляется.
Но люди устали, проголодались (и я в том числе) и, едва отстояв службу, бегут к большим чанам с гороховым супом. Да, бывают и ополоумевшие паломники. Сохранить лицо, когда очень хочется есть, — то ещё испытание.
Я никогда не забуду девочку Вику, лет двенадцати. Она помогала разливать горячий суп. Паломники, взрослые люди, окружили её и все тянулись со своей посудой. Была жара, она безропотно брала кружки, миски, ведёрки, наполняла их дрожащими от напряжения руками (тяжело, горячо!) и подносила. И людей становилось только больше, и все они были очень голодными. В какой-то момент она прошептала: «Я не успеваю!» В глазах стояли слёзы, но она не заплакала, а только замерла на секунду и снова бросилась к горячему чану с супом.
Викуля, даже если ты не прочтёшь это, пусть у тебя всё всегда будет хорошо. Ты боец. В тот день многих тронуло то, как простодушно и честно ты выполняла свою работу.
В общем, потом её спасла женщина, тоже с раздачи, поставила на молоко, которое предназначалось только маленьким детям.
А одна старушка сказала: «Стоило ли идти в такую даль, ноги мозолить, претерпевать всё это, если, чуть что, мы снова превращаемся в..» И не договорила.
В 19:00 заходим в Мурыгино. Это уже не село, а посёлок городского типа, асфальтовые дороги, пятиэтажки. Совсем другое ощущение. Часть паломников размещают в школе, там же и медпункт, куда я ковыляю на стёртых ногах. Но уже ничего — ни бытовые трудности, ни мозоли — не может омрачить радости, которая, оказывается, росла с каждым днём. И продолжает расти.
В Мурыгине строящийся храм. Там невероятной красоты иконостас, кажется фарфоровый. К иконе святителя Николая, как и всегда, выстраивается большая очередь. Много местных жителей. Стою рядом, и чувство у меня одно: я пришла с этой иконой.
Разбиваю палатку на берегу Вятки. Завтра — последний день хода.
День шестой, 8 июня
Подъём в 2:00, выход в 3:00, после молебна. К 9:00 уже подходим к Кирову. Предстоит идти по городу целый день.
Перед Кировом снова батарея бутылок с водой. И какой-то мужчина. Кого благодарить, спрашиваем. Улыбается: «Бога благодарите».
Идём по большому широкому мосту. Поднимается такой ветер, что начинает прямо-таки сдувать. У паломников улетают коврики, бутылки, косынки. Для меня «ветровой мост» — один из самых сильных, радостных этапов: тут простор, свобода. На мосту этом появляются новые силы.
На мосту
Идём, и везде нас сопровождает колокольный звон. Как награда за совершённый молитвенный труд, за всё, что пройдено.
В храмах, через которые идут паломники, стараются накормить всех повкуснее. Бабули из церкви Новомучеников и Исповедников Российских (они, бабули, там все как на подбор — добрые, очень отзывчивые) выкатывают соленья, винегрет, квас, кашу, чай, гороховый суп, уху, икру кабачковую. Пир горой! Устраиваюсь на коврике с этим шикарным обедом и вспоминаю, как чашка солдатской каши выручала нас после долгого трудного перехода.
Мы идём, идём, идём, снова по асфальту. Час, другой. Опять тяжело, жара. Жители Кирова вышли на улицы, встречают. Идём.
Последние минут пятнадцать — уже и не ход даже, а полёт. Летишь, знаешь, что впереди — только радость.
И вот наконец часа в четыре подлетаем к Трифонову монастырю, откуда вышли почти неделю назад.
Завершающий молебен. Владыка Марк благословляет всех и надеется увидеть в следующем году.
После службы заходим в собор, падаем на пол и на 20 минут засыпаем. Еле встаём, всё болит — ноги, спина, плечи.
А ещё там есть купель. В очереди снова слышны православные распевы. Выделяется статный красавец, я заметила его ещё в ходу: он шёл и пел — таким голосом и так душевно, что не было сомнений: это священник. Оказалось, программист из Москвы, Алексей, идёт в четвёртый раз. Удивительные, совсем новые для меня люди. Ну, я на правах журналистки попросила его рассказать о себе. И он мне написал:
«Однажды меня знакомый, человек довольно пожилой и много повидавший на своём веку, спросил, зачем я иду в крестный ход. И я долго пытался сам для себя ответить на этот вопрос. Ответов находилось море, и всё разные. Крестный ход и землю освящает, по которой люди идут, и самих людей. И старец Николай Гурьянов говорил, что крестными ходами Россия спасётся. Кто-то идёт, чтобы за своих близких помолиться; многие идут, чтобы попросить у святых чего-то в своей жизни. Я вот в 2012 году, вернувшись из ВКХ, уже было зарёкся не ходить сюда вовек. Но потом, где-то через полгода, сердце тоскливо заныло, снова захотелось увидеть людей, увидеть красоту вятских земель, насладиться духовным торжеством. Что внутри меня происходит, я не знаю. В тот момент хочется спать, болят ноги, а погоды хорошей не дождёшься, потому что бывает либо слишком жарко, либо слишком холодно, либо слишком сыро, либо слишком сухо. Помолиться толком не успеваешь, по дороге прочитываешь молитвы совершенно бездарно и невнимательно. Благодати окрыляющей не испытываешь, волнений душевных — тоже. Цель одна только — выдержать и дойти. Но вот потом только понимаешь, что домой на самом деле возвращаешься другим человеком, отвыкшим от привычного жизненного распорядка вместе со всей душевной дрянью. Только потом приходит осознание того, какое же на самом деле счастье — идти по пыльной дороге вместе с братьями и сёстрами по вере и претерпевать незначительные трудности. Потому что именно там рядом с нами Бог».
Паломники постепенно расходятся, в храме становится тихо. Мягко горят свечи, полутьма. Икона, за которой мы шли все эти дни, вернулась на место. За это время она собирала вокруг себя тысячи людей, и вот сейчас можно постоять один на один.
Послесловие
Крестный ход — это практика. Вот что, как мне кажется, ты практикуешь.
Беззлобие, бестравматичное общение.
Умение любить.
Умение преодолевать себя, просто относиться к трудному. Спишь на земле, на полу в храме, учишься ходить уточкой, потому что всё болит.
Смирение. Смиряешь гнев, гордыню — не подавляешь в себе, а как бы отпускаешь без усилий. Очень часто здесь произносят слово «Простите», как я уже говорила. И это ощущение — покоя и радости — ты распространяешь, как волну, и ловишь её от других людей. Крестный ход на шестой день очень отличается от того, каким был в первый.
Я помню всех, с кем мне довелось общаться, и обо всех вспоминаю с теплом.
Катерина из Петербурга рассказывает, что с хода возвращаешься как с войны — войны с самим собой.
Есть те, кто идёт уже в 19-й раз. Я спрашивала: вы же знаете, что так тяжело будет, как же вы опять идёте? Тяга, говорят. Тянет. И потом, ничего мы не знаем. Каждый раз здесь открывается что-то новое.
В основном, конечно, здесь набожный народ. Дети наравне со взрослыми поют акафисты, знают все молитвы.
Ну, а ты как бы вплываешь, возвращаешься в эту веру, в которую был крещён много лет назад. И многое ещё непонятно, многого не знаешь, кое-что вызывает недоумение, но, неизменно, если ты хоть немного хочешь этого, совершаешь душевную работу, ты ощущаешь покой и радость — Божию благодать.
Что ещё практикуешь?
Умение доверять.
Умение работать на дальнюю перспективу. Сейчас надо потерпеть, чтобы прийти к заветному.
Вообще это очень мощное духовное и телесное испытание. Первые два дня я только болталась с мыслями: «Как я сюда попала?» А потом, на третий день, начала прислушиваться, тихонько подпевать, участвовать в молитве, создавать собственный разговор со своим Собеседником.
Крестный ход — это открытое богослужение. Богослужение на природе. Дорога к живой вере. Не к той, где «поп — толоконный лоб», а к той энергии, к верной силе, которая управляет всем. Возможность почувствовать себя среди жизни.
Это также возможность увидеть свою страну: людей в самых разных проявлениях; природу, её мощь и красоту.
А в финале я бы ещё хотела добавить слова, которые написала за несколько дней до Великорецкого крестного хода.
И всё же главное, что я знаю сейчас: надо идти всё равно. Просто шевели ногами, что бы ни случалось. Случилось — а ты шевели. Иди.
|
|
