 |
| Красная звезда | Алексей Венцловский | 19.05.2005 |
Рэкет в пути
Лейтенант Слава Чечню покидал вместе с нашей группой. Вылетел вертолетом до Моздока, затем транспортным Ан-12 до Ростова-на-Дону, где, оказавшись на железнодорожном вокзале, случайно взял билет в купе соседнего вагона. На перроне одной из многочисленных станций, расположенных на пути в Москву, мы познакомились, разговорились. «Журналист?», — спросил он меня недоверчиво. Получив утвердительный ответ, кивком головы пригласил к себе, уточняя свое предложение словами: «Есть вещь, о которой просто необходимо рассказать».
Однако надежды на красивую историю о доблестных ратных делах рассеялись, сразу после того, как мы расположились для беседы. Наоборот, речь зашла об иных материях: о бесчинстве мелких «исполнителей закона», о правдах и неправдах, с которыми может столкнуться утомленный боевой службой защитник Родины, отправившийся в долгожданный путь домой. Слава неспроста начал рассказывать мне все это — вылетели из Чечни мы вместе, а добирались до вокзала в Ростове порознь. В этот временной отрезок все и произошло…
В Ростове к лейтенанту-отпускнику подошел старшина милиции, как оказалось, специально «работающий» с военными. Провел в отделение. «В Моздоке меня предупредили, что ростовские милиционеры „трясут“ следующих транзитом из Чечни, мол, у нас зарплаты позволяют, — усмехнулся Слава. — Но я все-таки решил держать путь через Ростов, так как ждать несколько дней борт до Москвы не хотелось. Сам понимаешь — когда до дома остается все меньше километров, когда больше нет препятствий, чтобы обнять своих друзей, перестаешь думать о чем-то другом и спешишь, спешишь».
«В комнату заводили по одному, пока один отвлекал, другой копался в сумке, — уточнял лейтенант. — А я, видя такой расклад, говорю старшине, чтобы они вызвали коменданта, военный патруль и прекратили обыскивать меня без понятых. Впрямую сказал — мол, подбросите что-нибудь. Знаешь, что они мне ответили? Если бы захотели, уже подбросили бы! И при этом улыбались. У меня был с собой туристический нож „Барс“. Марка известная, в Кизляре делают. Взял его как сувенир, на память. Увидев его, милиционеры продолжили поиск других „сувениров“ — патронов и так далее. Не нашли. А их и не было, поскольку это дело уже серьезное, уголовно наказуемое. Более того, мы прошли две проверки специалистами Минюста, первую в Ханкале, вторую — в Моздоке. Неужели после этого у нас остались бы какие-то запрещенные вещи!»
Далее, как выяснилось, все шло по нарастающей. Видя, что лейтенант нервничает, спешит на поезд, до которого оставалось около часа (а еще нужно добраться и купить билеты), милиционеры перестали скрывать свои намерения и предложили в обмен на свободу и спокойную дорогу домой «ограничиться штрафом». «Я их впрямую спрашиваю — одной бумажки (тысяча рублей. — Прим. авт.) хватит? — продолжает Слава. — А они мне — мало, сами можем тебе такую дать. И спрашивают, мол, какую сумму я везу. Да какое право у них есть, чтобы такие вопросы задавать! Ладно, думаю, шкура… В итоге на шести тысячах сошлись. И я уехал, подписав бумагу о том, что претензий не имею. Они сказали, что это необходимое условие…»
Что тут сказать? У человека с нормальными жизненными ценностями этот случай может вызвать нервную оторопь. И омерзение к тем, кто грабит своего защитника. Со Славой мы общались часа три. Шутили, вспоминали что-то. Нормальный парень из Ивановской области рассказывал мне о своей жизни, не самой простой даже по современным меркам. Он отслужил срочную службу в Нижнем Новгороде водителем, затем контрактную в роте сопровождения военных грузов в Чечне, от рядового дошел до офицера — окончил курсы младших лейтенантов и был назначен взводным. Объездил всю республику, многое видел, узнал, пережил. И при этом изначальное желание служить в армии сохранил. По словам Славы, ввиду истечения первого контракта он хочет подписать второй, остаться в Вооруженных Силах. Правда, только в родных краях.
Почему, спрашиваю его, ты все-таки подписал бумагу? «А попробуй, что не так сделай, — говорит он. — Сразу скопом завалят, в камере закроют, напоят, наркоту, патрончики подбросят… Мне ребята много рассказывали про такие случаи». «Вот и весь разговор, доказывай потом, кто ты и зачем вернулся из Чечни! — восклицает лейтенант. — Мы их, шкур, защищаем, а они живут себе спокойно. И пользуются властью, тем, что военные, вырвавшись на прямую дорожку к дому, спешат, как очумелые».
«По погонам и спрос должен быть, — сказал Слава при расставании. — Сейчас я ни о чем не жалею. Остался бы в Моздоке, те же деньги и потратил бы. А так еду домой в поезде. Еду и думаю, что скоро увижу своих, что мне все обрадуются. Когда я уезжаю, моя девушка всегда плачет. И всегда идет дождик, что, как известно, к счастью. Мы с ней даже смеемся — я уезжаю, а меня провожает не только девушка, но и весь город. Но наконец-то я к ним возвращаюсь…»
Нарушение прав военнослужащих, а точнее, банальный рэкет, продолжается не один год. Были расследования, крики о том, что с войны военные тащат все подряд, даже взрывчатку для рыбалки. Но в поезде перед моими глазами стоял живой пример — офицер Российской армии, оскорбленный мелким, ничтожным в своей человеческой сути «блюстителем порядка». Искать правду сейчас? Многие скажут, что уже поздно, мол, надо было не подписывать бумагу, дождаться коменданта, запомнить фамилии и т. д. А если представить себя на его месте?
Описав случившееся с лейтенантом, фамилию которого раскрыть не могу, так как разговор шел на условиях анонимности, я подумал: а какой результат был бы, возьми да и покарай правосудие «оборотня»? Нашлась бы ему достойная смена, и кого она была бы достойна? Однозначного ответа так и не нашел…
На маршруте разминирования
(Из инструктажа): «Противник в составе незаконных вооруженных формирований продолжает вести наблюдение на маршрутах выдвижения воинских колонн с целью ведения засадных действий, минирования дорог. Приказываю: совершить марш по маршруту: пункт постоянной дислокации — н.п. Петропавловское. Вести инженерную разведку… В ходе разведки особое внимание обратить на обочины дорог, кроны деревьев… Быть постоянно на связи, в готовности к отражению внезапного нападения противника… Оружие иметь для стрельбы стоя с использованием ремня… Форма одежды — бронежилет, каска…»
Иду вдоль обочины, оглядывая окрестности, внимательно смотря под ноги. Какие-то пакетики, банки, фантики — придорожный мусор навевает грустные мысли. Вспомнился инструктаж: «Не поднимать, не прикасаться». Меня обогнала БМП и, ведомая пареньком лет двадцати, укатила вперед. Лицо, выглянувшее из машины, улыбнулось, щуря глаза, спасая их от пыли и гари — защитных очков-то нет. Цепочки саперов по обеим сторонам дороги двигались медленно, и я решил проехаться в кабине шедшего рядом КамАЗа.
Маршрут Ханкала — Петропавловское, пролегающий по трассе на Моздок, нельзя назвать самым опасным. Но его разминирование тем не менее вызывает определенное напряжение. «Бывает, постреливают, — рассказывает водитель Валера. — С нами один чеченец работает, так вот он утверждает, что боевиков здесь нет. Хотя кто их разберет. Порой гражданские машины вклиниваются в колонну, а оттуда сидящим на броне солдатам угрожают „стволами“. Наши как-то раз вылезли, окружили их, и дело сразу закончилось миром — со словами „Ребята, что вы, мы пошутили“ они быстро уехали. Но в принципе все тихо».
Здесь, на этом 12-километровом отрезке, саперы каждый день выполняют боевую задачу, рискуют жизнью, проверяя дороги на наличие фугасов. По сути дела, они каждый день совершают подвиг. По данным за 2004 год, на территории Чечни, Ингушетии и Дагестана ими проверено почти 140 тысяч километров дорог, обезврежено свыше 20 тысяч взрывоопасных предметов…
В какой-то момент колонне пришлось остановиться и перекрыть дорогу, чтобы возможный взрыв не привел к трагедии. Однако разномастные машины с тонированными стеклами слушались только чеченца Увайса, старшего сержанта милиции общественной безопасности МВД ЧР, который, останавливая движение на дороге, сказал, что в инженерную разведку его прислали специально для «разруливания» таких ситуаций. «Мы хорошо с ребятами работаем, они отлично подготовлены», — подчеркнул он, вглядываясь в дорогу.
В Шалинском гарнизоне
Из Ханкалы выдвинулись в колонне центроподвоза. Шли медленно, через Аргун, затем по дороге на Белгатой, и вот он — гарнизон Шали. Изрядно протрясший нас бронированный «Урал», с боковыми вмятинами от пулевых попаданий и разорванным верхом, через который в случае подрыва «десантируются» пассажиры, встал перед КПП, грязный и усталый…
Огромный объем информации, которую удалось получить за эту командировку, голова уже который день пыталась осмыслить, как-то переварить. Получалось с трудом.
Медики говорили о том, что теперь они лечат в основном от аппендицита и сыпей, что реже стали поступать военнослужащие с огнестрельными и осколочными ранениями, что молодые офицеры медслужбы собираются везти в Чечню своих жен. Саперы напоминали о фугасах и минах. Артиллеристы, вспоминая ночные удары САУ по окрестным лесам, что-то твердили о засеченных радиопереговорах боевиков. Воспитатели указывали на то, что все больше военнослужащих подают рапорта на поступление в военные вузы. Разведчики же, передавая смысл разговоров с местными жителями, резюмировали: работа дивизии доказывает, что русский солдат — не захватчик, не оккупант, а брат, помогающий республике возрождаться.
Больше всех мне запомнился офицер-чеченец, заместитель командира одного из мотострелковых батальонов. Старший лейтенант Руслан Абдулхаджиев в 1995 году, окончив Саратовское высшее военное командное училище ВВ МВД, попал в отдельный разведбат под командование генерала Рохлина. Затем — учеба в юридическом институте, снова война — уже в составе чеченского ОМОНа. Позже командовал чеченской отдельной стрелковой ротой. Есть семья, дети. Сам родом из Грозного.
По словам Руслана, в полку служит очень много дагестанцев, да и вообще — мусульман. Есть возможность в мечеть ходить, молиться, если на службе нет времени намаз совершить, то можно в другое время, даже ночью. «Я как был всегда мусульманином, так им и останусь, — рассказывает Руслан. — А так ты хоть на каждом шагу мечеть строй, если человек не верит, то от него этого не добьешься. У нас в этом плане здесь все хорошо. В полку едим говядину и баранину. Родственники в Грозном и Старых Атагах положительно относятся к моей службе в Российской армии. А я хочу поступить в военную академию по командной линии. И здесь не стесняюсь ходить в форме, у меня и «гражданки"-то нет. Погоны надел — значит, нечего бояться, к тому же я ведь парень еще советской закалки…»
Здесь разведка скучает редко
В Чечне к разведчикам отношение особое. Взрослые мужики и юные бойцы всегда вместе, плечом к плечу. Дивизионная элита — отдельный разведбат. Поскольку Ханкалинский гарнизон и аэродром, где стоят вертолеты армейской авиации, давно стали объектом повышенного внимания бандитского подполья, то на разведчиков возлагаются особые надежды по предотвращению возможных терактов, диверсий.
«Бойцы гордятся своей работой, потому что у нас упор делается на боевую подготовку, хотя от рутины тоже не уйдешь, — рассказывает прапорщик Роман П. — Я в Чечне служу с 1999 года, а в дивизии — с 2002-го, кое в чем разбираюсь. Мы дивизией востребованы, да и обеспечение здесь по многим показателям лучше, чем на «большой земле». Хотя, что скрывать, нового оружия нам не хватает. Зато старое пока не подводит».
Разведчики зачастую уходят в горы на пять и более дней. В ходе разведывательно-поисковых мероприятий бьют бандитов их же оружием: хитростью и умом. Но, к сожалению, как это случается на войне, иногда теряют товарищей. Скидываются деньгами родным, везут погибших домой. И всю оставшуюся жизнь помнят их.
График подготовки у разведчиков плотный. Все они имеют реальный боевой опыт, многие награждены орденами и медалями. Как говорят командиры, разведподразделения являют собой образец контрактной службы, так как у ребят прекрасная мотивация, они фанатично преданы делу, систематически готовятся действовать на самых сложных участках. И при всем этом сохраняют нормальный человеческий быт.
У тех же «шалинских» разведчиков есть своя достопримечательность — собака по кличке Эфка. Длинная, как такса, она ни одного приема пищи не пропускает. Ей 2,5 года, уроженка города Грозного. Многое повидала на своем собачьем веку. Эфка с удовольствием ездит на броне, просится на «боевые», не боится стрельбы, в общем, настоящий разведчик. И за своих товарищей горой стоит. Солдатская молва передает, что она как-то даже прокурора укусила, приехавшего из штаба для какого-то разбирательства.
Среди солдат, что служат в разведке — 18 национальностей, есть аварцы, лезгины, осетины. Средний возраст — 22−28 лет, самому старшему — Андрею Г. — 32 года. Женат, дочь пяти лет. Спрашиваю его, денег-то хватает? «Их всегда мало», — следует ответ. «А когда, мол, домой вернетесь, что будете делать», — продолжаю я. «Там и буду смотреть, не загадываю», — говорит Андрей.
Гласность — пожалуй, единственное несомненное достижение в общественной жизни России последних десятилетий. Раньше если читатели и позволяли себе откровенные высказывания, то в основном анонимно. Теперь же редкое письмо обходится без того, чтобы авторы не высказали свои мнения по самому широкому спектру событий и явлений нашей действительности. И хотя не все из них редакция разделяет, тем не менее зажимать свободу слова мы не намерены.
