 |
| Псковское агентство информации | 30.04.2005 |
Архимандрит Лев из деревни Прибуж, что за Гдовом, батюшка крестьянский и жалостливый. Сейчас таких все меньше и меньше. С юношеских лет покинул свою Брянщину, путешествуя по монастырям, набираясь евангельской мудрости. И сейчас, хоть не стар еще, нет семидесяти пяти, но Божий дар старчества видим его духовным чадам: батюшка и совет даст, и благословит, а кого может и исцелить. Его речь простонародна и сохраняет смачные псковские словечки: ничаво и ничого. Первое с ударением на последнем слоге и означает — «все нормально», «нет», а второе, с ударением на втором слоге, означает то же самое, что и первое. Батюшка любит пошутить и гостей встречает словами: Здравствуйте, ваша светлость, а, провожая, говорит: Прощайте, ваше благородие. Почти пятьдесят лет назад принял постриг, а постригал его псковский митрополит Иоанн Разумов. В монашестве Андрей Дмитроченко получил имя Лев соименное Льву, епископу Катанскому. Потом послали отца Льва на приход в Прибуж, где прожил почти всю жизнь. Архимандрит за верную службу Богу имеет много наград, одна из них — большая честь служить с открытыми Царскими вратами.
Его гости студенты — псковичи из Академии туризма сидят за большим столом, батюшка кормит редкой вкусноты маринованными помидорами с картошкой и поит душистым чаем с крепкими кусками сахару, предлагает желающим «кохфе». Помидоры намариновала знакомая монахиня и шлет с оказией из Питера, батюшкины гости их поедают за милую душу. Отец Лев смотрит внимательно и шутит: «О, тут все ученые, только я один сопливый старик». Батюшка переживает, прихожан раньше было много, а теперь пустые деревни: «В моем приходе, когда были люди моего поколения, моих лет — колхозники шли в храм, и были в такие дни человек двести. И митрополит бывал у нас в Преображение, наш престольный праздник и на Анастасию 11 ноября. А ныне люди вымерли. Народ повымирал. Остались те, кому восемьдесят, кому девяносто, а дети все разъехались — кто в Псков, кто в Нарву, кто в Ленинград. Колхозы развалились, работать негде, правда, вот строится сейчас колхоз. Свой председатель, приехал из Питера, купил землю, коровы есть, молоко продают».
Батюшка считает, что колхозы развалили «как стала демократия. А кто виноват? Виновато правительство. Потому что все отдали бесплатно. В колхозе все отдали. У нас в колхозе до демократии было около тысячи коров, а потом осталось пятнадцать».
Самому отцу Льву много пришлось потрудиться. Церковь Преображения Господня, где он настоятель, была бедная, ничего не было в церкви. «Я работал всякую работу, сам белил и стены снаружи, внутри, псаломщица помогала, была молодая, богомолки приезжали с Петрограда, все делали сами, своими руками.
У меня сейчас чада мои духовные приезжают, жертвуют, так и живем. Сил у меня теперь нету, а раньше копать, косить, строить — все сам. У меня никаких трудностей нет и труд для меня привычен».
На вопрос, есть ли еще чистый православный дух в русском народе, отец Лев отвечает: «Есть. Мы в этот раз поехали в Рождество в школу в Чернево. А раньше нам не давали туда к детям ехать поздравлять с Рождеством Христовым. Денег собрали семь тысяч, купили подарки детям, и когда мы приехали, их было человек 60 малых детей. И смотрю, дети все кланяются и крестятся, а некоторые подошли ко мне, девочки, и жаловались: «Батюшка, а мы не крещеные». Но я все равно их благословил, и Святой водой покропил. Дети хотят креститься, а родители не крестят. Но, думаю, что эти люди, которые были сильно воспитаны в коммунистическую власть, от храма далеки, старые люди.
О сегодняшней жизни отец Лев говорит: «Знаете, что я вам скажу: это вот сейчас пенсия, а раньше мы работали за трудодни, тогда пенсии не давали. Отработаешь день, и запишут одну палочку. А осенью если будет урожай — заплатят. Народ жил на своем хозяйстве, налоги были страшные. Теперь дали по две тысячи с лишним, а тогда и два рубля не давали. У меня две сестры, им не на что было мыло купить, чтобы платочки постирать. Теперь мыла не надо, все ходят без платков. А народу никак не угодить. Священное писание не читают, даже Евангелия не читают. Мы берем «Благодатные лучи» и отдаем бесплатно, а наши местные не читают. Вот дачники читают. Сразу берут и деньги еще заплатят. Я рад сейчас, что храмы строятся, открываются и народ есть. У нас директор школы в Чернево дает автобус для населения, чтобы к нам на службу приезжали.
И скажу одно: покуда не было телевизеру, люди были сильно покрепче и порелигиозней, и молодежь в церковь шла. А теперь всякий разврат показывают по телевизеру, и все одинаковое, одно и то же, одно и то же».
А откуда Вы знаете, отец Лев?
«А у меня у самого телевизер есть. Я же должен знать, что делается, какое безобразие, и девочки и мальчики все это видят. Сейчас хотят нас уничтожить, чтобы русского народа не было. Молодежь соблазняется. И наши русские люди, богатые русские люди нас, темный народ, и продают, вот так вот. Наши русские богачи. Они были коммунисты, а теперь стали демократы и делают зло. И молодежи у нас много — картошки сами не хотят посадить. Сами голодные, а все равно не хотят работать, пьют. Работать не хотят.
Молодежи я скажу, чтобы они берегли церковь и сами себя, мальчики обманывают девочек, и девочки соглашаются на плохие дела. К нам ходила одна девочка в церковь, а потом я узнал, что она зачала, набрала лекарств и напилась их, но ей помогли, отходили. А она вторично повторила, пока, правда, еще не умерла. А девочка красивая и говорит: «Батюшка, можно поговорить наедине.- А зачем? — Я в положении, что посоветуете? — А я говорю: Дочка, носи, хлеба хватит всем, и твоему ребенку хватит, и тебя пожалеет правительство, что — то дадут. Ведь ей учиться надо, она еще молоденькая. Молодежь, берегите честность, читайте жития святых, как раньше жили, что говорили.
Слава тебе Господи, что в храм ходите. Господь вас не оставит».
Отец Лев показывает икону «Троеручица», под которой сидим мы, его гости, и говорит, что икона сама поновилась, а была черная и «ничаво не было видно». И вспомнил батюшка, как дважды воры обкрадывали прибужскую церковь, и иконы так и не нашлись, как однажды обокрали и его самого, но «иконы догнали». И рассказал историю:
«Пришли в милицейской форме. Один как бы лейтенант. Я сперва чаем напоил, угостил их, так что и не понял, что это воры, бандиты. А когда один вынул обрез и в грудь мне вставил, я опять думал, что это шутка — Бог так сделал, что я не испугался, а когда стали снимать иконы, я понял — вон тут что. Но когда Божью Матерь Иерусалимскую понесли, другой наблюдал, который в форме, и говорит мне: «Старец Божий, жаль икону?" — Говорю: Очень жаль. — И добавляю: Матерь Божия, вернись ко мне назад, я промолился на тебя много лет.- А он мне с насмешкой: Вернется, вернется. А она и вернулась. Они и провода телефонные обрезали, но мы потом позвонили из другой деревни, плюсская милиция догнала. Воры выскочили из машины, оставили иконы и удрали, но их поймали все равно».
В Гдове стоит Дмитриевский собор, построенный почти двадцать лет, назад на месте древнего собора, а деньги на его строительство давал отец Лев, благочинный Гдовского района. Откуда деньги у деревенского батюшки? Отец Лев рассказывает: «Деньги всю жизнь собирал, хотел храм строить на Брянщине, в своем селе. Мы сами свечи делали, у меня пасека, катали свечки из чистого воска, а богомольцы покупали. Но так уж было Богу угодно, настала эта перестройка. Уехать не смог, и послал делегацию в Москву за разрешением к Патриарху, чтобы строить. Разрешили, хотя время советское было. Дали место, где строить, стал я возить кирпич, все покупал на свои собственные деньги, было у меня их много собрано. Правда, до этого как — то стал раздавать: свез в Пюхтицкий монастырь, в Ригу, в женский монастырь. Потом деньги прятал, в землю зарывал, боялся, что власть могла конфисковать. С перестройкой стало легче: строили и строили. Но внутреннюю отделку уже не финансировал, там приход появился. Самое главное стены поставил с самой земли. И на Ветвеник давал денег (храм Петра и Павла), а того не знал, что это государство делает. Три миллиона дали государственных денег, а я собор построил до креста 600 тысяч рублей, деньги были дорогие, а они на Ветвеник три миллиона стратили, и ничего не сделали: крыша течет, ее не перекрыли, не побелили, печки поставили — разваливаются, ни один купол не отремонтировали. Я даже поругался с ними: что же вы делаете, обманываете так?»
Батюшка вспоминает давний эпизод: «Как — то приехали философы по звездам, человек восемь в колхоз работать, приходят ко мне: «Батюшка, мы некрещеные, никто. — Я говорю: Давайте креститься». И всех покрестил. Потом пришли в церковь на исповедь, причастились. Мало того, что крестились, надо причащаться, кто не причащается — это, как живой мертвец. Душа мертвая у этого человека. Надо ходить на исповедь и причащаться, хоть раз в год, хоть четыре раза обязательно постом и в день ангела своего. И собороваться один раз в год, если молод, а если болен, то почаще в посты собороваться».
Батюшка служит без чтеца, без дьякона. Нелегко, и сокрушается: «Вот напишу в Петроград во время коммунизма, и мне пришлют человека четыре в помощь». Сетовал, что государство придумало с прихода брать двадцать пять тысяч за паспорт храма: «Уж сколько раз платили то за то, то за это. Вот где же денег столько взять?»
А ровные свечечки из своего воска батюшка катает по-прежнему своими руками.
