 |
| Красная звезда | Анатолий Уткин | 04.06.2005 |
К сожалению, уже на исходе второго десятилетия ХХ века и славные наши победы, и горькие поражения оказались надолго преданы забвению. А ведь История беспамятства не прощает — и потому, чтобы дойти до Берлина в 1945-м, нам пришлось изрядно хлебнуть лиха в 1941-м…
Так что совсем не случайно мы сегодня вновь и вновь обращаемся к горьким и поучительным урокам русско-японской войны. Вниманию читателей мы представляем заметки историка о событиях столетней давности.
Навстречу смерти
Японский адмирал Того был быстрее… У командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой Рожественского были мощные пушки, но комендоры им не соответствовали. И вообще, 99 процентов его моряков никогда не слышали боевой канонады, не видели лежащих на палубе трупов. Зато флот Того провел в морских боях целый год, не говоря уже о японо-китайской войне. Русские изнывали в климате, к которому они не привыкли; невероятное путешествие, полное каторжной работы для механиков и отвратительной жары для всей команды, изнурило эскадру. А для японцев это были родные воды и родной климат…
Ночью 27 мая 1905 года полная луна осветила морские просторы. Затем опустился туман, и русские перекрестились — туман давал им шанс пробиться во Владивосток. Огни погашены, ориентация только на флагмана, флот идет неведомой дорогой, надеясь на лучшее. Хотя главный штурман «Князя Суворова» полагал, что флот Того ждет их в северной части Цусимского пролива: «Я думаю, что мы достигли кульминационной точки нашего приключения. Абсурдно надеяться на то, что мы победно придем к Владивостоку, или что мы овладеем контролем над морями! Единственный способ — промчаться мимо японцев после двух, трех или даже четырех вылазок; мы сожжем весь свой уголь, мы израсходуем все наши силы, прежде чем пробьемся. Мы должны готовиться к осаде, снять наши пушки на наземные площадки и научить моряков пользоваться штыком».
Ветер, дождь, туман и холод. Эскадра повернула севернее — норд-ост 73. Усилившийся радиообмен говорит о том, что японский флот все ближе. Чем ближе Цусима, тем определеннее сигналы. У «Урала» была мощная радиостанция, и капитан «Урала» попросил разрешения глушить японцев. Рожественский запретил: Того сразу поймет, что русские рядом… Однако уже поздно вечером из радиоперехвата стало ясно, что японцы обнаружили их местопребывание, хотя их наблюдатель видел огни флота с очень большого расстояния.
Капитан 2 ранга Семенов обошел флагманский корабль… Он шагал медленно, чтобы не беспокоить стоящих на вахте, чтобы не разбудить тех, кто спал одетыми в кубриках и у своих пушек. Вахтенные офицеры мучительно вглядывались в темное море, невольно видя торпеду в каждом колебании волн. Напряжение чувствовалось в действиях всех — от склонившегося над картой адмирала до обнявшего пушку комендора…
Очевидно, опасаясь русских орудий, японские крейсеры удалились. Было ясно, что их командиры теперь дают детальную оценку русской эскадры адмиралу Того. В полдень эскадра слегка повернула на курс, ведущий к Владивостоку — теперь она была в самой середине Цусимского пролива.
В левом ряду шли по порядку «Ослябя», «Сисой Великий», «Наварин», «Нахимов» — 2-я эскадра; за ними «Николай Первый», «Апраксин», «Сенявин», «Ушаков» — 3-я эскадра. В коронном правом ряду шли наши лучшие эскадренные броненосцы и линейные корабли — «Князь Суворов», «Александр Третий», «Бородино», «Орел» — 1-я эскадра. Желая прикрыть 2-ю и 3-ю эскадры, Рожественский повернул 1-ю эскадру налево и увеличил скорость, желая встать перед японцами в линию. Русский флот был силен своей правой стороной и слаб левой.
Два флота шли навстречу друг другу со скоростью двадцать четыре узла. Рожественский предположил, что Того появится из тумана, обволакивающего горизонт на севере, и начал перестраивать свои боевые порядки, когда на горизонте появились японские крейсера — приказ о перестроении был отменен. 1-я эскадра следовала за «Князем Суворовым», и в результате русский флот встретил противника, следуя в два ряда, а не в боевую линию. Пришлось спешно перестраиваться…
Того рискует
Корабли Рожественского вышли из тумана в 13.19, и наконец-то противники увидели друг друга. Японский флот стоял в семи милях к северо-востоку от головного корабля Рожественского: это были четыре эскадренных броненосца и восемь тяжелых крейсеров. Того находился на флагмане «Микаса».
Семенов, ранее побывавший в Порт-Артуре, стоял на мостике «Князя Суворова» рядом с Рожественским, когда стали проясняться очертания далеких японских кораблей. «Вот они, все шесть — как 10 августа!» — узнал силуэты капитан 2 ранга. «Нет, больше, — поправил Семенова Рожественский, — они все здесь!»
Рожественский полагал, что Того повернет на юг, чтобы обрушить на более слабые русские корабли мощь своих линкоров. Однако это позволило бы русскому флоту продолжать движение к Владивостоку, и тогда «жемчужина» флота — 1-я эскадра — ушла бы в защищенный порт. Но Того этого допустить не хотел и намеревался осуществить весьма рискованный маневр, в результате которого японский флот встал бы на пути русского.
В 13.55 адмирал Того поднял правую руку и описал в воздухе полукруг — резкий поворот налево. На виду у русских пушек он развернул — знак «всем вместе» — «Микасу» резко налево, как бы открываясь русским артиллеристам… Вслед за ним на северо-запад, затем на запад повернул и весь флот Того, пересекая путь следования русской эскадры. Это была наступательная позиция. Так поступали в водах Японского архипелага пираты, так воевали моряки рода Сацума. Адмирал Того решил напасть на головную часть российской колонны, стоя к ней правым бортом всех своих основных кораблей. Бортом к головному отряду Рожественского встали двенадцать лучших японских кораблей. К эскадренным броненосцам, к броненосцам первого класса — главной мощи японского флота — присоединились шесть броненосных крейсеров: «Изумо», «Асама», «Азума», «Токива», «Иватэ», «Ягумо». Всей своей пушечной мощью они смотрели на приближающиеся русские корабли.
Адмирал Небогатов вспоминал: «Противник продолжал занимать позиции параллельно нашей толпе — иначе я не могу определить образовавшийся в русских порядках временный хаос. Первая эскадра продолжала идти вперед, но вторая и третья снизили скорость и даже остановились, чтобы избежать столкновений».
Японским кораблям поступил сигнал, известный у моряков как «нельсоновский»: «Подъем или падение империи зависит от результатов этого сражения. Пусть каждый из вас сделает все, что может».
Русские завороженно смотрели на происходящее. Семенов: «Я смотрел и смотрел, и не мог поверить своим глазам, я не мог опустить бинокль». Стоящий рядом офицер вскричал: «Через минуту мы будем на расстоянии выстрела!» Совершенно очевидно, что Рожественский осознал: идя колонной, он оказался в невыгодном положении. Идущие за лидером русские броненосцы не смогут использовать мощь своих орудий главного калибра, но в то же время орудия верхней планки «Т» могли быть сосредоточены на корабле, идущем впереди всех. Почему молчит командующий?
Удача — капризная дама
У японского маневра было одно слабое место: поворачивая налево, корабли Того на некоторое время застывали на одном месте — и Рожественский приказал открыть огонь.
«Князь Суворов» ударил по «Микасе». Но только три русских корабля могли по-настоящему участвовать в разворачивающейся битве — «Суворов», «Александр Третий» и «Бородино». Остальные были в злосчастном линейном строю. Залп носовых двенадцатидюймовых орудий оказался не очень удачным, попаданий было немного; шестидюймовые стреляли лучше. Примерно триста снарядов упали довольно близко от японских кораблей, однако не причинили им особого вреда.
Но удача — капризная дама. На «Микасе», делавшем маневр, минуты шли, как часы. Море вокруг «Микасы» буквально вскипело, но сам флагман японцев был словно заговорен — сказались нервы и отсутствие опыта у русских артиллеристов.
На японском флагмане капитан Като пытался уговорить Того уйти под прикрытие брони, но адмирал покачал головой: «Я приближаюсь к шестидесятилетию, и не следует беспокоиться о моем старом теле. Но вы все молодые люди, и у вас большое будущее, поберегите себя для службы своей стране». Того ждал этого дня долго и хотел использовать все возможности.
Еще в беседах с первым лордом британского адмиралтейства адмиралом Фишером Того обсуждал именно этот маневр, так что английские «обозреватели» — капитан Пакенхэм в первую очередь — не были удивлены. В результате этого маневра Того получал значительное тактическое превосходство. Пушки его лучших кораблей получали возможность концентрировать огонь на избранных целях, прежде всего на самых мощных кораблях России. Мозг японского флота Акийяма полагался на скорость и мощь главных японских кораблей, он верил в свое превосходство.
Английский капитан Пакенхэм, весь в белом, сидел в плетеном кресле на мостике эскадренного броненосца «Асахи» и делал заметки, словно он наблюдал гонку яхт. «Во главе колонны (русских. — А.У.) четыре линейных корабля казались огромными, на их фоне все остальные казались малозначительными. Нелегко было представить себе, что японские линейные корабли, наверное, производят такое же впечатление в сознании русских». Уже давно в своих отчетах в британское адмиралтейство он давал максимально лестную оценку адмиралу Того, по сравнению с которым «даже Нельсон был просто снобом». Пакенхэм считал, что Того не упустит ни единого шанса. Японский адмирал — не «полированный болтун, он — не поражающий сознание метеор, но его великие способности оценит только потомство».
Когда развернулись курсом на северо-восток «Фудзи» и «Асахи» — скорость 15 узлов, — значительно быстрее русских кораблей, наступил черед японских комендоров-артиллеристов. Первые выстрелы японцев не были удачными — это была пристрелка. Главной целью противника были «Князь Суворов» и «Ослябя», лидеры двух колонн.
Последнюю попытку диктовать свои условия битвы адмирал Рожественский предпринял в 14.24: он слегка развернулся налево, но, устрашенный огнем «Микасы», снова повернул направо. Эти маневры происходили в те минуты, когда «Микаса» и другие японские линкоры сосредоточились на русском флагмане, а крейсеры направили свои пушки на «Ослябю».
Флаг адмирала Фелькерзама еще реял на мачте, и Того не знал, что второй по значению офицер на русской эскадре лежит в гробу в часовне «Осляби». Мало кто и среди русских знал, что адмирал Фелькерзам умер накануне битвы; о том было решено ничего не говорить, чтобы не деморализовать экипажи. Огромный корабль «Ослябя» был построен в спешке, его броневая защита была недостаточна. Корабль славился исключительной чистотой, за которой Фелькерзам всегда наблюдал неустанно. Его последними словами экипажу было: «Вы покажете себя настоящими русскими моряками». После смерти его заменил капитан Баер, которого команда знала мало.
Трагизмом исполнены те минуты, когда японские артиллеристы навели главные стволы на красавца «Князя Суворова». Все вспоминают, что «море вокруг „Суворова“ закипело». Пока остальные русские корабли выдвигались, флагман эскадры стал прекрасной мишенью. Четырехфутовые смертельные снаряды падали на цвет русского флота. Их уже видели в Порт-Артуре, слышали ужасающий вой и знали огромную разрушительную силу. Первым раненым офицером стал мичман князь Церетели — любимец женщин, непобедимый в теннисе, в застолье, в песне…
Снаряды с тонкой оболочкой были превосходным изобретением группы адмирала Ижуина Горо — их называли «фурошики» — «платочки»; русские моряки видели, что они не только пробивали сталь, но и вызывали пожар. Русские назвали их «жидкий огонь».
Теперь бинокли не требовались. Воздух стал настолько горячим, что все вокруг заструилось. Мертвые тела лежали повсюду, запах стоял страшный… Рожественский был пока невредим, он стоял рядом с капитаном Игнациусом, и оба они смотрели в щели амбразуры. Но вскоре дым закрыл видимость. Игнациус умолял сделать маневр — иначе японские артиллеристы пристреляются к мишени. Часто свирепый, адмирал сейчас ответил кротко: «Василий Васильевич, успокойтесь. Мы пристрелялись тоже». Только когда флагман получил пробоину, Рожественский приказал сменить позицию.
«Ослябя» идет на дно
Еще в 14.15 на «Суворове» вспыхнул первый пожар. Семенов организовал его тушение, скользя по окровавленной палубе флагмана. Повторю: большинство русских моряков никогда не были в бою, происходящее словно завораживало их… «Невозможно было сосчитать даже число залпов, обрушившихся на нас, — вспоминал Семенов. — Я не только не видел никогда такого огня, но не мог себе его представить. Снаряды падали непрестанно, один за другим». Японцы использовали свой порох «шимозе», производившийся в больших количествах в Такиногаве неподалеку от Токио. Этот порох взрывал снаряды, и много русских солдат получили ранения от осколков.
Град стали, обрушившийся на «Суворова», был ужасен. Осколок поразил и Рожественского, но не очень серьезно. Адмирал сел в кресло, вокруг него было шесть тел погибших. Офицеру, сообщившему о пожаре, он ответил: «Постарайтесь потушить. Отсюда я ничего больше сделать не могу». Даже будучи объятым пламенем, «Князь Суворов» вел прицельную стрельбу. Умирая, он отдавал себя флоту и Родине. От его огня крейсер «Асама», получивший три пробоины ниже ватерлинии, вышел из боя. Пятью минутами позже Рожественский получил более серьезные раны — в голову и ноги. Голову обмотали полотенцем. Он продолжал сидеть и руководить. Кожа на скуле «открылась, как конверт», обильно текла кровь. Его унесли вниз.
Русские корабли отбивались. На «Микасу» пало более десяти снарядов, один в непосредственной близости от адмирала Того. Тот продолжал смотреть в свой телескоп. Он не оборачивался и был спокоен… Хуже пришлось «Асахи». Первым офицером здесь погиб молодой лейтенант. Вокруг — много трупов, висящие на вантах части тел. Пакенхэма ударила «часть человеческой скулы с явными признаками нехватки зубов». Весь в крови, англичанин покинул свое кресло, чтобы через пять минут вновь появиться на палубе в безукоризненном белом костюме.
Главными мишенями японских комендоров стали передовые «Суворов» и «Ослябя». Второй, более старый броненосец быстрее ощутил близость конца. Артиллерия японских эскадренных броненосцев повлекла «Ослябю» на дно. Никто не сел в спасательные шлюпки, хотя примерно треть команды попала в японский плен. Поразителен был вид одного из моряков, державшегося за всплывший гроб адмирала Фелькерзама. Желтые трубы «Осляби» лежали параллельно водной поверхности, изрыгая дым. Капитан Баер призывал моряков не цепляться за корабль — их засосет пучина. Но деваться было некуда…
Даже в аду крови и останков тел Семенов в бинокль видел четкость движений японских кораблей. На русских кораблях снесены несколько рубок, пожары повсюду, большие людские потери. Флагман «Суворов» был весь в красно-коричневом дыму и пламени, со снесенными мачтами. Японские фотографии демонстрируют только пламя и дым. Дым начал заволакивать «Бородино» и «Александра Третьего». Наблюдатель капитан Томас Джексон, хладнокровный морской волк, не мог удержаться, пораженный видом неожиданных смертей стольких людей…
Того не знал о смертельных ранах, поразивших «Суворова» и «Ослябю», он видел прежде всего то, что русский флот продолжает путь к Владивостоку. Этого нельзя было допустить. Он просигналил первой японской эскадре повернуть на северо-восток, перерезая этот маршрут. Своенравный Камимура истолковал приказ по-своему, нанося русским кораблям значительный урон. Особой его целью стал умирающий «Суворов». Третья рана Рожественского затронула головной мозг…
Флагман отчаянно старался держаться на поверхности. Мачты его были уже разбиты. Перед иконами ярко горели свечи, но на корабле уже некому было молиться… Капитан Джексон с японской «Азумы» вспоминал: «Это был самый поразительный и ужасный вид. Корабль покрылся густым дымом, сквозь который едва были видны остатки мачт». Горел уголь, которым был загружен корабль. Сигналов он уже не подавал — была снесена сигнальная рубка.
«Александр Третий», «Бородино"…
Командование эскадрой взял на себя капитан «Александра Третьего». Главные корабли наконец-то встали в поперечную линию. Поздно — новый флагман стал и новой главной мишенью. В 15.20 он вспыхнул, а вскоре после 19 часов — перевернулся и утонул. Из 900 членов его команды не уцелел никто.
Его место занял эскадренный броненосец «Бородино"…
Обе группы кораблей — русская и японская — уже два часа как бы ходили по кругу, пройдя два полных жутких круга. В 16.10 довольно неожиданно сгустился туман и противостоящие силы уже не могли видеть друг друга. Но этих страшных двух часов оказалось достаточно, для того чтобы надломить русскую силу. «Суворов» сражался тридцать пять минут, «Александр Третий» — сорок пять, «Бородино» держался дольше — почти четыре часа, но результат от этого не изменился. Объятый пламенем броненосец почти потерял мачты, принимая на себя удар всей линии главных японских кораблей. Пишет британский обозреватель: «Беспримерная продолжительность, с которой человеческая смелость и твердость были брошены на защиту своего судна, бросают отсвет неумирающей славы не только на отважную команду, но и на весь их флот и на их страну, на все человечество… Пламя охватило корму — и густой дым стлался почти горизонтально. Обитаема была лишь меньшая часть корабля; и все же она сражалась».
Но следующий по рангу Небогатов не спешил со своим «Николаем Первым» встать на место лидера — на место самоубийственное, где только что погибли три лучших корабля России. По словам Небогатова, «Суворов» горел, «как охваченная пламенем крестьянская изба». Но где Рожественский? К вечеру местоположение «Суворова» уже нельзя было различить. «Суворов» погибал. В 16.45 атаку на флагмана начали японские торпедные катера. На короткое время придя в себя, Рожественский потребовал офицеров. Но увы. Как говорит Семенов, «из 900 человек экипажа «Суворова» в живых оставались только несколько, которые собрались на нижней батарее». Паровые машины остановились, кочегары задыхались от дыма. Адмирала нашли в правой орудийной башне у шестидюймового орудия. Он сидел на ящике среди обломков стали и человеческих тел. Осколок, видимо, затронул нерв — ему парализовало ногу. Он требовал новых артиллеристов, но, как оказалось, орудие уже было разрушено. Через час он потерял сознание…
Далекий от сентиментальности Джексон: «Погибающий, но сражающийся «Суворов» вызывал восхищение». Три человека, три офицера — лейтенант Вырубов, мичман фон Курзель и лейтенант Богданов — отказались покинуть погибающий «Суворов». Курзель с двумя матросами встал к последнему орудию «Суворова», и они вели огонь до последнего снаряда. В семь часов вечера «Князь Суворов» опустился на дно.
За час до этого матросы взяли на руки сопротивляющегося адмирала и протиснули его, теряющего сознание, в узкую рубку миноносца «Буйный». С ним были капитаны де Колонг и Семенов. Рожественского с «Буйного» перенесли на «Бедовый». К тому времени даже старый и медлительный «Дмитрий Донской» насчитал шесть пробоин. Капитан «Донского» умирал, и было решено покинуть корабль.
Пяти часов сражения оказалось достаточно, чтобы сокрушить морскую мощь России, ее надежду в этой несчастливой для нее войне. Японские корабли отошли, чтобы смыть кровь, очистить палубу. Мичману Ямамото — будущему адмиралу, который в 41-м поведет японцев на Перл-Харбор, перевяжут места оторванных пальцев левой руки. На «Асахи» приготовили гробы для восьми погибших членов экипажа. Капитан лично сделал замеры. У русских для сбора тел погибших был всего лишь час. А затем, словно шакалы в саванне, появились японские торпедные катера. Согласно теоретику Акияме, наступила четвертая фаза. Того учел прежние ошибки, когда торпедные катера производили пуск торпеды издалека — безо всяких ощутимых результатов. Теперь Того приказал выпускать торпеды с расстояния не более 600 ярдов. Капитаны же торпедных катеров вдвое уменьшили это расстояние и торпедировали русских буквально в упор. О таких атаках много писал адмирал Макаров, но сейчас японцы, а не русские атаковали флот противника в темноте…
«Что такое жизнь?»
Этой ночью — 27 мая 1905 года — японские торпедные катера часто обращались к самоубийственной тактике, подходя на расстояние двадцати ярдов до цели. Пишет японский капитан однокашнику: «Если нас подобьют, мы пойдем на дно вместе с русскими; если мы нанесем удар, то русские тоже пойдут на дно вместе с нами, а последний оставшийся в живых моряк запустит последнюю торпеду. Собственно, что такое жизнь, как не мечты в летнюю ночь?»
28 мая был солнечным днем, никаких признаков тумана. Худшая возможная погода для русского флота. В 5.15 Небогатов увидел на горизонте клубы дыма. Послали быстрый «Изумруд» определить, что за корабли. Тот быстро вернулся: японцы. Это были корабли адмирала Катаоки, самая старая часть японского флота. Небогатов запросил артиллеристов: готовы ли они? Да, готовы. Устрашенный Катаока отошел. Это подняло боевой дух Небогатова. Адмирал снова направился к Владивостоку, молясь покровителю моряков святому Николаю. Напрасно. Новый дым на горизонте — на этот раз то был Того.
Японские корабли появились перед небольшой эскадрой Небогатова. До Владивостока было 500 километров, и путь туда был перекрыт. Пока остатки флота подчинялись Небогатову. Но многие моряки были в смятении, и немало отвратительных историй написано о последних часах русской эскадры…
Легко раненный капитан «Николая» Смирнов прислал Небогатову записку: «Сдавайтесь». Передавшему записку офицеру Небогатов прошептал в ухо: «Мы посмотрим». Пять русских кораблей против 27 японских, возглавляемых самим Того. Но окружение не было плотным, на востоке был просвет. Небогатов посовещался с капитаном Смирновым и, объявив офицерам, что сопротивление бессмысленно, приказал поднять сигнал о капитуляции. И тут буквально вспыхнул мятеж. Сыны России не желали сдаваться. Капитан Ведерников настоял на созыве военного совета.
Между тем, когда совет только еще начал собираться, на мачте уже висел сигнал капитуляции. Согласно обычаю, на совете первым спросили мнение самых младших офицеров — они настаивали на том, чтобы либо продолжать борьбу, либо потопить корабли. Но Небогатов утверждал, что сопротивление бесполезно: «Посмотрите на молодых матросов, некоторые из них еще едва вступили в жизнь, а мы собираемся их утопить"…
И в этот момент японцы начали артиллерийский обстрел… Небогатов приказал артиллеристам не отвечать — он недоумевал по поводу действий Того. Неужели японский адмирал не видел знаков сдачи? Шесть снарядов попали в корпус «Николая Первого», и тогда Небогатов пошел на крайнюю меру — приказал поднять японский флаг. Русские моряки были шокированы — кто-то замер в недоумении, кто-то плакал, кто-то пытался затопить корабль. Но верхушка была неколебима — сдаваться в плен. Вчера русский флот потерпел поражение, поэтому сопротивление сегодня — «ненужное кровопролитие».
Объективность требует признать, что героического было не меньше, чем трусливого и корыстного. Даже на «Орле», рассаднике революционных идей, команда не желала сдаваться, и случаи открытого неповиновения были исключением из правила. Многие русские предпочитали утопить корабли, но японцы постарались исключить подобные варианты. На пути в Сасебо, куда японцы повели в конечном счете «Орла», его капитан скончался и был похоронен в море — по морскому обычаю…
Наши моряки сделали все, что могли. Они преодолели немыслимые пространства, они перенесли множество ударов судьбы. Они положили свои жизни за Россию, за ее славу, за ее будущее. Нам грешно создавать хор укоров. Едва ли любой другой флот способен был показать такие спартанские качества.
