 |
| Седмицa.Ru | 18.10.2004 |
Покровом Пресвятой Богородицы и подвигом мученика Меркурия Смоленск избежал ужасов Батыева нашествия и устоял перед монголо-татарами. Но постепенно княжество попало в зависимость от великого княжества Литовского, а в 1404 г. Смоленск был окончательно захвачен Витовтом. К концу XV в. Литовское княжество вошло в полосу глубокого кризиса: правящая династия и литовская знать приняли католичество, и православные князья, подчас с принадлежащими им уделами, стали переходить под власть великого князя Московского. Обессиленная Литва не могла сопротивляться, когда в 1512−14 гг. великий князь Василий III последовательно совершил три похода, чтобы вернуть древний удел Мономаха. После третьего город был присоединен к Москве.
Противостояние Москвы с Литвой, а затем — с Речью Посполитой окончательно закрепили за Смоленском статус стратегически важной крепости. Раскинувшийся на днепровских холмах город обладал столь мощными укреплениями, что без долгой осады взять его не удавалось никому. Недаром уже с конца XIV в. символом Смоленска стала пушка с сидящей на ней птицей Гамаюн [2]. Царь Федор Иоаннович в 1596 г. начал грандиозное строительство каменного смоленского Кремля, в ходе которого была сооружена гигантская (6,35 км) стена, высотой 13−19, а толщиной до 6 метров. Оборона стены (по протяженности третей в мире после Великой Китайской и Цареградской), обеспечивалась 38 башнями с многоярусным пушечным «боем». Освящение крепостных стен совершили в 1602 г., как раз накануне страшных испытаний Смутного времени.
Не только мощь укреплений обеспечивала оборону города — главную роль играла надежность, особый, мужественный характер его защитников. Во второй половине XVI в. в Смоленский и окрестные уезды были переселены сотни помещиков почти изо всех земель Русского государства. К 1606 г. 1200 дворян и детей боярских защищали западные рубежи Руси. Но в эпоху Смуты смоленской рати трижды пришлось спасать саму Москву: в декабре 1606 г. от повстанцев Болотникова, в 1609−10 гг. под началом князя Скопина-Шуйского — от войск «Тушинского вора», наконец, в 1612 г. — от поляков, ведь смоляне составили костяк ополчения Минина и Пожарского. В то же время, когда польский король, воспользовавшись тяжелым положением Русского государства, начал войну с целью его полного захвата, смоленская крепость держалась почти два года (1609 — 11 гг.), сковав всю его армию и не позволив врагу утвердиться в столице. Сам Смоленск полякам удалось захватить только тогда, когда под началом его мужественного воеводы, боярина Михаила Шеина, оставалось не более двухсот ратников…
Овладев городом, ярый католик Сигизмунд III превратил его в оплот католичества и униатства, не оставив ни одного православного храма. Униатский епископ основал свою кафедру в древнем Успенском соборе, сильно пострадавшем от взрыва пороха во время последнего штурма. Католические костелы обезобразили панораму города. Серыми зданиями поднялись башня городского магистрата, костел на Вознесенской горе и костел иезуитов с коллегиумом, где обучались дети шляхты[3].
Начало борьбы за Смоленск
Необходимость вернуть эту важнейшую крепость на время отодвинула на второй план все остальные внешнеполитические задачи Русского государства: «смоленское городовое стояние» стало своеобразной повинностью «всей земли» уже в 1613 — 17 гг. Тогда царские ратники попытались принудить польский гарнизон к капитуляции путем блокады, но собственные трудности со снабжением, а также низкая дисциплина войска привели к неудаче. Новая смоленская шляхта — дворяне-католики из Польши и Литвы — упорно бились за свои поместья.
Но и русские дворяне и дети боярские «смоляне» сохранили номинальную принадлежность к своему городу, хотя получили новые поместья: таким образом царское правительство выразило непризнание этого захвата.
Вторая попытка вернуть город оказалась еще менее удачной, чем первая. Она последовала осенью 1632 г., когда Царь Михаил и Патриарх Филарет поспешили начать войну, не дожидаясь скорого окончания срока русско-польского перемирия. Причинами такой поспешности стали расчеты на внутренние неурядицы в Польше в связи со смертью короля Сигизмунда III и борьбой кандидатов на престол. Надеялись также на помощь шведского короля и турецкого султана, и на поддержку со стороны православного Малороссийского казачества. И хотя все эти надежды рухнули, реальная возможность захватить Смоленск оставалась, ведь на сей раз царские войска обладали мощной осадной артиллерией («нарядом»), в них входил мощный корпус наемной «немецкой» пехоты и полки «нового строя» из русских людей. Но боярин Михаил Шеин, герой смоленской обороны 1609 — 11 гг., не слушая своих товарищей, допустил в новой кампании много грубых ошибок и был вынужден капитулировать перед польскими войсками. Его поведение в дни боев под Смоленском и сама капитуляция были восприняты в Москве как признак измены, и Шеин вместе со вторым воеводой Измайловым были казнены.
Черед третьего похода настал только через 20 лет, когда молодой Государь Алексей Михайлович принял под свою руку объятую огнем освободительной войны Малороссию. Долго Тишайший не решался ввергнуть свою едва окрепшую после Смуты страну в пучину новой войны, тем более, что восстание Хмельницкого поначалу вызвало на Москве большую тревогу — ведь запорожцы выступали в союзе с крымским ханом. Но уже скоро стало ясно, что война приобрела характер освободительный, не только против гнета польских магнатов и шляхты, но и против унии и католицизма. Польские войска отвечали жестокими репрессиями. Так, 5 сентября 1648 г. при лагере литовской армии под Брестом за верность Православию был казнен игумен местного Симеоновского монастыря Афанасий Филиппович (преподобномученик Афанасий Брестский); через три года польское войско во главе с гетманом-протестантом Янушем Радзивиллом захватило Киев, разграбив его и надругавшись над его святынями.
Царь неоднократно пытался решить дело миром, предлагая Варшаве посредничество в переговорах с казаками и настаивая на добровольном возврате Польшей отторгнутых в Смуту русских земель — но тщетно. Ослепленные прежними победами, сенаторы и шляхта не внимали ни увещеваниям, ни угрозам, помня легкость своих прежних побед над «московитами».
Создание новой армии
В 1649 г. тысяча молодых дворян по собственному желанию поступили в «рейтарский строй», постигать «премудрости конного и пешего ратного учения» по канонам классической нидерландской тактики. Вскоре их число достигло уже двух тысяч, и «среди них мало найдется таких, которые не были бы в состоянии заменить полковника» [4]. Время от времени эти рейтары — либо всем полком, либо ротами — вызывались на торжественные встречи польских послов «со всем рейтарским строем», т. е., верхом, в блестящих кирасах, шишаках, с карабинами на перевязи, под красными и белыми штандартами, при офицерах и музыкантах. В этом выражались и честь европейскому соседу, и демонстрация силы.
Когда, наконец, Алексей Михайлович решился начать войну, размах и мощь военных приготовлений поразили современников. Московскую молодежь уже более 10 лет обучали иноземные офицеры. В начале лета 1653 г. по всей стране прошли тщательные смотры и «разборы» дворянской конницы, причем свой Государев полк Алексей Михайлович смотрел лично. Перед временным роспуском дворян по домам он обратился к ним с речью, призвав всех на будущей службе пострадать за Православную веру, по примеру древних мучеников, и унаследовать их венцы в жизни вечной.
Затем началось формирование десятков полков «нового строя», создававшихся по новейшим европейским образцам. В первую очередь, в них записывали детей боярских, казаков, стрельцов и т. п., а затем вольных людей. По всем городам были разысканы ветераны предыдущего Смоленского похода, имевшие опыт ратной службы. Наиболее способных из них, а также из лучших рейтар глава Иноземского и Рейтарского приказов, боярин Илья Данилович Милославский выбрал младшими офицерами «нового строя». Во главе же этих частей стали ветераны европейской Тридцатилетней войны 1618−48 гг. и британские офицеры-ролисты, изгнанные сторонниками Кромвеля. Замечательно, что первые три солдатских полка возглавили принявшие Православие шотландцы — Авраам Лесли, Алексей Бутлер и Александр Гибсон; крестным отцом всех троих был сам глава Иноземского приказа, поэтому и отчество у них звучало одинаково — «Ильич». Одним из рейтарских полков также командовал новокрещен — баронет Василий Фан Дроцкий, вскоре сложивший свою голову под Смоленском. К лету 1654 г. три десятка пехотных и кавалерийских полков были в избытке снабжены закупленным на Западе и изготовленным в России оружием и снаряжением и полностью укомплектованы.
Особое внимание было уделено «Наряду» (осадной артиллерии): 27 февраля 1654 г. Государь лично присутствовал на молебне за Москвой-рекой, где духовенство во главе с архимандритом Чудова монастыря Ферапонтом святило воду и благословляло отправлявшихся в поход московских пушкарей с их орудиями. Для осадных работ был создан особый полк «у огнестрельного и вымышленного и подкопного и горододельного дела», который состоял наполовину из казаков-«драгун», а наполовину — из даточных людей-«пионеров"[5], снабженных шанцевым инструментом и «всякими подкопными снастями». Несколько иноземных инженеров состояли «опроче полку у вымыслов», а возглавлял его новокрещен Антоний Алексеевич Грановский — француз Жан Де Греон, крестный сын самого Алексея Михайловича. В тот же полк, в сотники у пионеров, были зачислены и русские мастера подкопного дела — участники предыдущей осады Смоленска.
Известие о том, что Государь собирает новое войско, приводило в столицу людей подчас очень удивительной судьбы — как, например, сына новгородского новокрещена Кузьму Исупова. Его отец, потомок крещеного татарина, поселенного в Новгороде при Иване Грозном, был уведен в Швецию после Столбовского мира 1617 г. и умер на чужбине. Мечтая вернуться на Родину, мальчик устроился толмачем при шведском после и в 1633 — 34 гг. оказался в Москве. Здесь он сбежал к дьякам Посольского приказа и бил челом о принятии на службу — однако, в разгар Смоленской войны те даже не стали его слушать, опасаясь осложнений со своим союзником, и отвели к послу обратно. «И помнючи я, грешны, свою православную крестьянскую веру и святое крещение, — писал Исупов, — отстал от тово посла на Москве и съехал по обещанию своему в Соловецкой монастырь». На Соловках Кузьма устроился в гарнизон и к 1654 г. числился пушкарем, почему и в столице его устроили в инженерный полк Грановского «у огнестрельного дела», приравняв к премудрым мастерам из Франции, Голландии и иных стран [6].
За всеми хлопотами об устройстве войска Государь не забывал о своих «богомольных походах» в монастыри. На праздник преподобного Сергия (25 сентября 1653 г.) в Троицкий монастырь прибыли послы из Польши с последним отказом сенаторов от мирных уступок, а едва Алексей Михайлович отправился поклониться мощам св. Саввы Сторожевского в любимый Звенигород (18 января 1654 г.), его нагнали гонцы из Малороссии с радостной вестью о присяге на верность всех ее жителей. Укреплению русских людей в их начинании послужило перенесение из Царьграда в Москву древнего Влахернского образа Божией Матери и главы свт. Григория Богослова, вновь обретенных греческим духовенством. Греки удостоверяли, что это та самая икона, что являлась защитницей Констатинополя во времена византийского императора Ираклия (610−641 гг.) и сообщали о явлении Пречистой, которая повелела, «чтоб они тое ее Богородицыну чюдотворную икону… отпустили бы во благочестие, где царствует християнский благочестивый Государь» [7]. 17 октября 1653 г. Царь и Патриарх Никон торжественно встретили святыни на Лобном месте перед Кремлем и перенесли их в Успенский собор. Ратным и молитвенным трудом всего русского народа и духовной помощью Православного Востока царское войско вновь становилось грозным для противников Православия.
Начало Государева похода
По старинной традиции, начать войну решили после праздника Святой Троицы, по окончании торжественных дней Пасхальной Пятидесятницы. В эти дни в Брянск, где формировалось отдельное войско под названием «Особый Большой полк», отправлялся кн. Алексей Никитич Трубецкой. «Заповеди Божии соблюдайте и дела наши с радостию исправляйте; творите суд в правду, будьте милостивы, странноприимцы, больных питатели, во всем любовны, примирительны, а врагов Божиих и наших не щадите, да не будут их ради правые опорочены», — призывал царь Алексей своих воевод. 23 апреля воеводы и ратники отстояли Патриаршую литургию и молебен. Затем Патриарх Никон перед Владимирской иконой Божьей Матери прочел молитвы «на рать идущим» и вложил на пелену в киот иконы воеводский наказ, принятый из рук Царя. Передавая наказ воеводам, он призвал их идти в поход «радостно и дерзостно, за святые Божии церкви, за благочестивого Государя и за всех православных христиан». В царских палатах Алексей Михайлович передал Трубецкому списки его полчан, причем призвал хранить дворян и детей боярских «как зеницу ока… по их отечеству» — «а к солдатам, стрельцам и прочему мелкому чину будьте милостивы к добрым, а злых не щадите». По совершении чина панагии все вкусили освященного хлеба, а затем подходили к Государю пить из его чаши, по чину. Понимая всю ответственность грядущей войны в защиту Православия, Царь убеждал воевод, чтобы в первую неделю Петровского поста они привели своих ратников к исповеди и, по возможности, к причастию, и продолжали совершать богослужения в походе. Услышав от Государя, что он и сам готов «с радостию всякие раны принимать ради православных христиан», принимать вместе с ратниками «и радость, и нужду всякую», они воскликнули, что готовы за Веру Православную и Царя «без всякой пощады головы свои положить». Через три дня ратники Трубецкого под колокольный звон двинулись к Брянску, причем Патриарх, стоя «на переходах» кремлевской стены, благословлял их крестом и кропил святой водой [8], а Государь вновь и вновь напоминал начальным людям о верной службе.
Перед тем, как выступить в поход самому, Алексей Михайлович, по примеру своих предков, ездил за благословением в Троице-Сергиев монастырь (30 апреля), но не забыл и Савву Сторожевского (3−5 мая). После Троицы, в Духов понедельник, в Вязьму перед войском отправилась чудотворная Иверская икона Божией Матери — точная копия Афонской, писаная и присланная в Россию в 1648 г. Ее сопровождал целый сонм духовенства во главе с митрополитом Казанским Корнилием. Царь провожал шествие крестным ходом до Донского монастыря. Следом, тем же порядком, что и полчане Трубецкого, выступили воеводы и ратники Большого, Передового, Сторожевого и Ертоульного полков — пока, наконец, 18 мая не настал черед собственно Государева полка.
Древнее деление войск на эти полки (Большой и иные) давно уже не имело боевого значения, а было возрождено специально для Государева похода. И названия полков, и внешний вид дворянской конницы, одетой в цветное нарядное платье, золотные плащи-приволоки и старинную «ратную збрую» (шеломы и мисюрки, кольчуги и бахтерцы, наручи и наколенники) [9], — все напоминало о Задонском походе Дмитрия Донского и Казанской победе Ивана Грозного, войнах, которые также велись за избавление православных христиан от ига неверных. Первые сотни государевых царедворцев составляли дворяне именитых московских родов, чьи предки «сидели в Думе» у прежних Государей. Живым напоминанием заповеди о верной службе, сказанной Алексеем Михайловичем на прошлогоднем смотре, были знамена этих сотен — с Крестом и изображением скачущих верхом святых мучеников и благоверных князей.
Так же, как и рать великого князя Дмитрия, Государев полк, собравшийся у Новодевичьего монастыря и «у Антипья» [10], двинулся через Кремль, где Патриарх кропил ратников святой водой из окна дворцовой столовой избы. Были здесь и потомки многих героев Смутного времени. Среди сотенных голов были сыновья Прокопия и Захария Ляпуновых, а среди есаулов (ординарцев) — князь Иван Дмитриевич Пожарский; в качестве головы у огромного Государева знамени ехал стольник Федор Трусов, который со своим отцом-воеводой участвовал в знаменитой обороне Тихвинского монастыря в 1613 г. Сотни из Владимира, Казани, Каширы и Коломны попали в Государев полк, как первые в своих разрядах-округах поместной конницы. Незнатные дети боярские из-под Ряжска и Атемара (возле Симбирска) удостоились такой чести за свои боевые раны и будничный ратный труд по охране татарской границы. К ним же были причислены и отборнейшие казаки Донского войска, которые выступали под знаменем мученика Меркурия Смоленского.
Ратников оказалось так много, что они несколько дней проходили через Кремль за Москву-реку. Одновременно, на города Восточной Белоруссии двинулись мощные рати из Новгородской земли и Брянска, а из-под Киева к ним навстречу отправились полки украинских казаков. Общая численность государевых войск достигла 100 тысяч бойцов — невиданной прежде численности!
Взятие Смоленска и восстановление Смоленской епархии
Положение польской армии в это время было довольно плачевным: из-за нехватки средств войско гетмана Радзивилла едва насчитывало 7 — 8 тысяч человек. Многие магнаты, больше заинтересованные в возврате потерянных земель на Украине, вообще не собирались выручать Смоленск. Состояние обороны города также оставляло желать лучшего: укрепления не ремонтировались со времен предыдущей войны, а запас пороха не только не пополнился, но и был растрачен на всякого рода празднества, салюты и фейерверки. В крепость так и не доставили новых припасов. Гарнизон Смоленска составляли четыре полка пехоты и четыре хоругви конницы (5 тысяч человек), дополненных шляхетским ополчением и вооруженными мещанами (около 1300 бойцов). Сил и средств было все же достаточно для обороны мощных смоленских укреплений, и воевода Обухович решил сопротивляться — в надежде на подход королевской армии и помощь литовского гетмана [11].
Но не только превосходство ратных сил была на стороне русского войска — немалую роль играло настроение белорусских жителей. В западнорусских землях распространялись царские послания «матери нашей святые Восточные церкви сыновом, Греческого закона православным», чтобы они вооружались против общего супостата, гонителя Православия польского короля, и присоединялись к русской армии. Ратникам было строго-настрого заповедано, чтобы «белорусцев Православной христианской веры, которые биться не учнут», не брать в полон и не разорять. В осажденные города прежде посылались грамоты с предложением покориться Государю и обещанием беспрепятственно отпустить в Польшу всех, кто захочет сохранить верность королю. Не успел Алексей Михайлович достичь Смоленска, как «добили ему челом» Невель, Полоцк, Рославль, Дорогобуж, Белая и ряд других городов и уездов. Вскоре предводители шляхты этих поветов были допущены «к руке» Государя и пожалованы званиями полковников и ротмистров «Его Царского Величества».
Вступив на смоленскую землю — часть Святой Руси, оскверненную унией и католичеством, Алексей Михайлович запретил своим ратникам прикасаться к съестным припасам и вину, оставшимся в шляхетских имениях, и приказал выливать все это в грязь. Сами имения и урожай на полях сжигались и вытаптывались; даже скот забивался только для получения кожи, а мясо доставалось воронам [12]. При подходе к Смоленску Царь отрядил Большой полк против Радзивилла, а с остальными силами приступил к осадным работам. Помимо московских воевод, ими руководили полковники Грановский и Лесли, ветеран предыдущей Смоленской осады. Яростный огонь московской артиллерии вскоре полностью прогнал поляков с некоторых участков стены и проделал в ней несколько проломов; русские ядра методично сбивали зубцы со стен и пробивали насквозь земляные укрепления, не давая противнику поднять голову. 16 августа перед рассветом царские войска предприняли первый общий штурм, очевидцами и участниками которого стали прибывшие к Государю казаки — посланники Хмельницкого. Бой продолжался 7 часов и прекратился только после того, как отчаявшиеся защитники подорвали участок стены с башней возле т. н. «государева пролома»: Алексей Михайлович, лично наблюдавший здесь за ходом приступа, приказал отступить. Потрепанные полки были немедленно заменены новыми, и осадные работы продолжились с удвоенной энергией.
Между тем, боярин кн. Яков Черкасский завязал бои с польским войском, прикрывая тыл осадной армии. Лихая атака дворянской конницы на гетманские позиции-«обозы» под Шкловом (2 августа) не привела к решительной победе, и противники остановились друг против друга в нерешительности. Между тем, «Особый Большой полк» кн. Трубецкого, захватив и разрушив Мстиславль, стремительно обошел поляков с юга, нагнал и разгромил их наголову 12 августа при Шепелевичах (у г. Борисова). Знаменательно, что гибель польского войска, расплата его за разрушение Киева, Турова и других православных городов, произошла «в самое страшное затмение солнца». Радзивилл, раненый, едва сумел прорваться из окружения «с немногими людьми». Гетманские знамена и литавры и почти триста пленников были привезены под Смоленск и выставлены на осадных валах в виду крепости.
Это событие, вместе с известиями о новых и новых успехах русско-украинских полков по всей Восточной Белоруссии, окончательно подорвали дух осажденных. Было ясно, что нового штурма им уже не выдержать, и шляхта первая вышла из подчинения воеводам и направила своих представителей к Царю для переговоров о сдаче, в то время как рядовые солдаты и горожане стали массами перебегать в русский лагерь. 10 сентября начались официальные переговоры со смоленским воеводой и комендантом, а 23 числа произошла торжественная сдача крепости.
«Ударив челом в поле» перед Молоховскими воротами и сложив перед Алексеем Михайловичем свои боевые знамена, воевода Обухович и около полусотни поляков отправились в Литву, а остальные защитники города остались «на вечной царской службе». Известие о победе было немедленно отправлено в Москву к Патриарху и государевым родным. По всей стране были отслужены благодарственные молебны. Между тем, Государь разбил свой стан перед теми же Молоховскими воротами, и 25 сентября митрополитом Казанским Корнилием здесь была освящена тафтяная (палаточная) церковь во имя Воскресения Христова — первый православный храм освобожденного города [13]. В тот же день состоялся царский пир с воеводами и сотенными головами Государева полка, а через три дня к царскому столу была приглашена смоленская шляхта — побежденные, причисленные к победителям!
Восстановление Православия на освобожденных землях являлось одной из главных забот царя и Патриарха. Никон на первых порах лично заведовал управлением Могилевской и Полоцкой епархий, возрожденных уже в 1654 г. Церковные дела в Смоленске, должно быть, устраивали сопровождавшие Государя в походе Казанский митрополит Корнилий (в 1654 г.) и Тверской архиепископ Лаврентий (в 1655 г.). Только в 1656 г. по определению Московского Собора, был назначен постоянный Смоленский архиепископ — Преосвященный Филарет, прежде архиепископ Суздальский. Прибыв в город с половиной архиерейской ризницы (из Переславля-Залесского), в сопровождении нескольких певчих и архиепископских детей боярских, он немедленно возродил православное богослужение в Успенском соборе, а затем восстановил Авраамиев и Вознесенский монастыри [14]. И хотя первое десятилетие епархия жила в постоянной военной тревоге, а в Смоленске проживали в основном военные, церковная жизнь постепенно возродилась не только в городе, но и по всей сельской округе.
Примечания:
[1] Макарий (Булгаков), мтп. История Русской церкви. М., 1995. Кн. 2. С. 135, 235
[2] Ражнев Г. В. Герб Смоленска. Смоленск, 1993. С. 28, 29.
[3] Русское градостроительное искусство: Градостроительство Московского государства XVI — XVII вв. М., 1994. С. 161.
[4] Цит по: Цветаев Д. В. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 707
[5] Драгунами («драконы») назывались солдаты, перемещавшиеся в походе верхом, но сражающиеся в пешем строю; пионеры («первопроходцы») — военнослужащие, предназначенные для разного рода инженерных и саперных работ.
[6] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. N 867. Л. 371, 382.
[7] Фонкич Б. Л. Чудотворные иконы и священные реликвии христианского Востока в Москве в середине XVII в. // Очерки феодальной России. Вып. 5. М., 2001. С. 83, 85.
[8] Витебская старина. Витебск, 1885. Т. IV. Отд. 2. С. 347.
[9] Старинные доспехи были специально свезены в Москву на время из монастырских оружейных хранилищ на время Государева похода, а затем возвращены обратно — явившись, таким образом, атрибутом парадной одежды, а не боевым снаряжением (Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Императорской Академии Наук. СПб., 1836. Т. IV. С. 103).
[10] Ныне храм свт. Антипы Пергамского у м. «Кропоткинвская» — здесь собиралась непосредственно свита Государя.
[11] Орловский И. И. Указ. Соч. С. 13−25; Wisner H. Wojsko Litewskie 1 po? owy XVII wieku. Cz. 2 // Studia i Materialy do Historii Wojskowos? i. Warszawa, 1976. T. XX. S. 25.
[12] Донесения Иоганна де Родеса о России середины XVII в. // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. СПб., 2001. Кн. 9. С. 25.
[13] Орловский И. И. Указ. Соч. С.
[14] Макарий (Булгаков), мтп. История Русской церкви. СПб., 1883. Т. 12. С. 88 — 91.
