 |
| Русский дом | Любовь Журавлёва | 24.08.2004 |
Виталий крестился в 9 классе в день своего рождения без согласия матери.
— Пришёл в церковь в красной футболке, — вспоминает Надежда Тимофеевна, его крёстная, — а я спрашиваю, что ж ты, Виталик, красную майку надел? В белой надо креститься. Он ответил, что это его любимая майка. Вот так и вышло. Видно уже тогда Господь ему знак мученический подавал.
Через год Виталий уговорил креститься и свою маму. Валентина Александровна хоть и крестилась, но по-настоящему воцерковлённой не была. Уступила сыну, уж очень он просил. Думала, со временем эта «блажь» пройдёт сама собой. «Блажь» не прошла. После выпускных экзаменов сын заявил, что собирается уехать во Владимир и поступить в иподиаконы Свято-Успенского кафедрального собора, куда его пригласил отдыхавший в Севастополе архимандрит Кирилл из Владимирской епархии. Дома разразился скандал.
— В ту ночь я почти не спала, — рассказывает мать. — До сих пор не могу сказать, сон это был или явь… Вдруг в ночи через открытую балконную дверь хлынул столб света. И некто в белых одеждах приказал: «Смотри и помни!» Видение тотчас исчезло. И я увидела внутренним взором больничную палату, койки с младенцами и Виталика с капельницами, подключёнными к крохотным ручкам. Увидела себя и услышала свой голос: «Господи, спаси его, и пусть он тебе всю жизнь служит!» Позже мне принесли икону Вознесения Христова. На ней Господь в столбе света и весь в белом. Это была икона Форосского храма. Я узнала на ней «неведомого пришельца». До той ночи, когда мне явился Христос, я начисто всё забыла — как лежала с маленьким Виталиком в Симферопольской областной больнице, просила помощи у Господа. На следующий день я молча помогла сыну собраться в дорогу и ни слова не сказала о видении. Он так и не узнал, что должен был умереть во младенчестве и что я сама дала обет посвятить его Богу и Господь даровал ему жизнь…
Во Владимире Виталий пробыл недолго, той же осенью его призвали в армию. Служил он в Архангельском военном округе и ежедневно писал матери письма, — будто знал, что впереди у неё будет много свободного времени, чтобы перечитывать их.
После армии Виталий принял постриг с именем Петра, в честь святителя Петра Московского, был рукоположен в иродиаконы и назначен в Свято-Благовещенский собор в городе Муроме. Одновременно он поступил в Московскую духовную семинарию. В Муроме отец Петр участвовал в первом большом церковном деле — возвращении мощей Муромских святых благоверных князя Петра и княгини Февронии из музея в храм Божий. В Муроме у отца Петра всё складывалось хорошо: и по службе в соборе, и отношения с прихожанами. Но он никогда не забывал другой храм: поруганный, брошенный людьми, одиноко стоящий на утёсе. Осенью 1989 г он подал прошение архиепископу Владимирскому и Суздальскому о переводе в другую епархию.
В Крымской епархии после рукоположения в иеромонахи ему предложили на выбор возглавить либо Покровский, либо Владимирский храмы. Оба они пребывали в отчаянном состоянии запустения. Отец Петр выбрал ещё более трудную для священнического служения Форосскую Воскресенскую церковь, стоящую высоко в горах, вдали от людей.
Первым его помощником по восстановлению Воскресенской церкви стал отчим Вячеслав Васильевич. Накануне Троицы сели они в машину и поехали искать прихожан, чтобы сообщить, что открывается церковь, и пригласить на службу. Подмели полы, вынесли мусор и, как могли, приготовили полуразрушенную церковь к светлому празднику Троицы. Утром приехали верующие из Севастополя, пришли жители ближних сёл Меласса, Форосса, Орлиного. Все поздравляли друг друга.
Вскоре после этого события у молодого священника появились помощники из числа прихожан, потихоньку начиналась реставрация храма. Настоятелю помогали московские духовные чада и отчим, который продал свой дом в Донецкой области и отдал деньги на восстановление церкви. Возрождённый храм на Красной скале притягивал верующих. Доброту и духовную проницательность отца Петра отмечали многие. И детскую чистоту. Отца Петра любили. Росли ряды его паствы. На храм жертвовали совсем незнакомые люди. Церковь хорошела на глазах: сияли золотом купола и кресты, оделись в разноцветные витражи окна. На Красную скалу зачастили туристы.
Восстановление Воскресенской церкви, длившееся почти семь лет, подходило к завершению. Оставалось установить последнее украшение — резной дубовый иконостас, воссозданный по старинным чертежам. «Вот установлю иконостас, а меня уберут. Сюда придут другие, я чувствую это», — не однажды говорил в кругу друзей отец Петр. «Да куда ж ты денешься?» — удивлялись друзья.
Как ни торопился отец Петр, но к празднику Преображения Господня новый иконостас установить не успели. Литургия была отслужена в притворе храма, куда вынесли престол. Прихожане собрались во дворе. У входа в храм стоял облитый солнечным светом отец Петр. Солнечный батюшка. Таким все его и запомнили. Это была последняя служба отца Петра, получившего к тому времени звание архимандрита.
В ночь на 20 августа 1997 г. архимандрит Петр был злодейски убит в своей келье. Мучения его были страшными. Отец Петр прожил короткую жизнь — 31 год.
Убийц нашли быстро. Ими оказались беглый солдат Юрий Неумывако и четырежды судимый Картамышев. Ялтинский суд отстаивал версию убийства «с целью ограбления» — мол, преступники знали, что священник должен был рассчитаться за иконостас. Увы! Денег убийцы не нашли. Иконостас был подарен московскими духовными чадами священника. Об этом убийстве, нестыковке в следствии и прочих сюрпризах крымской Фемиды писали многие крымские газеты. Мы же оставим криминальную хронику. Эти строки, посвящённые памяти архимандрита Петра, о другом.
О добре и зле, о том, что поединок добра и зла происходит ежесекундно в сердце каждого человека, ибо он и есть то поле битвы, где сражаются ангелы и демоны.
Первой на место преступления приехала симеизская милиция. Вместе с вещественными доказательствами стражи порядка прихватили кое-что из личных вещей отца Петра и приличную сумму, принадлежащую реставраторам, которые помогали восстанавливать Форосский храм.
Когда, наконец, было закончено следствие, судья при личной встрече поцеловал руку мужественной женщины Валентины Александровны Посадневой и сказал, что ещё не пришло время знать всю правду. В чём правда? Она в том, что отца Петра, а вскоре и других духовных лиц, убрали сторонники церковного раскола. Картамышев и Неумывако были простыми исполнителями. Операция эта задумывалась давно и, очевидно, наверху прошла утечка информации. Отца Петра любили и постарались предупредить. Есть доказательства, что у него хранились протоколы тайной киевской конференции о готовящемся расколе Русской Православной Церкви. В середине 1990-х годов этот вопрос стоял очень остро. Крымский писатель Марк Агатов назвал это убийство заказным и чисто политическим.
После смерти отца Петра было ещё три убийства. Монах Олимпий верно служил Господу. Жил в вагончике при храме. Роковой ночью он вышел во двор, чтобы выключить подсветку храма, и увидел людей в форме спецназа. Он испугался и убежал в лес. Впоследствии он признался, что одного убийцу узнал в лицо, но скажет его имя только в Верховном суде. Олимпий исчез бесследно за две недели до заседания Верховного суда. Тело его нашли в Мекензиевых горах. Опознать труп можно было только по золотому крестику, подаренному отцом Петром. Таких, сделанных на заказ, было всего несколько.
С момента убийства архимандрита Петра прошло семь лет. За это время Форосская церковь превратилась, как любят говорить гиды, в жемчужину и визитную карточку Южного берега Крыма. У входа в церковь висит мраморная табличка, сообщающая туристам, что деньги на восстановление храма пожертвовал Леонид Кучма. И ни слова о двух злодейски убитых настоятелях храма. У Валентины Александровны хранится фотография семьи Павла Ухтомского. Этим летом её привезли паломники с Урала. Никто из этой многодетной семьи не умер своей смертью. Всех поглотила тьма богоборчества.
Однажды в золотой летний день, стоявший над Севастополем, Валентине Александровне позвонили по телефону. Звонивший представился и предложил видеозапись о том, как убивали её сына. Мол, на кассете вы узнаете одного из убийц. Мать тихо положила трубку. А через несколько дней по севастопольскому радио передали, что в Камышовой бухте обезоружен бандит, и назвали фамилию обладателя кассеты. Очевидно, там наверху снова произошла утечка информации. Разборки продолжались.
Третьего настоятеля Форосской церкви зовут отец Евгений. Его прислали сюда из Львова незадолго до трагической смерти архимандрита Петра. Во дворе церкви — магазин, который бойко торгует крымскими винами, рядом — ресторан. Приход стал очень доходным местом.
Как ни пытались прихожане похоронить погибшего священника во дворе церкви, это не удалось. Запретили сверху. «Мы будем любить его всю жизнь и добьёмся перезахоронения», — сказала мне на прощанье крёстная Надежда Тимофеевна.
Архимандрита Петра похоронили на кладбище, в пяти километрах от Севастополя. На его могиле всегда много цветов. В день рождения 5 марта, в день памяти 20 августа и в дни ангела 5 января и 6 сентября у его могилы собираются прихожане Воскресенского храма, которых он собрал в единую православную семью, приезжают паломники из Молдавии, монахи с Афона и православные люди со всех концов огромной матушки России.
Одним архимандрит Петр помог при жизни; другие едут, чтобы помолиться крымскому новомученику. Едут за светом, за правдой, за помощью. На его могиле было много случаев исцеления от пьянства и наркомании.
Стоя на краешке Форосского утёса, откуда, кажется, весь Божий м! р виден, как на ладони, я думала о том, что всё проходит, остаётся лишь память, которая держится на народной любви. Её невозможно отменить ничьими судами, очернить клеветой, убить. Так было на заре христианства, когда первые подвижники своею жизнью исповедовали веру, так происходит и в нынешний век. Всё сиюминутное, жадное, тщеславное в конечном итоге будет отсеяно, а новые мученики за веру будут прославлены Церковью.
N 8 август 2004 г.
