Православие.Ru | Михаил Сизов | 20.08.2004 |
С приходом весны мы традиционно посещаем кладбища. Это связано и с церковным календарем (пасхальными днями, Троицкой родительской субботой), и просто со сменой времени года. Зимой, бывает, такие сугробы наметет, что и до оградки не доберешься. А тут наконец-то сошел снег, и надо все прибрать на могилках близких людей, подровнять, подкрасить. Вот и получается, что у нас в России «кладбищенский сезон» открывается в самую пору оживления природы, когда все просыпается от зимней спячки. И это, наверное, не случайно. Для православного человека кладбище — место будущего воскресения, будущей новой жизни. Никогда православный, в отличие от язычника, не назовет это место некрополем, то есть «городом мертвых». Русское слово кладбище — от слова «класть», «клад». Покойники здесь не закопаны, а именно положены — в ожидании воскрешения. И даже не положены, а, если быть точным, «похоронены», то есть спрятаны, сохранены. И не случайно это место издревле называется у нас погостом. К мертвецам в гости не ходят. А только к живым…
Действительно, бывая на кладбище, не раз я чувствовал себя как бы в гостях. Вокруг фамилии, фотографии незнакомых людей. Идешь меж могил — и знакомишься с ними. Странное ощущение. А недавно попала мне в руки необычная книга — альбом фотографий, на которых запечатлены надгробные памятники и краткие сведения, кто здесь похоронен. Казалось бы, не такое уж увлекательное чтение. Но… оторваться не мог! Люди, которых я никогда не знал, вставали перед глазами будто живые.
Книга эта уникальная. Издала ее в прошлом году в Австралии русская эмигрантка на свои сбережения и пожертвования. Перед этим в разные концы мира расходились письма такого содержания: «Господа! Перед Вами список лиц, когда-то похороненных в Харбине (Китай) на разных кладбищах. Перед сносом их могил господин Мирошниченко успел сфотографировать памятники 593 могил. Его дочь Татьяна, проживающая сейчас в Мельбурне, в память всех харбинцев решила издать книгу». Эти русские кладбища действительно были уничтожены китайцами в годы культурной революции. Но имена похороненных на них не канули в Лету. За несколько лет к 593 снимкам добавилось множество других — русские харбинцы, рассеянные по свету, откликнулись на этот призыв. Среди них был и сыктывкарец Л.П. Маркизов, который и показал мне эту книгу.
Из переписки с Л.П.Маркизовым: «Австралия, Мельбурн, 14.02.2000 г. Здравствуйте, уважаемый Леонид Павлович! Я буду Таня Жилевич (Мирошниченко), дочь Виталия Афанасьевича, который умер в Мельбурне в 1997 году. Когда я и мой муж помогали разбирать папины вещи, мы и нашли пленки, которые папа снимал до 1968 года. Пленки пролежали почти 40 лет. Очень трудно найти родственников из Харбина. Люди разъехались по всему миру. Новые поколения мало знают о своих предках. Мне было 10 с половиной лет, когда я с братьями и родителями уехала из Харбина…
Жаль, что нет папы. Он хорошо знал людей в Харбине. Значит, пленкам суждено быть в моих руках… Мужу пришлось привести их в порядок, т.к. они покрылись белой пудрой и немного начали портиться»
«25.03.2000 г. Я очень много раз девочкой была на кладбищах с родителями в Харбине. Там все было по-другому. Кладбище не было такое холодное, как у нас тут. Там были зелень и теплый народ с душой… Забыла написать — для моего сюрприза и неожиданности, когда я была в Сиднее, Владыка Иларион видел мою памятную книгу, он одобрил ее и благословил ее выпуск. Поздравляю с наступающим днем Св. Пасхи!»
Нельзя без волнения читать эти письма русской женщины, заброшенной судьбой в далекую Австралию. Между делом пишет она о своих родных: о сыне Юре, помогшем сверстать на компьютере книгу памяти; о 77-летней маме, которой все труднее стоять в церкви на долгих службах; о том, что впервые в жизни пришлось ей печь куличи к Пасхе — раньше этим занималась мама. Пишет, как перед этим справляли Рождество. «Если хотим посмотреть снег зимой, то надо ехать далеко в горы, чтоб его увидеть».
Поделилась она и сомнениями. Однажды пришло ей письмо из России от одной женщины. «Она впервые увидела могилку отца, когда получила от меня фотокарточку. Из Харбина она уехала на родину в 1954 году, а ее отец умер в Харбине в 1955 году. В письме пишет, что проплакала пару дней. Я не знаю, хорошо ли я делаю, собирая мою памятную книгу. Очень много я открываю людям ихние раны и прошлые воспоминания. Но так же выбросить папины пленки я бы не смогла. С могилками уже один раз жестоко поступили и сровняли из с землей».
А вот совсем недавнее письмо: «14.02.2001 г. Дни опять полетели быстро. Мне опять пришлось слетать в Сидней — по причине моей законченной долгожданной книги. В Сиднее постарались собрать прошлых харбинцев вплоть до архиепископа, Владыки Илариона, в Русском клубе. Было неожиданно встретить такую теплую встречу, огромный букет цветов, который пришлось везти с почетом обратно на самолете в Мельбурн… Скоро у Вас зимушка-зима закончится, и наступит прелестная весна. Птички от радости запоют и деревья наберут жизнь в листьях. А я буду с окошка смотреть, как наша березка теряет свои листья… У нас ведь осень». В письмо Татьяна Витальевна вложила снимок своего дома в Мельбурне: под его окнами рядом с аккуратно подстриженными диковинными кустами выросла огромная, выше крыши, развесистая русская береза.
«Вся жизнь людей, живших в Харбине, была пропитана церковностью, — вспоминает Татьяна Витальевна. — Многочисленные храмы были переполнены, строили новые…» Удивительно: в «большой России» вовсю идут гонения на Церковь, а здесь, на углу Сквозной и Водопроводной улиц, харбинцы строят чудесный храм. В 32-м году его освятили во имя Софии, Премудрости Божией. Приход его имел свое благотворительное учреждение «Софийское приходское похоронное бюро», благодаря которому безродных или неимущих умерших погребали достойно, с соблюдением православных обычаев.
Татьяна Витальевна вспоминает: «В Радоницу со всей Маньчжурии съезжались сюда все священники. Поминовение усопших было большим днем Харбина. Могилки своих родных мы украшали цветами, вербами. Служили панихиды. Находясь на кладбище, я никогда не испытывала чувства страха, мне казалось, что кладбище — это прекрасный парк…»
«Успенский погост был огромным, даже не могу сказать, сколько гектаров, — комментирует этот снимок Леонид Павлович Маркизов. — Это были могилы и первых русских поселенцев, строивших КВЖД, и последующих эмигрантов. Вплоть до конца 60-х годов здесь жила еще старая Россия. А потом было изгнание, нас буквально вырвали отсюда с корнем — даже кладбище уничтожили. Плитами с русских могил китайцы выложили набережную реки Сунгари. Сейчас на погосте — городской парк, а в кладбищенской Успенской церкви устроили музей с экспозицией высушенных бабочек».
Долгое время настоятелем этого храма был прот. Иоанн Сторожев. На снимке он запечатлен с супругой до принятия сана. Священником стал в 1912 году, удивив многих: ведь Сторожев был тогда знаменитым на Урале высокооплачиваевым адвокатом. Но стезя мирского защитника его разочаровала. В 27-м году в день его похорон одна харбинская гимназистка написала в сочинении: «Это был вдохновенный ораторъ, проповедникъ ученья Христа: его зналъ Николай Императоръ, убиенный врагами Креста…» Известно, что накануне расстрела Царской Семьи о. Иоанн служил для нее последнюю литургию.
Супруга о. Иоанна, м. Мария, — в прошлом талантливая художница, пианистка, аккомпанировавшая Шаляпину, — также похоронена на Успенском кладбище в 41-м году.
НАШИ В КИТАЕ
Один из последних крестных ходов на Успенском кладбище. На переднем плане — о. Григорий, китаец. Умер в Харбине в 2000 году. Сзади него о. Фотий, также китаец. Умер в Пекине.
— Леонид Павлович, — спросил я Маркизова, когда он зашел к нам в редакцию, — все-таки не понятно, зачем китайцам понадобилось уничтожать русские кладбища? Кажется, на Востоке всегда уважительно относились к умершим. А тут такое изуверство…
— В Японии, да, есть культ предков. В Китае иначе. Я считаю, это от нас идет, мы их научили. В 70-х годах, помню, оказался я во Владивостоке и пошел на старое городское кладбище, где должны быть предки по линии моей мамы. Так, представьте, в него войти нельзя — все заросло бурьяном, совершенно заброшенное место. Это ж мы такие. В Грузии придешь на кладбище — чистенько, как в Александро-Невской лавре. А у нас на одном и том же месте могут десять раз хоронить. Такое вот советское отношение к усопшим.
Сейчас мы ругаем Мао Цзе Дуна, китайскую «культурную революцию», хунвейбинов. И почему-то забываем, что ведь мы им эту идеологию принесли, что мы за это ответственны. В СССР разрушали храмы, на залитых асфальтом погостах устраивали танцплощадки — чего ж нам ждать от китайцев, если сами такие?
Конечно, в Китае не сразу это началось. Приведу пример с одной могилой. В 20-м году в Харбине был похоронен знаменитый генерал Каппель, ближайший сподвижник Колчака…
…В русско-турецкую войну Каппель был ординарцем у Скобелева и уже тогда проявлял невиданную храбрость. А во время гражданской совершал просто чудеса: с группой добровольцев крушил в пять раз превосходящие отряды красных. Пленных, своих же, русских, он не расстреливал, а отпускал на волю безоружными. Из-за его славы и побед Троцкий объявил даже, что «революция в опасности». Но во время трагического Ледового похода Каппель погиб, тело его из Читы перевезли в Харбин (на снимке справа). Могилу его я хорошо помню — крест с терновым венком. Такая предыстория.
Наступает 1945 год. Советские войска входят в Китай. И что же? На могилу «рыцаря белой мечты» приходят «красные» солдаты, маршалы Мерецков, Малиновский, Василевский и снимают перед ним шапки, говорят: «Каппель — вот где он». Так было, об этом свидетельствуют харбинцы. Никому и в голову не пришло снести этот памятник. Но в 55-м году приехал сюда какой-то сотрудник советского консульства и приказал: «Убрать». Памятник китайцы разломали, остатки его какое-то время валялись под оградой. А вскоре, наученные, китайцы снесли и все русское кладбище.
— Это было в советское время…
— А вы думаете, мы чему-то научились за последние 10 лет? Еще недавно у нас дискутировали: стоит ли обустраивать кладбища немецких солдат на нашей земле, ведь они захватчиками были, врагами. Ну, враги, что с этого? Покойников надо всех уважать, иначе какие ж мы культурные люди?
Помню, летом 1938 года по окончании Харбинского политехнического института поехал я отдыхать на Желтое море в город Дальний (Далянь). Как раз в это время шли бои у озера Хасан, и пришла весть, что наши разгромили там японцев. Собралось нас много, русских юношей и девушек, и возникла идея: всем вместе посетить памятные места Порт-Артура, связанные с русско-японской войной 1904−1905 годов. Сели на пригородный поезд, и вот мы уже там.
Напомню, вся Маньчжурия вместе с Харбином и Порт-Артуром находилась тогда под японским владычеством. Но никто из японцев не препятствовал нам. Напротив. Смотрим, на вокзале продают японские открытки, а на них… сцены героизма русских при обороне Порт-Артура. В русской крепости на месте гибели генерала Кондратенко стоит обелиск с почтительной надписью по-японски. На кладбище — ухоженные могилы 18 873 погибших здесь русских солдат, православная церковь. Оказывается, японцы платят жалованье и нашему священнику, и персоналу кладбища. Там же две православные часовни — одна из них построена японцами. Заходим в музей: первый зал — воинской славы России, картины Полтавского сражения, Бородинской баталии, обороны Севастополя и так далее. Второй зал посвящен обороне Порт-Артура. Среди экспонатов шинель адмирала Макарова, каска художника Верещагина. Японцы подняли со дна моря броненосец, на котором они погибли, тела с почестью похоронили, а личные вещи — в музей. Так, уважая противника, японцы возвысили и свою победу. Хотя известно, что победа досталась им не совсем заслуженно. Крепость еще могла обороняться, Кондратенко бы ее не сдал. А генерал Стессель сдал, потом его за это судили военно-полевым судом.
— Накануне канонизации Николая II противники ее вменяли в вину Царю, что он затеял эту войну. Мол, зачем нам какой-то Порт-Артур?
— Как это зачем?! Это же единственный был русский незамерзающий порт.
— Так ведь на Черном море у нас были порты.
Один из немногих русских, оставшихся в Харбине, — Михаил Михайлович Мятов. Он часто приезжал на опустевшее кладбище и все его обходил. Когда уставал, всегда отдыхал у этого чудом сохранившегося памятника…
— Они под контролем Турции, стоит туркам перекрыть пролив Босфор, и надобность в этих портах сразу отпадает. Не случайно же Россия, пытаясь завладеть ключом к Черному морю, выходом в Средиземное море, столько воевала с турками. Сколько было сил потрачено. А на Дальнем Востоке все решалось мирно. Китайцы отдали нам в долгосрочную аренду и Порт-Артур, и территорию вокруг железной дороги, которая соединяла этот порт с Читой и замерзающим портом Владивостоком. Китайцам это было выгоднее, чем, например, отдача Гонконга англичанам: мы строили дорогу через всю Маньчжурию, давали работу на огромной территории, обогащали край. В свою очередь, с выходом в Порт-Артур экономически развивался весь русский Дальний Восток. Столицей его и стал построенный русскими Харбин — узловая станция КВЖД. Это была наша государственная территория, и когда японцы напали, надо было ее защищать.
Формально эта земля до недавнего времени принадлежала России, ведь царское правительство заключило договор на срок до 2003 года…
Леонид Павлович рассказал о жизни в Харбине в пору его юности. Удивительно! Представьте себе, что в царской России не было никакой революции, никаких потрясений — естественным образом она продолжала жить и свободно развиваться после 17-го года вплоть до… 60-х. Именно таким был Харбин с его церквями, гимназиями, институтами, газетами, журналами, футбольными и хоккейными командами и т. д. Этот опыт русской жизни до сих пор еще не востребован.
Продолжение следует
Печатается по газете «Вера-Эском»
12 августа 2004 г.