Зачем сажают деревья на краю оврага?

Со священником Игорем Прекупом беседует наш корреспондент Нелли Кузнецова.

— Как священник вы, отец Игорь, встречаетесь с очень многими людьми, наблюдаете их в разных ситуациях. Бываете в школах, в домах престарелых, словом, разговариваете с людьми разных возрастов, разных профессий, с верующими и неверующими… Скажите, как вы оцениваете состояние общества, настроения людей?

— Если вы спрашиваете о моих впечатлениях, то я бы сказал, что они настораживающие. В Маарду, где, как вы знаете, построена и действует наша церковь, городе сложном, со специфическим прошлым, проблемы русскоязычного населения ощущаются очень явственно. Не потому, что именно здесь они особенно остры, а потому что город, в основном, русскоязычный. Тревоги, разочарования, надежды, радости русскоязычного населения как бы сконцентрировались здесь. Они просто, быть может, видней, чем где-либо еще…

Я думаю, что ситуация, которая сложилась сейчас, может развиваться дальше как в конструктивном, так и в деструктивном направлении.

— Что вы имеете в виду, отец Игорь? Если в конструктивном, то — как?

— Если государство, если общество, обе его части — и эстонская, и русскоязычная, — осознают необходимость совместных действий, взаимопомощи, скажем так, по исправлению морального, нравственного климата, то ситуация в дальнейшем будет развиваться в позитивном, конструктивном направлении.

— А сейчас, на ваш взгляд, положение вызывает тревогу?

— А разве нет? Я говорю о снижении уровня гуманистических ценностей в обществе. Я убежден, что человек имеет более высокое предназначение в жизни, чем просто зарабатывание «крутых» денег. Понимаю, что жизнь сложна, что надо вписаться в рыночные условия. Но все-таки считаю, что человек должен состояться как личность, а не только как потребитель, не дать окружающему миру подмять себя, превратив в колесико, в винтик социального механизма. Думаю, кому-то очень выгодно, чтобы у людей преобладали примитивные инстинкты. Если человеку ничего не нужно, кроме «хлеба и зрелищ», то это идеальный потребитель. И чем менее он духовно развит, тем более он управляем, тем легче ему внушить любую идею, любую мысль, подвигнуть на какое-то действие. И получается, что он живет и работает, в сущности, для тех, кто продает товары. Неважно, какие — парфюмерию, одежду, наркотики. Вне зависимости от своей воли он попадает в круговорот купли-продажи. И фактически, так или иначе, продает себя. А ведь тем, кто таким образом обогащается, очень важно, очень интересно, нужно, чтобы таких потребителей становилось все больше…

— А что можно этому противопоставить? Мир таков, каков он есть… И многие, особенно молодые, заняты тем, чтобы найти себе место под солнцем. Им не до высоких переживаний, не до литературы… Вот недавно прочитала в одном из интервью: в США детям преподается наука «как зарабатывать деньги». Перед ними выступают психологи, экономисты, им рассказывают, как строить семейный бюджет, как находить высокооплачиваемую работу. Быть может, немало найдется тех, кто этому позавидует…

— Но если все будут озабочены лишь зарабатыванием денег, если помимо этого их не будут волновать никакие вопросы, связанные с духовными запросами, человек кончится как духовная, нравственная личность… Я думаю, что в этом смысле огромное значение имеет образование. А что мы имеем сегодня в системе, в постановке дела образования?

— Что же мы имеем, на ваш взгляд?

— Большие возможности и мрачные перспективы…

— Вот даже как…

— Да, именно так. Большие возможности, потому что, слава Богу, живем в демократическом обществе. Нам не навязывается какая-либо одна идеологическая концепция, которой все должны подчиняться. У нас есть возможность формироваться, строить себя так, как подскажет совесть, использовать максимально культурный опыт человечества.

— Так в чем же дело, если такие возможности у нас есть?

— Но слишком многое делается, или так складываются обстоятельства, чтобы люди, во всяком случае, многие из них, не были способны воспользоваться этими возможностями.

Меня, например, очень тревожит ситуация с русскоязычными школами, простите уж за этот оборот, поскольку я не считаю, что у нас есть по-настоящему русские школы. Как, впрочем, и в самой России…

Не хочу говорить о политике, об отношении к тому или иному этносу. Речь идет о совершенно прагматичном, трезвом взгляде на то, что происходит, на перспективы развития государства и т. д.

Вот этот пресловутый 2007 год, о котором так много говорят… Чем это может обернуться не только для школы, для всех нас, для страны?

Я убежден, что человек развивается полноценно лишь тогда, когда это развитие не связано с унижением, с какими-то ущемлениями, ограничениями, когда в основе развития лежат традиции собственного народа, предков, семьи, родной культуры.

Интеграция — хорошая вещь. И было бы замечательно, если бы она действительно развивалась. Но интеграция — это улица с двусторонним движением, движением навстречу друг другу. А как у нас идет в действительности этот процесс?

— Что вас особенно тревожит?

— Я вижу опасность ассимиляции, с одной стороны, и опасность маргинализации, с другой. Настоящая интеграция, истинная интеграция предполагает предварительное, повторю, именно предварительное формирование своей, собственной культурной базы. Только истинно культурный, образованный человек может интегрироваться. В иных случаях происходит лишь ассимиляция, то есть растворение в чужом организме, в другой культуре, в другом обществе. Или люди отбрасываются на обочину жизни, за пределы сообщества, то есть маргинализируются. И то, и другое плохо, или, скажем мягче, не слишком хорошо. Для всего общества, кстати…

Так вот на самом деле условия для интеграции у нас не созданы. Пока мы видим лишь некие попытки или потуги в этом направлении. И все эти годы, по существу, создавались условия именно для ассимиляции.

— Но все-таки большинство старается этому противостоять…

— Большинство? Хорошо, если бы это было так… Я очень надеюсь, что это так и есть. И все-таки…

Вы помните исследование ирландского ученого? О нем, помнится, в свое время писала ваша газета.

— Да, но давайте напомним читателям, о чем, собственно, идет разговор.

— Он говорил о четкой взаимосвязи между героиновой зависимостью и национальным ущемлением, зажиманием, если можно так выразиться, родного языка. Вы ведь помните эти тревожные цифры, высокий процент молодых наркоманов в русскоязычной среде.

— Да, цифры были ужасающими. Да и сейчас этот страшный процент остается высоким…

— Так вот в связи с этим давайте поговорим о русском образовании, об этом пресловутом 2007 годе… Даже специалисты пока не представляют, с какими последствиями, с какими проблемами мы столкнемся. Но мне кажется, что эти проблемы как бы запрограммированы.

— Вы так думаете?

— Если я не прав, пусть меня поправят. Но только обоснованно, опираясь на трезвый и объективный анализ…

Мы ведь знаем, что даже на родном языке юный человек зачастую с трудом усваивает весь тот материал, который предлагается школой. А если к этому добавляется еще и процесс перевода?

— Вы имеете в виду падение уровня образования?

— Конечно. А разве этого не будет?

Очевидно, в число тех 40 процентов предметов, которые будут преподаваться на русском языке, постараются «воткнуть» физику, химию, математику, словом, те предметы, которые сложны для восприятия, которые необходимо знать хорошо. А, скажем, музыку, пение посчитают возможным перевести в разряд тех 60 процентов, которые будут преподаваться на эстонском языке. Уже сейчас во многих школах именно так и делается.

Но музыка, пение — это, на мой взгляд, предмет, формирующий базу культуры, важнейший, может быть, после русской литературы. Можно ли его недооценивать? Ведь это значит — подрубать под корень формирование культурного человека…

Я уж не говорю об учительских кадрах, о тех, кто будет преподавать в русских школах после 2007 года… Откуда взять столько учителей? Уже сейчас далеко не худшие педагоги попадают под обстрел языковой инспекции. Но если в школе будут задерживаться лишь те учителя, чьей главной добродетелью является владение эстонским языком, то о последствиях потом придется, очевидно, пожалеть.

Не забудем к тому же, что количество детей сокращается. Без работы останутся многие учителя и в эстонских школах. Кто мешает ими заменить русских учителей? Они — носители эстонского языка… А ведь, если смотреть правде в глаза, русских, русскоязычных налогоплательщиков много, их достаточно, чтобы содержать русские школы.

Я часто бываю в школах. И вижу: иные русские администраторы изо всех сил стараются доказать, что они — «свои», что они готовы уже сейчас внедрять все реформы. И бегут, что называется, впереди паровоза…

— Да, это не облегчает участь русской школы…

— Да и их собственную участь это тоже не облегчает. Вряд ли впоследствии они окажутся нужными. Я понимаю, люди есть люди, у каждого свои интересы. Но предательство никогда не оборачивалось успехом, благополучием для тех, кто на него шел.

Конечно, все можно оправдать, если очень хочется. В первую очередь, перед самим собой… Вы замечаете? В последнее время особенно модной становится фраза: «У меня (у него) не было выбора…» Но выбор всегда есть. Помните старый анекдот или старую присказку, не знаю, как лучше сказать? Даже если вас съели, у вас все равно остаются два выхода…

— Вверх и вниз? Ну, господин священник, вы меня поражаете…

— Но ведь это так и есть. Выбор есть всегда. Но человек привыкает к этим поблажкам для самого себя, для собственной совести, к тому, что как бы есть ситуации, когда человек поставлен вне нравственного выбора. Особенно, если создаются условия для того или иного поведения, для развития или, наоборот, отсутствия нравственных принципов.

Но нет и не может, не должно быть таких ситуаций, когда можно забыть о нравственности выбора. Я в данном случае говорю, разумеется, не только о тех русских администраторах, с которых начал разговор. Примеры такого мелкого порой предательства, таких внутренних компромиссов, когда можно оправдать все, любое поведение, мы нередко, увы, видим в жизни. Особенно в последнее время…

Но если продолжить разговор о школе, о русской школе, то не могу не сказать и о родителях.

Своим непониманием ситуации они нередко наносят вред не только русской школе, но и собственным детям, самим себе. Мне не раз приходилось сталкиваться с семейными проблемами, с отчуждением детей, которых в надежде на будущую успешную жизнь в Эстонии отдавали учиться в эстонскую школу. Я видел слезы, унижение матерей, дети которых с пристрастием допрашивали: «Почему ты русская, мать?»

Все, что я говорю, никак не исключает преподавания эстонского языка в русских школах. Его надо поднимать на очень высокий уровень. Дети должны выходить из русских школ с очень хорошим, полноценным знанием госязыка. Я говорю о другом. Я говорю о формировании культурной базы, о формировании личности.

Кстати, по европейским нормам следует, и европейские документы, в частности такой важнейший, как Гаагские рекомендации, вполне определенно говорят, что государство должно создавать у себя условия для формирования этнокультурной идентичности национальных меньшинств для того, чтобы человек мог максимально приобщаться к своей культуре именно в учебном процессе. Это очень важно. И это, в первую очередь, касается обучения на родном языке.

Встречаясь с молодежью, разговаривая с юношами и девушками, я вижу, что они постоянно ощущают внутренний стресс.

— Нестабильность своего положения?

— Вот именно. Я даже думаю, что как-то искусственно создаются условия, чтобы они так и чувствовали себя. Знаете, такой вот постоянный фон… Не очень остро, но есть. И ребята говорят, что у них нет здесь перспективы, что надо уезжать.

— Они и уезжают. На Запад или на Восток… Полезно ли это для страны? Ведь уезжают самые энергичные, самые способные.

— А что делать остальным? Я вижу, как иные изо всех сил пытаются вырваться на поверхность, расталкивая всех локтями, ожесточаясь сверх всякой меры. Быть может, такой человек и добьется материального благополучия. Но что он будет представлять собой в нравственном отношении?

— Недавно один хороший писатель, размышляя о нравственных проблемах образования, воспитания молодежи, привел в пример овраги. Знаете, что самое страшное? Когда осыпается земля, когда овраг становится все шире, поглощая все живое на почве. Если посадить на краю оврага деревья, то они своими корнями укрепят землю и остановят гибельное сползание почвы. Вы не чувствуете себя таким деревом?

— Наверное, такими деревьями могут и должны стать наши русские учителя. Но главным образом, русская культура, культура вообще…

29 октября 2004 г.