 |
| Нескучный сад | Священник Андрей Лоргус | 01.09.2004 |
— Отец Андрей, как вы думаете, почему в Церкви есть недоверие к психологии, к психологам?
— Действительно, до сих пор Церковь относится к психологии с недоверием. Считается, что психология — это псевдонаука, что это оккультизм. Это связано, прежде всего, с развитием психологии в XX веке по атеистическому пути. Советская психология была не просто атеистична, она была агрессивно атеистична. Естественно, что такая психология христианина может только отпугивать. Я сам, будучи выпускником факультета психологии МГУ, сразу после окончания университета ушел из специальности. Я пошел работать церковным сторожем — именно потому, что заниматься ЭТОЙ психологией мне было неприятно как христианину. Так что такое отношение вполне оправдано: психология в своем атеистическом образе не заслуживала христианского доверия.
Кроме того, недоверие связано с мнением, что вся психология — это Фрейд. А то, что в психологии помимо Фрейда существуют другие имена, 99 процентов людей не знают. А ведь русская психология вообще с именем Фрейда не связана почти никак. О том, что русско-советская психология имеет своих светочей, таких как Ухтомский, Зазурский, Челпанов, Выготский, Леонтьевы, Гальперин, в Церкви почти не знают. Не знают, что в 1912 году в Москве был открыт и освящен митрополитом Анастасием Психологический институт, один из первых в мире.
Психология преподавалась до революции в духовных учебных заведениях начиная с XVIII века и даже раньше. С конца XVII века уже появляются произведения русских ученых на психологические темы. Известны сочинения В.Т. Золотницкого, Н.М. Кандорского, например. Психология всегда была в недрах церковного вероучения. Догматическое богословие и аскетика содержат в себе, на мой взгляд, всю психологию человеческой души. Опыт Церкви, святоотеческий опыт, позволяет осуществить практическую психологию.
— А почему одной аскетики и одного богословского знания недостаточно?
— Недостаточно хотя бы потому, что на сегодняшний день Церковь должна решать вопросы не только духовной практики, где аскеза является основным методическим приемом. Церкви приходится проповедовать и работать среди нехристианского мира, среди людей, которые еще только идут к Церкви. А человеку неподготовленному аскезу как способ жизни предложить невозможно, для этого надо дорасти, созреть. Да, для зрелой христианской личности, которая уже сформировалась и сложилась, аскетический путь удобоприемлем. И то не всегда. А в случае психического заболевания? Ведь заболевают на только неверующие люди, заболевают и христиане. А для людей психически слабых, для детей, подростков? Для них нужны иные системы воспитания и научения, и психология здесь — одно из средств.
На пути к христианской зрелости возникают часто психологические проблемы и психические заболевания. Известно, что в процессе воцерковления человек может попасть в клинику неврозов — от неумеренной аскетичности, от незнания законов духовной жизни. Ведь то, что у святых отцов называется впадением в прелесть, влечет и психические заболевания. Это тоже надо иметь в виду.
Так что, конечно, аскеза могла бы обойтись без психологии — для уже сформировавшихся христианских личностей, но большинство людей таковыми не являются. Поэтому знания и способы практической христианской психологии очень востребованы.
Кроме того, есть проблемы христианского образования и воспитания, а значит, нужна и психология. Скажем, построение обучения, построение воспитания детей разного возраста — это проблемы психологические.
Что же касается недоверия к психологии, то у этого недоверия есть и другая существенная причина, которая обычно не называется. Бывает, что священники ревнуют, потому что они привыкли к тому, что в современной русской культуре православный священник для православного населения есть царь и отец, и еще и психолог. И священник — не очень просвещенный священник — он ревнует, что психолог для него конкурент.
— Но ведь психолог действительно претендует на некое душепопечительство… Может быть, именно поэтому ему трудно вписаться в церковную жизнь, где душепопечительство призван осуществлять священник?
— Если священник не будет претендовать на глобальную роль единственного душепопечителя, то вписаться несложно. Конечно, психология — это действительно новое служение, которого раньше не было. В традиционной культуре роль психолога выполняли бабушки, дедушки, дядюшки, тетушки — т. е. род, клан, семья — и, конечно, приход во главе с семейным священником (духовником семьи). Внутри этого клана человек получал нужную консультацию, у него всегда было много советчиков. В том числе и священник, который вел в пути жизни всю семью. И кстати, в приходе таким советчиком может быть не только священник — это может быть и дьякон, это могут быть и опытные старые прихожане. Семья и приход — вот два русла традиционного душепопечения. Плюс еще монастырь, но это случай более редкий, а в основном — семья и приход. Ну, а в современном обществе эти традиционные формы были практически уничтожены.
Развал всех традиционных форм жизни — особенность нашей сегодняшней ситуации. Именно поэтому то, что сейчас представляет собой русское общество, — это большой лазарет, это сумасшедший дом в какой-то степени. Вглядитесь — каково количество одиноких людей?! А ведь одинокие люди — это потенциальные клиенты психотерапии, потому что человек не предназначен Господом жить в одиночку.
Громадное большинство современных людей не могут самостоятельно решить свои психологические проблемы, им нужны помощники. Для одних таким помощником может быть священник, для других — просто опытный христианин, для третьих — психолог, иногда нужна регулярная психотерапия в течение долгого времени…
И ведь у нас в Церковь обращаются не больше 5 процентов населения. Остальные 95 процентов где получат помощь? В том числе — и у психолога.
— Для чего священник может отправить человека к психологу?
— Мне, например, очень важно приготовить человека к исповеди. Бывает, что у священника нет сил и времени объяснить человеку, что тот сам себе лжет. Он приходит на исповедь и говорит то, что не соответствует правде. А я вижу, что он сам себя обманывает. И, стало быть, лжет и Богу. Я хотел бы, чтобы ему психолог помог себя понять, найти свою правду, увидеть, кто он есть на самом деле. Потому что на исповеди очень часто люди уклоняются от правды. Уклоняются не потому, что они хотят обмануть, а потому, что они не обладают нужным механизмом самоанализа.
Этот механизм дается человеку через чрезвычайно трудную работу над собой. Вот святые, подвижники благочестия — это люди, которые чрезвычайным, неимоверным трудом пробились к своему внутреннему миру, вывели его на «чистую воду», на свет, освятили все подвалы души. Они стали прозрачны. Когда святоотеческий опыт говорит нам о покаянии — подразумевается прежде всего не просто прийти и сказать: «Господи, прости меня — согрешил, солгал…» А предполагается проникновение вглубь души, нахождение там корней грехов. А это дается чрезвычайной самоаналитической работой. Есть люди, которые это сами делают, но это единицы. А другим такую помощь может оказать психолог.
Кроме того, у людей существуют психологические изменения различного происхождения: травматические, или в результате каких-то жизненных обстоятельств, или еще чего-то… Церковь может дать человеку благодать, чтобы победить грех, победить порок, но, скажем, избавить человека от страха высоты, или от страха нового знакомства, или от отчужденности в приходе, когда человек хочет дружить, но он не может подойти, не может познакомиться, он закомплексован, он чрезвычайно стесняется. И вот тут психолог может помочь… Священник не может быть всем: и педагогом, и психологом, и врачом — и не должен быть. Каждый должен делать свое дело. При этом нормально, когда в приходе существует доброе взаимодействие между священником, психологом, учителем, врачом, учителем воскресной школы.
— Не кажется ли вам, что есть некая опасность того, что воцерковляющиеся психологи пытаются говорить о духовной жизни человека в «психиатрических» терминах? В интернете мне попалась программа психологического семинара, который проводил один из российских монастырей, и некоторые формулировки поражают какой-то странной смесью «научного» и «духовного» языка: «мышление изобилия и открытости Богу вместо мышления недостаточности и ущербности», «работа с четырьмя негативными чувствами, мешающими развитию: чувствами страха, вины, критики без покаяния и обиды». Эффект получается странный — профанация и научного, и духовного. Или, скажем, книги отца Анатолия Гармаева, которые тоже многих смущают, вызывают серьезные претензии…
— Ну, о. Анатолий Гармаев, мягко выражаясь, создал свою психологию, которая не имеет отношения ни к одной существующей школе психологии: ни к русской, ни к советской, ни к зарубежной. Он также, на мой взгляд, далек и от богословия Церкви. Это такая «вещь в себе». Сейчас существует очень много околопсихологических и околоцерковных учений. Существует достаточное количество непсихологов, которые берутся за психологические задачи. Поскольку это стало после перестройки модно, то психологией и психологическими консультациями стали заниматься люди, которые не очень хорошо понимают, что это такое… Но это вообще признак нашего времени — шарлатанство и манипуляция. Как и в других сферах, к сожалению.
— Возможно, это говорит о том, что школа православной психологии еще не выстроена?
— Да, такая школа пока не построена. Мы, собственно говоря, на нашем факультете и пытаемся осмыслить: что это такое — христианская психология? Как она должна быть построена и как должны быть построены приложения этой христианской психологии: т. е. христианское консультирование, христианская психологическая терапия.
Мы признаем, что пока такой школы нет. Но это не означает, что ничего не надо делать. Только надо отдавать себе отчет в том, что, когда мы говорим «христианская психология» — мы понимаем, что это пока еще только декларация. Ну, плюс к тому — тысячелетний святоотеческий опыт, тысячелетний пастырский опыт Церкви.
Есть очень много замечательных открытий, которые были сделаны св. отцами о душе человека и которые психологам стали известны уже через научный эксперимент. Например, здесь у нас на факультете психолог, работающий в области экспериментальной психологии и психологии восприятия образа, с удивлением обнаружил, что в святоотеческом опыте борьбы с помыслами более 1500 лет назад сделано открытие, которое психология осознала и ассимилирует только в конце ХХ века. Речь идет об осознании и ощущении помыслов. Школа борьбы с помыслами известна Церкви с IV века. В то же время работы по изучению восприятия и внимания в советской экспериментальной психологии вышли на этот уровень осмысления в 70-х годах ХХ века.
В ближайшей перспективе христианская психология должна раскрыть горизонты своего понимания человека. Это, прежде всего, понимание человека как богоподобной личности. Личность, ее происхождение, ее становление, ее структура, жизнь и смерть личности — вот темы ближайших десятилетий.
Христианское понимание духовной жизни должно быть определено как психологический предмет и задача. Речь идет не только о религиозной жизни, но более широко, о всей духовной жизни: о вере, о вдохновении, об интуиции, о творчестве, о мистике. Да, да! Мистика души — тоже достойный психологический предмет изучения.
Кроме того, многие проблемы психологии, избавленные от атеизма, приобретут совсем другие понимания и решения.
Чтобы выполнить эту задачу, которую, надо честно признаться, во всем объеме мы еще и не опознали, нужны усилия не только психологов, но и богословов, антропологов, философов, физиологов. Нужны огромные научные усилия, вера и молитва. Я убежден, что Господь нас привел к началу важнейшего церковного поприща: соединения науки, аскетики, богословия и душепопечения.
Беседовала Юлия Данилова
N 8, 2004 г.
