 |
| Православие.Ru | Архимандрит Рафаил (Карелин) | 28.07.2015 |
27 июля 1980 года, 35 лет назад, отошел ко Господу известный духовник и подвижник схиигумен Савва (Остапенко). Отец Савва был духовником архимандрита Рафаила (Карелина), и встречу с ним отец Рафаил считал «самым большим событием в своей жизни».
Господь сподобил отца Рафаила знать и других старцев и людей высокой духовной жизни, как в Грузии, так и в России, — о них он рассказал в своей книге «На пути из времени в вечность». Мы обратились к отцу Рафаилу с вопросом: кого из них можно поставить в особенный пример современным христианам?
В Псалтири сказано: «Предста Царица одесную Тебе, в ризах позлощенных (разноцветных), приукрашена». По святоотеческому толкованию Царица — это Церковь, разноцветные ризы — различные виды служения, приукрашена — сияющая красотой Духа Святого. Благодать едина, но проявляется в разнообразных действиях и дарованиях. Подвижники нашего времени, о которых я писал в своих воспоминаниях, были едины в главном: в незыблемой преданности Православию, самоотдаче людям, жертвенности и постоянном стремлении стяжать и хранить в сердце Божественную благодать как самое большое сокровище. Но у каждого из них были свои особые дарования, своя индивидуальность, поэтому мне трудно сравнивать их друг с другом и говорить о том, кого из них я считаю лучшим примером для христиан нашего времени.
Митрополит Зиновий (Мажуга)
Митрополит Зиновий (Мажуга) не имел образования ни богословского, ни светского, но отличался глубокой мудростью, которую стяжал монастырским послушанием и исихией. К нему обращались за духовной помощью, молитвенной поддержкой и советом архиереи из других Поместных Церквей как к своему наставнику и старцу. Можно сказать, что его духовная высота и святость были очевидны, как свет зажженного светильника. От юности он был монахом-аскетом и остался таким же до смерти, не изменив после архиерейской хиротонии своего продолжительного молитвенного правила, которое исполнял преимущественно по ночам, а затем присутствовал почти всегда на Литургиях, которые служились ежедневно в храме святого Александра Невского. Владыка Зиновий всю жизнь мучился незаживающими ранами на ногах, которые получил еще в молодости в ссылках и тюрьмах — в этих лагерях смерти, и от боли проводил многие ночи без сна, но скрывал это от людей.
Владыка казался прирожденным архиереем. Его вид внушал уважение даже неверующим, но с этим духовным величием соединялись глубокое смирение и простота. Богослужения он совершал всегда торжественно и благолепно. Необыкновенным был его взгляд. В глазах чистых, как кристалл, отражалась ясность его души, и в то же время его взгляд был проницательным, иногда строгим, а чаще сострадательным и грустным, будто он видел глубину человеческого сердца. Владыка Зиновий отличался милосердием: он многим тайно подавал милостыню, что стало известно особенно после его смерти. Люди рассказывали, что он материально поддерживал их в самых трудных обстоятельствах, притом без просьб, как бы духом узнавая об их нуждах. Он не оставлял своим милосердием не только живых, но и мертвых. На Литургии он долго вынимал из просфор частицы за усопших, как будто хотел накормить сотни голодных, собравшихся у порога храма. Он не читал помянник, так как знал имена наизусть — хранил их в своей памяти, а точнее в сердце. В эти минуты мне казалось, что молитва митрополита извлекает души усопших из ада и возвращает от смерти к жизни.
Такие люди, как митрополит Зиновий, были даром Божиим для нашего времени, как праведный Иоанн Кронштадтский для той эпохи, когда призраки грядущих бедствий нависли над землей и Российскую империю начали потрясать бури революции. Владыка Зиновий был послан нашим современникам как напоминание о том, что в христианстве главной силой является благодать Божия: где ее нет — там все знания и таланты бессильны, а где она — там вера становится животворящей и победоносной.
Схиигумен Савва (Остапенко)
Мне хотелось бы отметить великого подвижника схиигумена Савву (Остапенко). Его жизнь была продолжительной молитвой, его сердце соединилось, как бы срослось с именем Божиим. Он учил Иисусовой молитве — этому огненному деланию — всех, кто приходил к нему за советом и с исповедью. В нем удивительным образом уживались радость и скорбь. Он всегда был радостным, как бы светился внутренним духовным огнем и согревал им других. В то же время он глубоко скорбел о людских грехах, о том, что люди забыли о главном — о вечной жизни, о спасении души в Боге — и променяли благодать на земной прах. Его молитва за весь мир, особенно за духовных чад, была похожа на личное покаяние, как будто грехопадения совершили не они, а он сам.
Многие вспоминали, что когда подходили к дверям келлии отца Саввы, то их охватывал какой-то мистический трепет, ожидание таинственного и необычайного и вместе с тем страх, что они не подготовлены к этой встрече. Некоторые признавались, что темная сила в это время безмолвно вопила: «Бегите отсюда куда хотите, делайте что хотите, только держитесь подальше от этого места».
Когда служил отец Савва, то люди чувствовали не только духовно, но и физически действие благодати. В общении с отцом Саввой человека охватывало чувство глубокого покоя и тишины, все проблемы и сомнения исчезали, мир водворялся в сердце, как будто его прошения уже исполнены. Во время богослужения казалось, что за каждым молитвенным возгласом отца Саввы ангел-хранитель алтаря безмолвно произносит: «Аминь».
Однажды я видел, как владыка Зиновий и схиигумен Савва беседовали в приделе алтаря Александро-Невского храма. На их лицах вспыхивали и скользили световые блики необычайной белизны, как будто луч с Фавора, пройдя через пространства и века, осиял их своей красотой.
Архимандрит Парфений (Апциаури)
Я с любовью вспоминаю архимандрита Парфения, который с детства избрал монашеский путь, прошел ступени монастырского послушания и пустынножительства, приобрел опыт борьбы с демоническими силами и страстями, был исповедником веры в самое тяжелое время кровавых гонений на Церковь, когда верующие подвергались еще неслыханному в истории преследованию и геноциду. Я хотел бы отметить его кротость в общении с людьми. Он относился к своим духовным чадам с таким смирением, с каким духовные чада должны относиться к своему наставнику. В наше время гордыни и тщеславия его кротость вызывает особое удивление и, я сказал бы, восхищение. Его жизнь была безмолвным уроком для окружающих его людей, и многие не сразу, а спустя годы после его смерти осознали эти уроки, поняли величие кротости и смирения.
От архимандрита Парфения веяло благоуханием тишины, будто он носил в своей душе тишину пустыни, в которой провел долгие годы. Он с кротостью переносил несправедливости и оскорбления, молчаливо принимал удары даже от близких людей, через которых демон хотел вывести его из молитвенного состояния, возбудить гнев и негодование, разрушить то, что он стяжал многолетними трудами. Он представлялся мне агнцем, которого окружала стая волков, но не могла коснуться его. Смирение всегда победоносно: внешне уступая, оно выигрывает духовный бой.
Преподобный Гавриил (Ургебадзе)
Подвиг блаженного Гавриила (Ургебадзе) был подобен подвигам древних юродивых, обличавших грехи царей и несправедливости судей. Он безбоязненно говорил правду — то, чего так боится и что ненавидит мир, ищущий наслаждения в страстях и грехах. Он мог обличить в лицо самого высокопоставленного сатрапа, как бы хватал льва за гриву, не задумываясь, что может сделать его своим врагом.
В нашу эпоху, называемую новым временем, человек закомплексован обычаями и законами этого богоборческого мира. Двойственность становится характерной чертой современных людей и — что хуже всего — значительной части христиан. Ложь стала восприниматься как мудрость, безразличие к злу и снисходительность к разврату — как человеколюбие, постоянное актерство, прятанье мыслей под наигранными словами — как этика и культура общения. Новая мода современности — это культ уродства и бесстыдства, в который включаются даже вовсе не глупые люди — из-за боязни, что в случае протеста они окажутся в глазах мира обскурантами, фанатиками и невеждами, отставшими от своего века, как бы опоздавшими на скорый поезд прогресса. Эгоизм и прагматизм становятся философией жизни, кажется, что они проницают всю атмосферу земли, которой дышит человечество. Маски окружают человека повсюду — от рождения до смерти. Его жизненный путь проходит по «картинной галерее» грехов и пороков, образы и семена которых он несет в своем сердце.
Архимандрит Гавриил, находясь в миру, казался свободным от мира. Он отверг его владычество, как разрывают липкую паутину, принял подвиг юродства, словно посвящение в духовное рыцарство, и мир отступил от него. Надо сказать, что он обличал пороки людей только в глаза, нередко в резкой форме, бил словами, как ударами клинка, угрожая проклятием Божиим тем, кто не хотел исправиться. Однако за глаза он не осуждал никого, кроме себя самого, приписывал себе грехи, которых на самом деле не совершал, и пороки, которых не имел.
Те, кто исповедовались у отца Гавриила, вспоминали, что открывать ему грех и даже самые постыдные падения было легко: само сердце раскрывалось перед ним. Люди уходили от него с облегчением и радостью, как будто тяжелую ношу, давившую плечи, сложили у его ног. Народ интуитивно чувствовал духовную силу и дерзновение к Богу этого подвижника. Сразу же после смерти, еще до канонизации, началось паломничество к его могиле.
>
Преподобноисповедник Серафим (Романцев)
Я отношусь с большим уважением к духовнику Глинской пустыни отцу Серафиму (Романцеву). В этом старце сочетались строгость и милосердие, душевная мягкость и духовная твердость; он мог утешить скорбящего несколькими словами, поднять павшего и как бы вдохнуть в него новые силы, смирить гордого, указать на скрытые ямы, которые лежат на духовном пути человека, и подробно объяснить, как обнаружить и обойти их. Было замечено, что непослушание отцу Серафиму со стороны духовных чад оборачивалось для них несчастьями и нравственными падениями. Общение с подвижником — это не только радость и утешение, но ответственность: оно похоже на общение с огнем, который светит и согревает, но при неосторожном и небрежном обращении может опалить и сжечь.
В наше время я не вижу подвижников, подобных тем, о которых писал. Это не значит, что их нет. Вероятно, они есть и продолжают подвиг своих отцов, но сокровенно. Я просто не вижу их, а может быть, и не ищу. Старцы, о которых я писал, окончили земную жизнь, но духовно пребывают с нами. Они пример для современников, но для меня, прежде всего, обличение моей нерадивой жизни: я имел доступ к сокровищнице, но не взял оттуда ничего и остался нищим.
