 |
| Россiя | Сергей Дроков | 08.11.2004 |
Чьи мы наследники?
Распространяется ли Закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» персонально на Колчака? Да и было ли официально объявлено о его подсудности?
Оказывается, было, и не единожды. Не случайно 30 мая 1920 года при вынесении приговора «по делу правительства Колчака» председатель Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете И.П. Павлуновский с трибуны торжественно декларировал, что «декретом Совета народных комиссаров все правительство Колчака было объявлено вне закона. Считая, что в настоящее время, когда острый момент Гражданской войны миновал, советская власть нашла возможным объявленное вне закона правительство Колчака судить».
5 января 1920 года для предварительного следствия земско-эсеро-меньшевистским Политическим центром в Иркутске были образованы городские и уездные следственные комиссии. Начало расследования «дела правительства Колчака» датируется 7 января, с учреждением Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК).
Вспомним их поименно
В состав ЧСК вошли: председатель — юрист, присяжный поверенный, меньшевик-интернационалист К.А. Попов; члены: представитель от Политцентра — член Учредительного собрания, эсер Л.Я. Герштейн; от Исполкома Совета профсоюзов Сибири — эсер Г. И. Лукьянчиков; от земского политбюро — член Учредительного собрания, бывший председатель Амурского правительства, секретарь Государственного экономического совещания правительства Колчака эсер А.Н. Алексеевский и председатель Иркутской уездной земской управы эсер И.И. Головко; М.Г. Гордин; инструктор Союза кооперативных объединений «Центросибирь», социал-демократ, меньшевик-интернационалист В.П. Денике.
С арестом «Верховного правителя» и председателя Совета министров В.Н. Пепеляева «хлопот» для комиссии заметно прибавилось. 15 января 1920 года представитель Чехословацкой республики доктор Й. Благож пригласил к себе члена Политцентра эсера Б.А. Косминского для выяснения вопроса, как планируется провести передачу арестованных пассажиров. Борис Александрович заявил, что для этого к поезду ‹ 52 немедленно направляется особая комиссия, которая, приняв пленников, передаст дела на них для расследования в спешном порядке в ЧСК.
По тонкому льду
В 7 часов вечера комиссия перешла по льду на другую сторону Ангары. «По узкой, едва установившейся дорожке, неровному льду Ангары, гуськом двинулось редкостное шествие, — описывала арест газета „Народная мысль“, — оставленный всеми, потерпевший полнейший крах в своей государственной деятельности тот, кто еще вчера горделиво наименовал себя „Верховным правителем России“, и рядом с ним представители революционной демократии со своими верными народно-революционными войсками. В безмолвном морозном воздухе тихой зимней ночи (было около 12 часов ночи) на белом покрове реки отчетливо выделялись, как живые символы рухнувшей реакционной власти, затерянные одинокие фигуры Колчака и Пепеляева.»
Фактически установленную дату в производстве следствия по персональным делам Колчака и Пепеляева следует отнести на 17 января 1920 года. Она объясняется обращением Попова в Политцентр: «Чрезвычайная следственная комиссия просит вас сообщить: постановлено ли дело адмирала Колчака и председателя Совета министров Пепеляева передать в следственную комиссию?»
Спустя пять дней со дня ареста «Верховного правителя» Политцентр обратился к К.А. Попову с просьбой ускорить «судебное рассмотрение» — провести его в недельный срок. Ответ председателя комиссии прозвучал довольно официально: «Рассмотрев вопрос (.) считаем возможным произвести расследование не менее чем в двухнедельный срок. О чем ставим вас в известность».
Решили не тянуть
Скорее всего, запрос и подтолкнул комиссию к спешному открытию заседаний по снятию допросов с Колчака 20 января без предварительно выработанных программы, плана и обвинений. Последние будут опубликованы лишь 29-го числа, когда сменятся не только председатель ЧСК, но и власть в городе.
22 января 1920 года в Иркутске был подписан акт о мирной передаче власти Политцентром (действовавшим во исполнение постановления Временного Сибирского совета народного управления от 21-го числа) Военно-революционному комитету (ВРК) РКП (б). Приказом ‹ 1 Иркутского ВРК (параграф 12) назначение на пост председателя следственной комиссии с правами комиссара юстиции получил С.Г. Чудновский.
«Советский» период предварительного следствия любопытен с двух сторон. Первая — новый председатель ЧСК Чудновский практически не участвовал в ее работах. На допросах Колчака Самуил Гданьевич появился всего дважды — 23 января и 6 февраля. Однако повторное «посещение» весьма спорное: по книге «Допрос Колчака», он пришел на последнее заседание, задал единственный вопрос и что-то напомнил адмиралу, но в подлинных протоколах допроса подпись Чудновского за 6 февраля отсутствует.
Зная скрупулезность Попова при заполнении протоколов, можно предположить: председателю было не до Колчака с его показаниями для истории или намеченного на 27 января показательного суда. Вторая сторона — все расследование осуществлялось и юридически оформлялось тем же составом ЧСК, что и при Политцентре.
Комиссия с интуицией
В связи с данными обстоятельствами уместно поставить под сомнение заключение представителей Военной прокуратуры о невозможности реабилитации А.В. Колчака, ссылавшихся при этом на некую «революционную интуицию» Чрезвычайной следственной комиссии.
Очевидно, что подбор документальных вещественных доказательств представлялся каким угодно, но только не большевистским мировоззрением. 28 января официально сообщалось о разработанном плане по допросу Колчака и то, что по первым пяти вопросам он был уже допрошен. Тем не менее, ни в одном из 12 вопросов даже не упоминалось о «расстрелах коммунистов». Они просто не интересовали следственную комиссию.
Соответственно, правомерно усомниться в юридической достоверности «данных 9 допросов», взятых органами внутренних дел Российской Федерации за основу при рассмотрении вопроса о реабилитации «Верховного правителя».
Могут ли план ведения и стенограммы допроса (не протоколы!) рассматриваться в качестве конкретных обвинений и доказательства вины? Как следует квалифицировать беседу за одним столом (правда, по разные стороны) двух бывших руководителей правительств: амурского (А.Н. Алексеевского) и российского (А.В. Колчака)?
Чрезвычайной ситуации, требовавшей немедленного расстрела Колчака и Пепеляева 6 февраля 1920 года, не существовало, как бы потом всю свою жизнь «литературно» ни оправдывались исполнители приговора А.А. Ширямов, И.Н. Бурсак и Чудновский. А оправдываться им действительно приходилось.
«Самозваный и мятежный»
13 февраля (в день, когда в городе было снято военное положение) в Иркутск прибыл представитель Советской России вместе с двенадцатью уполномоченными от центральной власти. Все они остались весьма недовольны скоропалительной казнью адмирала без санкции Москвы.
Впрочем, дальнейшая судьба адмирала для местных большевиков предрешилась и без намечавшегося суда. Еще 4 февраля С.Г. Чудновский представил в Ревком список на 18 человек, подлежащих немедленному расстрелу. Активная переписка зампредседателя РВС республики Э.М. Склянского с членом РВС 5-й Красной армии И.Н. Смирновым в конечном счете и решила печальную участь русского адмирала.
Конкретные обвинения против «Верховного правителя» были впервые официально опубликованы 12 мая 1920 года в обвинительном заключении «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей», составленном заведующим отделом юстиции Сибревкома А.Г. Гойхбаргом. Данный документ состоял из двух частей.
Первая — исторический обзор деятельности А.В. Колчака как «реставратора, восстановителя старого режима» под непосредственным влиянием иностранных империалистических стран. Вторая — перечисление «деяний» правительства, «члены которого мало чем отличаются от калмыковских молодцев и Семенова».
Первая часть обоснована на одной из стенографических записей допросов Колчака (с прямым цитированием), без привлечения какой-либо дополнительной информации. Подчеркивая заинтересованность правительств Англии и США в заблаговременной подготовке лидеров, пригодных на роль «восстановителей самодержавия» в России, автор заключения «ведущим кандидатом» представил Александра Васильевича в качестве «одного из основоположников и идейного руководителя и вдохновителя российского империализма».
Захватчик проливов
Свободная интерпретация стенограммы привела А.Г. Гойхбарга к абсурдному выводу: сразу же после окончания Русско-японской войны, в 1905 году, активная деятельность капитана 2-го ранга Колчака, направленная на возрождение российского судостроения, имела продуманный долгосрочный план по захвату Босфора и Дарданелл в. 1917 году (!).
Вторая часть обвинительного заключения базировалась на осмотрах (т.е. беглом ознакомлении) журналов заседаний Административного совета, открытых и закрытых заседаний Совета министров колчаковского правительства.
Грубая подтасовка фактов из биографии адмирала позволила обвинителю выделить три этапа «продажности и измены» русского морского офицера. Первый — принятие якобы тайного приглашения контр-адмирала Дж. Г. Гленнона в руководстве американским военным флотом в Средиземноморье, второй — добровольный переход на английскую военную службу.
Подобную цепь «предательств» директор Института советского права свел к третьему этапу — «.комедии восстановления единоличной самодержавной власти. Колчак, как пьяница перед чаркою вина, немного морщится, но все же соглашается принять на себя звание «Верховного правителя».
Большевики перехватили инициативу
При подведении итогов исторической фактологии, оказавшейся вне зоны внимания следователей и военной коллегии Верховного суда Российской Федерации, напрашиваются следующие выводы.
Первый — как бы того ни хотелось, но, тем не менее, инициатива ареста и следствия по «делу самозваного и мятежного правительства Колчака» принадлежала земско-эсеро-меньшевистскому Политическому центру. Второй — иркутский большевистский Ревком к следствию никакого отношения не имел. И третий вывод — большевики кукушечьим приемом перехватили инициативу следствия, о чем 27 января всенародно объявили: «Чрезвычайная следственная комиссия Ревкома спешно собирает материалы, относящиеся к деятельности Колчака и Пепеляева, с целью предания их суду».
Обвинительное заключение «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» являлось исключительно эмоциональным политическим сочинением, а не судебным документом. Оно обвиняло весь общественный строй, политическую и экономическую системы, сложившиеся к началу 1920 года в Сибири. Аргументация выдвинутых обвинений основана на источниках третьего порядка — одном из вариантов стенографической записи (не протоколов) допросов А.В. Колчака.
Три этапа «продажности и измены», сформулированные в качестве конкретных обвинений против «Верховного правителя», не имеют под собой никаких оснований. Более того, уместна постановка вопроса о преднамеренной фальсификации исторически установленных биографических фактов, дискредитации имени и клевете, бездоказательно порочащих честь и достоинство российского адмирала.
Настоящие предатели ушли от возмездия
Кстати, решение Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации о «преступлениях против мира и человечности» «Верховного правителя России» А.В. Колчака вполне применимо и в отношении инициаторов создания советского государства, узурпировавших власть в октябре 1917 года.
Между тем проблема реабилитации Колчака обладает немаловажной этической стороной: будет ли она означать бессмысленность принесенных человеческих жертв, нравственных и идейных идеалов, двигавших героями Белого движения?.. Для такой личности, как адмирал, ответ один — безусловно.
Отдавая дань должного уважения заслугам перед Отечеством Александра Васильевича Колчака, видимо, следует учитывать вышеизложенное обстоятельство, и если говорить о его реабилитации, то только в отношении снятия обвинений в «продажности и измене» России.
4 ноября 2004 г.
