 |
| Русский дом | Николай Коняев | 29.10.2004 |
Молилась она по руке. Ведёт пальчиком по ладони и повторяет имена. Говорили, что все её духовные чада записаны у неё на ладошке, вся Россия…
Рассказывали, как однажды на праздник Казанской иконы Божией Матери пропала Любушка из дома… Встревожились женщины, жившие со старицей. Куда пойти могла, если и по избе едва двигалась? Отправились искать и нашли в церкви.
— Добрела-то такую дорогу как? — удивлялись.
— Так не одна шла… - ответила Любушка. — Богородица пособила.
Много таких историй про Любушку рассказывали, а ездили к ней за советом, за молитвою.
Любушка послушает гостя, потом пошевелит пальцами, будто книгу листает, и ответ даст. От многих я слышал, что советы эти помогали жизни наладиться. Обращались к Любушке со своими бедами и мирские люди, и священники, и маститые протоиереи.
Рассказывали, что однажды привезли к Любушке девочку с сухой рукой. Никакие доктора не помогали, а старица погладила девочку по руке и восстановилась рука… Девочка потом призналась, что испытывала в эти мгновенья необычайную лёгкость во всём теле.
Однажды я тоже сподобился побывать у Любушки. В Сусанино мы с женой приехали в компании православных поэтов. Было это зимой. День выдался морозный, чистый.
Дом Любушки мы нашли легко. Любушку в Сусанино знали все. По утоптанной тропиночке вошли во двор и поднялись на крыльцо.
Потом долго стояли в небольшой комнатке возле жарко натопленной печи — ждали, пока позовут к Любушке. Женщина, назвавшая себя «грешницей Анфисой», взяла продукты, которые мы принесли, и как-то сразу расположилась к нам.
— Ходят-то, ходят-то, — вздохнув, пожаловалась она. — А ведь разные люди… Матушке-то тяжко очень, когда не одни приходят…
— Так мы тоже вроде как целой компанией… - засмущались мы. — Мы не знали…
— Это ничего, что компанией, — сказала «грешница Анфиса». — Главное что — одни. А та, — она кивнула на дверь в комнату. — Не… Та не одна пришедши…
И повернувшись к иконам, перекрестилась.
Наконец, дверь в комнату, где находилась Любушка, отворилась и из неё вышла женщина лет тридцати. На щеках — красные пятна, глаза — неспокойные. Женщина, похоже, занималась какой-то издательской деятельностью. Порывшись в сумочке, извлекла целую пачку бумажных иконок.
— Любушке хотела оставить, — сказала она. — Наша продукция…
— Нет — нет! — замахала руками «грешница Анфиса». — Заберите. Не надо нам.
Когда женщина ушла, я всё-таки не удержался и спросил у Анфисы, почему отказалась от иконок. Разве иконы могут быть лишними?
— Дак не знаю… - простодушно ответила Анфиса. — Вся стена иконками увешена. Любушка у нас ведь как говорит: что вы думаете? — это нарисовано? Нет… Это не рисунки, не фотографии. Это сами святые и стоят… Это для других икона — картинка, а для Любушки нет. Сколько ни будет икон, а каждой она поклонится. Хоть и нету сил-то, и так едва на ногах стоит… Да ведь и закрепить такую иконку не знаешь как, того и гляди, упадёт… Не знаю уж, чего бумажками иконы печатают… А Любушка плачет потом.
На этом разговор с «грешницей Анфисой» прервался. Меня позвали к Любушке.
Растерявшись, я вошёл в комнату, вся стена которой действительно была завешена иконами, и увидел низенькую сгорбленную старушку.
Опираясь на клюку, неподвижно стояла она возле стула, на который мне и велела сесть присутствующая в комнате женщина.
— Вы громче спрашивайте! — сказала она. — Совсем плохо слышит матушка.
И совсем растерялся я.
Мне стало жалко Любушку — она напоминала больную бабушку, и только глаза были такие голубые, чистые-чистые… Такие чистые глаза, наверное, бывают у ангелов…
Но растерялся я по другой причине. Только теперь и сообразил, что не знаю, чего спрашивать. Можно было придумать какой-нибудь праздный вопрос, только зачем спрашивать то, что самого не слишком волнует? А что волнует?
Если честно, то больше всего занимал меня вопрос, отчего я так переживаю порою, как выглядел в глазах того или иного человека, и при этом почти не думаю, как выгляжу в очах Божиих?
Впрочем, и это не вопрос, поскольку ответ на него известен наперёд. Понятно, что если человек живёт праведно, то ему и хочется, чтобы Бог видел его. А коли грешишь, то не только не хочется этого, но хочется, чтобы Бога как бы и не было вообще.
Нет… Что-нибудь надо было, конечно, спросить. Я бы и спросил. Но не сообразить было нужного вопроса в этой комнате, где, с бесчисленных икон и иконок, смотрели на тебя со стен не рисунки, не фотографии, не полиграфические воспроизведения святых, а сами святые…
— Помолитесь за меня, пожалуйста, — еле слышно проговорил я.
Что-то неразборчивое проговорила Любушка.
— Что? — спросил я.
— Имя ваше она спрашивает… - сказала женщина.
— Николай.
Любушка что-то перевернула в своей невидимой книжке и, опустив голову, беззвучно зашевелила губами.
Я вышел.
Так и осталась Любушка в памяти — сгорбленная, маленькая, с беззвучной молитвой на устах, окружённая стоящими вокруг неё святыми.
Многие видели Любушку такой, многие такой её и запомнили…
Многие петербуржцы ездили к Любушке из года в год, и они рассказывали, что хотя и идут годы, а Любушка не меняется. Такое впечатление было, что уже давно она живёт как бы вне нашего времени.
И казалось, что так и будет всегда, но потом вдруг уехала Любушка из Сусанино.
— Уезжаю, — как передавали, сказала она. — Никто не молится здесь, только говорят…
А последние годы блаженная Любушка, как в дни своей молодости, провела в странствиях…
Побывала она в основанной преподобным Амвросием Оптинским женской обители в Шамордино, была в Дивеево… Около года старица провела в Николо-Шартомском монастыре Ивановской области, а 29 января 1997 года перебралась блаженная Любушка в Вышний Волочёк.
В своё время по её благословению приняла здесь игумения Феодора полуразрушенный и заселённый воинской частью Казанский монастырь. Много раз опускались у неё руки, но Любушка не разрешала ей оставить начатое дело, укрепляла Феодору молитвами и советами.
И вот теперь и сама прибыла к своей духовной дочери.
— Вот я и приехала домой… - сказала она. Игумения Феодора очень опасалась, как бы не уехала матушка.
— Вас не будет, — говорила она Любушке, — и я не смогу без Вас.
— Потерпи до лета, — отвечала блаженная.
В конце лета она начала болеть. Ей сделали в Твери операцию, но операция не помогла.
10 сентября в 22 часа Любушка попросила причастить её, и все поняли, что она готовится отойти. Сестры начали подходить попрощаться с Любушкой. Она у всех просила прощения и молилась за всех. Всё время писала пальцем по руке.
11 сентября в день Усекновения главы Иоанна Предтечи в 11 часов её причастили в последний раз.
До последней минуты Любушка была в сознании и молилась.
Ещё при жизни Любушка говорила, что Сама Матерь Божия Казанская придёт за ней в белом платье, и вот за полчаса до смерти лицо её начало просветляться.
Похоронили Любушку 13 сентября 1997 года возле Казанского собора с правой стороны алтаря. А на следующий день 14 сентября, по старому стилю 1 сентября, наступило церковное новолетие.
Вот оказывается, до какого лета просила блаженная потерпеть игуменью Феодору.
На следующий день после поездки в Сусанино собирался я в редакцию, стал рыться в карманах, а денег — ничего нет… Сказал жене.
— Ты возьми в столе… - сказала она.
— Как я возьму, если ты вчера последние пять тысяч из стола забрала? Давай их, я разменяю…
— А у меня нет… Я у Любушки оставила… Ты же видел, как они живут…
Я видел, конечно… Только и у нас эти деньги последние были.
— Ладно… - сказал я. — Займу у кого-нибудь…
Натянул сапоги. Когда пальто застёгивал, телефон зазвонил.
— Николай Михайлович! — раздался женский голос. — Вам надо к нам приехать, гонорар получить…
-За что?
— Вам, как консультанту, гонорар выписан…
— Да что я там консультировал? Просто поговорили…
— Я не знаю ничего… Вам пятьдесят тысяч выписано. Адрес помните?
Такой вот эпизод… Я его про себя «Любушкиной десятиной» называю…
N10, октябрь 2004 г.
