У меннонитов в Западной Сибири: И создал Бог Солнцевку

О том, как твердые в вере крестьяне из одной деревни у казахской границы научились в этой жизни выживать

Солнцевка, ноябрь, за ее стенами Сибирь. Дорога, ведущая через месиво грязи к дому церковной общины, змеится по березовым рощам, по островам засеянных пшеницей полей. И так от горизонта до горизонта, а затем опять — березовые рощи и пшеница. С давних пор это было плодородной почвой для немецкой мечтательности. Изнутри раздается простуженный голос: «Двести двенадцать», после чего община тут же начинает листать сборник немецких церковных песнопений.

Пианист пробегает взглядом по рядам. С одной стороны сидят мужчины в рубашках, застегнутых под горло. На другой стороне — женщины, с волосами, упрятанными под головные платки. На молодых женщинах — платки лилового цвета, на пожилых — серые или коричневые. Совсем впереди — место белокурых девушек с косами, прямо за ними сидят молодые парни. Мужчина за фортепьяно обменивается взглядом с аккордеонистом, наконец, из сотен глоток раздается: «Мой Бог и я — мы всегда остаемся верными друг другу». После этого к церковной кафедре, над которой красуется надпись «Милость», исполненная золотыми буквами, подходит высокий человек. Священник откашливается. «Дорогие братья и сестры, — начинает он. — Я не знаю, правильно ли я думаю». Он говорит, спотыкаясь на словах, но затем все больше входит в раж, говорит о любви Бога и о том, как она проявляется. «Хорошо, когда нас отмечают, — говорит он надломленным голосом, „Бог любит меня больше, чем других, если выделяет меня“. Все в доме церковной общины знают, что под рубашкой и брюками человека, стоящего за кафедрой, скрывается тело в рубцах.

В деревне все знают друг друга, и не один год или десятилетие. Знают друг друга поколениями. Хильдебранты (Hildebrands), Фризены (Friesens), Клаасены (Klaasens), Мейеры (Meiers) и другие из общины меннонитов в западносибирской деревне Солнцевка прожили все прошедшее столетие вместе, и то, что вместе они и в этом столетии, может другим показаться удивительным, сами же они воспринимают это, как и все другое в этой жизни: как веление Бога. „Бог так велит“, — говорят они.

Колонна беженцев в сторону родины

На литературном немецком старожилы Солнцевки разговаривают во время богослужения, а дома говорят на особом немецком наречии, диалекте российских меннонитов. Они принесли его, пройдя по долгому и извилистому пути, который привел их из Нидерландов и Северной Германии через Западную Пруссию и Украину в Южную Россию, а затем в Сибирь. Но и страна долгих, суровых зим оказалась для многих всего лишь промежуточной станцией. Они потянулись дальше в Америку, в Канаду, в Парагвай и в Уругвай, а через четыре столетия после начала одиссеи снова толпами — в Германию.

Одним словом, меннониты из Солнцевки последние из оставшихся, островок, как те березовые рощи посреди полей. А, может, как ковчег в русском море. Такое сравнение верующим крестьянам здесь понравилось бы больше. Когда полтора десятилетия назад десятки тысяч российских меннонитов отправились на родину предков, в Солнцевке произошло нечто удивительное, возможно, даже небольшое чудо. Некоторые из деревни ушли, но многие остались. Сегодня община меннонитов в Солнцевке насчитывает 130 „членов“, но что важнее, — 150 детей. Они в деревне уже давно не единственные, есть здесь и русские, в последнее время — немцы из недалекого отсюда Казахстана. Но меннониты живут окруженные незримой стеной. За этой стеной нет алкоголя, телевизоров и много другого, за которым здесь люди видят дьявола. Это жизнь между работой и Библией.

Тот, кто приходит из-за стены, здешние люди кажутся странными. Как Ганс Хильдебрандт, отмеченный Богом, так любящий цифры и пытающийся найти божеский промысел в статистике. Как Филипп Фризен, самый старший по возрасту, который на любой вопрос находит ответ в Библии. Или как Антьен Клаасен, 18-летняя девушка, краснеющая, когда ее спрашивают о друге.

Хорошо, что Клаасены все же нашли немного времени. Это было не так просто, но позвонил самый старый член общины, и Клаасены пообещали, что гости не помешают. Воскресенье, утренняя служба уже прошла, но в два дети должны идти в воскресную школу, вечером еще одна служба, а Петер Клаасен, отец, присматривает как раз за коровами. Но Елена, его энергичная жена 40 лет, собрала всех детей в скромно обставленной комнате: Антьену, Лори, Пауля, Вальтера, Ленхена, Ольгу, Веронику, Андрея, Давида и Даниэлу.

18 год подряд каждые два года на свет появляется один ребенок, в прошлом году — двое: близнецы Давил и Даниэла. Елена Каасен берет их по очереди на колени. Остальные сидят на стульях и софе и выглядят так, будто находятся в приемной зубного врача. На литературном немецком они говорят неохотно, к нему они не привыкли. И к такому количеству вопросов.

„Если Бог подарит мне одного, тогда он появится. Если нет, тогда останусь одна“, — говорит Антьена, немного похихикав. Во всяком случае, по человеческим меркам ее будущий муж перебегал Антьен дорогу уже не одну тысячу раз. Верующие меннонинты в России женятся на меннонитах, ну, а поскольку таких стало немного, меннониты женятся на меннонитах из Солнцевки между собой. Богу дается нелегко правильный выбор, так как в общине все так или иначе являются родственниками. Антьен рассказывает о жизни без дискотеки и без танцев, без пива и без телевизора. На ней белая блузка с красными цветами и коричневая юбка, это и в Сибири не самая последняя мода. Она только что закончила в районном городе Иссыккуль кулинарное училище. С русскими девушками там она общалась мало, как и раньше, учась в школе. „У нас другие интересы“, — говорит она. В жизни детей в Солнцевке много молитв и много работы. Отец Клаасена работает в коровнике бывшего колхоза, но и дома в стойле стоят две коров, кроме того, надо ухаживать за двумя овцами. За парой свиней и 40 кроликами. Летом Клаасен пристроил к дому два помещения, помогали старшие дети. Теперь детям нет нужды спать в одной комнате по пять человек. После уроков в школе и богослужений, после работы и если не надо идти в воскресную школу у парней и девушек есть время для встреч. Праздники тоже бывают, но меннониты из Солнцевки не танцуют, даже на свадьбах.

„Сгори во имя Иисуса“

Все это обычаи, говорит Ганс Хильдебрандт, но речь совсем не об этом. Что имеет значение, так это милость Божья. Он сидит в кресле как-то одеревенело. Он с того времени, как упал в кипящий чан с сахарной свеклой, человек нездоровый. Обварено было 38 процентов кожного покрова, за каждый процент он благодарен своему господу Богу. Он воспринял это тогда как знак, стал священником и помощником старших по возрасту. Он доброжелателен и старается приезжим все объяснить. Но с чего начать? „Наши меннониты странствуют уже с 16 столетия“, — бормочет он. Он роется в памяти, вспоминает 1536 год, например, когда Менно Симон (Menno Simon) стал крестителем. 1906 год, когда меннониты пришли в Солнцевку. Или декабрь 1967. На смертном одре лежала его мать. „До последнего издыхания она была в ясном рассудке. Но ей не хватало воздуха. Мы открыли дверь, и стало холодно. Мой брат поддерживал ее, но потом он сказал: подержи и ты маму. Во мне происходила борьба. Потом я подошел. Мать сказала: как тебя зовут. „Сгори во имя Иисуса“. Это были ее последние слова“.

После похорон Ганс Хильдебрандт обошел деревню, извинился перед всеми пожилыми женщинами, „которых я оскорбил“, откровенно признался, „что грешник“.

Так, колхозник и водитель грузовика Ганс Хильдебрандт превратился в Советском Союзе Леонида Брежнева в „воскресшего Христа“. Но только сначала он по вере меннонитов должен был быть крещен, и его крестили. Это был 1968 год, ему был 31 год. „С того времени я слабый и бедный слуга Бога“, — говорит он. Днями сидел слуга Господа за рулем разбитого грузовика и возил зерно. Он делал это со все большим усердием, и власти предложили присвоить ему звание „Ударника коммунистического труда“. Это, разумеется, была большая честь, но вскоре Хильдебрандт как „воскресший Христос“ не подошел на роль коммунистического героя. Они забрали у него грузовик, дали плохую работу и смеялись над ним. Говорили: „Он стал баптистом“, а это означало ничто иное, как-то, что „он потерял рассудок“.

В остальном же товарищи Хильдебрандта и соседи-меннониты оставили его в покое. Утром семьи собирались в своих домишках на молитву, после этого шли на работу в колхоз. Коммунисты и „божьи дети“ привыкали друг к другу, что, быть может, было природным даром меннонитов Солнцевки: они строили свои стены всегда настолько высокими, насколько это позволяли обстоятельства. Когда в 1920 году коммунисты ликвидировали пацифистскую привилегию меннонитов, они тоже направили своих сыновей в армию. И когда коллективизация уже не терпела никакого сопротивления, люди из Солнцевки образовали колхоз и дали ему деловое немецкое название „Крестьянин“.

И всегда, пожалуй, находились такие люди, как Филипп Фризен, самый старший по возрасту, который действительно когда-то был пастухом в колхозе, и без которого общины больше не было бы. Когда начался большой исход, мужчины пришли и к нему: „Ты обязан стать во главе, — сказали они, — найти место в Германии, создать общину, потом за тобой последуем мы“. Филипп Фризен послушал, но он не услышал того, что Бог хочет видеть его самого и его людей в Германии. „Наши меннониты пришли в Россию не потому, что им пришло это в голову, а потому, что это воля Господа“, — говорит он. Нет, Фризен, ни о чем не жалей: „Меня не тянет в Германию“.

Когда пришли сыщики Сталина

Фризену 67 лет, он невелик ростом, белый как лунь. Говорит тихо, как человек, привыкший к вниманию. И если бы не его диалект, а за окном не была бы Сибирь, его можно было бы принять за фризского упрямца. Во всяком случае, Филипп Фризен не тот человек, которого по другую сторону стены считали бы толерантным. „Есть в христианстве предписанное“, — говорит он и вздыхает. Меннониты претендуют для себя на чистое христианское учение. „Вера — вещь в себе“, — говорит пастух из Солнцевки, — ее не стереть».

А сделать это пытались. В конце двадцатых годов стало трудно, и кое-кто убежал в Америку. Еще хуже стало в конце тридцатых. Сталинские ищейки уводили многих мужчин, и о бегстве больше нечего было больше и думать. Во время войны мужчины были обязаны идти в трудовую армию, в рабочие команды, обратно вернулись немногие. Столько свободы, как сегодня, не было никогда, говорит самый пожилой меннонит. Государство не вмешивается в религию, а «мы не вмешиваемся в правительственные дела». На небольшом столике в добротной комнате Фризена лежит Библия. В ней маркером помечены многие места, «все ответы в ней», говорит он. Как просто это звучит, только остальной мир, судя по всему, остается для меннонитов чужим, поскольку с таким усердием молятся и поют в своем белом зале церковной общины с кафедрой, над которой начертано слово «Милость». На Земле живут шесть миллиардов человек, но как мало, как мало среди них «божьих детей», — проповедует Ганс Хильдебрандт. В окно заглядывает сибирское солнце.

Перевел Владимир Синица
Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru