 |
| Православие.Ru | Артемий Ермаков | 29.11.2004 |
История села Спасского насчитывает около 500 лет. Оно старше Санкт-Петербурга, Тамбова и Архангельска, старше Нью-Йорка или Сингапура. Первая грамота Василия III (отца Ивана Грозного), упоминающая «Спасское, что на Волжской Нерли» датируется 1511 годом. Можно предположить, что люди начали селиться здесь значительно раньше. Высокие берега реки могли запомнить и купца Афанасия Никитина, и князя Юрия Долгорукого, и сотни безвестных торговых и военных караванов, сокращавших здесь путь из варяг в греки. Спасское много раз грабили, разоряли и жгли и татары, и враждующие удельные князья, и поляки, но оно неизменно восстанавливалось на прежнем месте и разрасталось. Чудом сохранившейся каменной церкви села через год 200 лет. Еще совсем недавно ее окружали более ста крестьянских дворов организованного здесь колхоза «Дружба».
Сегодня Спасское умирает. Не вымирает, а именно умирает, как село, где постоянно живут и трудятся коренные жители. Народа на берегах Нерли, особенно летом, с каждым годом становится все больше, но это не местные, не трудящиеся, а главное, не постоянно живущие здесь люди. Старинное торговое и рыбацкое село, хозяйство, довольно долго и успешно выращивавшее лен и разводившее овец и молочных коров, постепенно становится дачным поселком, где оставшееся коренное население вынуждено поневоле играть роль прислуги.
Такая ситуация складывается сегодня не только в Калязинском районе Тверской области, через которую несет свои воды спешно обстраиваемая коттеджными поселками Нерль. Почему же это происходит? И может ли что-то изменить здесь местная власть? За ответом на эти вопросы я и собрался в Спасское.
Надо сказать, что добираться до села, человеку, не имеющему личного автомобиля, не так уж легко. Муниципальный калязинский автобус навещает Спасское лишь два раза в неделю. Все остальное время местные жители вынуждены несколько километров пешком идти до магистрального шоссе в надежде поймать там междугородний автобус или попутку (для полноты картины стоит отметить, что в 10 километрах от Спасского проходит проложенная еще в прошлом веке Савеловская железная дорога, но добраться до нее пешком через болота почти невозможно, да и поезда нынче ходят слишком уж редко). С автобусами, кстати, в Калязинском районе тоже довольно туго. Местное автопредприятие сохранило всего 18 старых советских машин. Центральный Московский автовокзал давно сократил калязинский рейс. В итоге, помимо транзитных автобусов из Калязина к Савеловскому вокзалу Москвы раз в день приходит один единственный старенький ЛАЗ. На нем-то я и поехал.
160 километров маршрута, преодолеваемые на хорошем шоссе за два часа, в этот раз заняли все четыре. До Яхромы отлично вычищенная дорога темнела мокрым асфальтом, потом она стала рыжеть от песка, а за Дмитровым и вовсе приобрела кремовый оттенок. Последние 60 верст автобус не ехал, а, скорее, скользил по белоснежной укатанной колее. За окном расстилались пустые безжизненные поля и леса, а встречные машины попадались раз в четверть часа. И все это в будни, всего в 100 километрах от столицы России!
Я вышел на заснеженном перекрестке и проделал часовой остаток пути пешком. Несмотря на погожий день и весьма живописные окрестности, Спасское смотрелось печально. То тут, то там попадались полуразобранные заброшенные хозяйственные постройки. По обеим сторонам дороги громоздились останки покореженной техники. А у самого въезда в село меня встретили обгоревшие развалины жилого дома. Только церковь издалека радовала глаз, да новенький магазин (выстроенный, как мне сказали потом, для москвичей-дачников) весело белел у дороги.
Поскольку председателя бывшего колхоза, а ныне сельхозкооператива «Дружба» не оказалось на месте, я задавал свои вопросы главному агроному хозяйства Тамаре Алексеевне Коптевой. Местная уроженка, работающая в «Дружбе» с 1972 года, она не столько жаловалась на жизнь (хотя, согласитесь, что специалисту с зарплатой тысяча рублей в месяц не грех иногда и пожаловаться), сколько тихо вздыхала, описывая общее разорение села и окрестностей.
— Раньше-то в хозяйстве и до трехсот людей работало, а сейчас вместе со всеми сторожами и уборщицами едва 65 человек наберется. Да и то, кто ж согласится за 600−700 рублей в месяц лен убирать. Это ведь не хлеб, здесь втрое больше и труда, и умения нужно. Какой урожай в прошлом году был, а как полили дожди, так четверть всего льна в поле и осталась. Раньше из города приезжали помочь, а теперь уж и посевы сократили, и своих всех и пенсионеров, и конторских упросили в поле выйти, а, все равно, не успели. Потому что вручную все: и уборка, и вязка. Машины, какие были, сломались. Новые, — только в кредит. А чем его отдашь, кредит-то, если тот же лен после того, как собрали, еще пристраивать нужно, да ждать полгода, пока завод расплатится? У них-то тоже денег живых нет.
— А вы еще что-нибудь, кроме льна, посейте.
— Пробовали рожь сеять, сортовую, так она не нужна никому. Государство не берет (а потом жалуется, что черный хлеб — дорогой), а перекупщики смешную цену назначили: дешевле в поле оставить, чем солярку тратить на уборку. Горючее, оно ведь тоже раньше по твердым ценам поставлялось, а иногда и в кредит, когда неурожай. А нынче власть на нас, видно, рукой махнула. Договариваемся сами с частными заправками, те дают в долг под проценты, да еще нарочно каждую весну цену поднимают. А ведь горючее нужно не только на трактор, но и молоко в Московскую область возить.
— А ближе нельзя?
— Ближе — завод не берет, денег нет. А скупщики по два с половиной рубля за литр предлагают. В Подмосковье хоть по 4 рубля сдать можно. Под самой Москвой, наверное, можно и дороже, но так и везти дорого. Да и страшно.
— Отчего же страшно?
— Отберут. И хорошо, если в живых оставят. Мы из-за этого и мясо по 40 рублей скупщикам сдаем, и картошку выращивать бросили. Здесь она у всех есть, а на рынок везти опасно. Да и воруют ее. Приедут ночью на машинах, станут кругом поля с ружьями и выкапывают. Сторож боится подойти.
— А куда же милиция смотрит?
— А что она сделает? Бандиты сегодня здесь, а завтра уехали. Участковый на пять хозяйств один. Когда приедет, а когда и не сможет. А назавтра еще у кого-нибудь дом сгорит. У нас так и овец угоняют. Подъедут кавказцы днем и попросят «подарить на шашлык». Мы им отвечаем, что для шерсти держим. А утром, глядишь, и нет одного-двух барашков. Этим летом аж 18 голов угнали. Только 5 нашли потом у армянина. В лесах за рекой постоянно гром. Кто, кого стреляет, никому неизвестно. Спасибо, за грибами пока ходить можно.
— Ваши же леса, местные…
— Наши-то они были, наши. Да только, если делянку попросишь, дают тебе самую гнилую да дальнюю. Лучший лес либо на частные пилорамы, либо москвичам на постройку. Приезжие порой средь бела дня рубят, а местных, за всякую хворостинку штрафуют. Потому, как мы ответим? Да что лес, покосы были у всех нас, колхоз в аренду давал еще. Так сейчас на дальние делянки приезжаем, там дома кирпичные за заборами. Захватывают землю почем зря. Ни к лесу, ни к реке не пройдешь, с ружьями стоят. Паспорта стали спрашивать, а нам никто никаких документов предъявлять не обязан. Раньше рыбы было много, а теперь зайдет несколько раз в год частный трал с Волги, все до дна проскребет и поминай, как звали. У кооператива в собственности только поля остались, да центральная усадьба с техникой. Дома вот стали приватизировать, чтоб не отобрали. Тоже страшно. В других деревнях приватизировали, так им угрозой велят «дарственные» на приезжих писать.
— Как же такое власть допускает?
— А какая власть? В Москве да в Твери про нас и не знает никто. Недавно вот только Чубайс каждому колхознику именное письмо прислал с просьбой о поддержке. Наверно, цены на свет опять повышать хочет. Районная власть ничего не может. Каждый год, говорит, рады бы вам помочь, да денег нету. А наша сельская администрация больше для москвичей старается. Как ни пройдешь мимо подъезда — всякий раз две-три иномарки у крыльца стоят.
— Голосовали-то за кого?
— Так за кого ни голосуй… Власть же должна для людей стараться. Помогать им. Вот соседняя Ярославская область о своих крестьянах заботится. А нашим, все равно, живы мы или нет. Что власть, что частная лавка. Кредит не возьмешь. Дом новый не построишь. Продукты не сдашь. Льгот не получишь. Вот председатель наш, Никитюк Петр Михайлович, тот о людях радеет. Кормами помогает, деньги пораньше раздать старается. А власть с нас только налог собирает исправно.
— Какой же налог? С чего?
— А со всего? С земли, к примеру, что мы, что дачники, платим одинаково. С них ничего больше и не требуют. А с нас и за строения, и за технику. Спишешь старый трактор, выйдешь на нем работать, инспектор приедет: «Почему налоги не плачены?!» «Он же старый, списанный». «А списанный, так и работать не смей! А работаешь, плати!» Так вот и фермеров наших всех разорили. Техники им не дали. Продукты они, как и мы, не смогли продать. Земля стоит, лесом заросла уж, а взять нельзя — «частная собственность»! А фермеры все подались москвичам дачи строить. Наши механизаторы, которые остались, участки им пашут да навоз возят. А власть, видно, ждет пока мы перемрем тут все, чтобы и наши участки продать подороже. Земля-то дорогая здесь. На берегу дом за 10 000 долларов уходит. Очередь еще выстраивается…
Когда зашел разговор про налоги, стало уж совсем грустно. Вспомнилось, что та древняя грамота 1511 года, подписанная в Москве, как раз и освобождала жителей Спасского «от государственных повинностей». Была у селян и еще одна грамота 1527 года «об освобождении от всех податей на 5 лет». Выходит, при Василии III на Руси лучше знали экономику, чем сейчас. Умели пользоваться налоговыми льготами, поддерживать отечественного сельхозпроизводителя… Даже не в сельхозпроизводстве дело. Ведь исчезнет Спасское — пропадет для казны еще одна надежная, хоть и невысокодоходная налоговая опора. Крестьянские подати испокон веков составляли хребет бюджета России. Они и дешевле высоких технологий, и надежнее сырьевых прибылей. Надо только умеючи управлять ими. Хотя бы на уровне XVI века.
На обратном пути, торопясь добраться до большой дороги по светлому времени, я все же решил заглянуть в администрацию местного сельского округа. Над свежевыкрашенной избой кокетливо развевался трехцветный флаг. Внутри было пусто. Только на стендах с предвыборной агитацией то тут, то там пестрела реклама «ООО Риэлтор», предлагавшего «без проблем» купить или продать «престижные участки на берегу чистой реки».
— Мы тут к мероприятию готовимся, — сказала мне секретарь. — Так что глава сейчас дома. Может, и не будет у нее времени принять вас.
Но я все-таки попытал счастья, без труда отыскав посреди скромных бревенчатых домиков, красивый коттедж с высоким каменным крыльцом. В ответ на мой настойчивый стук из дверей вышла ухоженная женщина средних лет.
— Как вы смеете тревожить меня здесь! — сказала она. — Ожидайте меня в моей приемной. Там посмотрим, смогу ли я уделить вам время.
«Нет, так нет», — подумал я, минуту постояв перед захлопнувшейся дверью. Небо быстро темнело, и я торопливо зашагал к далекому шоссе, поминутно оглядываясь на село, пережившее десятки великих нашествий и малых войн. Кто же спасет его? Кто поможет ему сегодня?
