Картонный человек

На рубеже 1990-х годов, в разгар «перестройки», я видела телепередачу — интервью Елены Боннер. Журналист задавал вопросы, она отвечала, и тут же был странный человек — он, как маятник, ходил по комнате, словно не замечал камеры, ничего не слушал, не слышал и был погружен в свои мысли. Тогда он своим резким, угловатым абрисом напоминал фигуру, вырезанную из картона, но «картонный» человек был еще неизвестен большинству телезрителей. Узнали его позже, когда он был назначен уполномоченным по правам человека в администрации Ельцина. В этой должности Сергей Адамович Ковалев приобрел характерные и запоминающиеся черты. Накануне войны в Чечне, во время массовых убийств и изгнания русских и других «иноверцев», телевидение показало встречу уполномоченного по правам человека с изгнанниками. Его окружила толпа русских беженцев, наперебой говоривших о страшном: об изнасилованиях, убийствах, о резне женщин, мужчин, детей… В то, о чем они говорили, тогда было трудно поверить, но не меньше этого поражало поведение уполномоченного по правам человека — он пробирался в толпе убитых горем людей с раздраженной, досадливой гримасой, не слушая и не слыша их. Очевидно, эти плачущие, несчастные не относились к категории людей, которых он призван был защищать. Вскоре выяснилось, в чем он видел свою миссию: Человеком, которого он готов был защищать до конца, оказался Дудаев и его «армия». Иначе что бы заставило его сидеть в бункере Дудаева во время трагического штурма Грозного, при котором погибли тысячи солдат? Этот сомнительный «подвиг» уполномоченного тогда запомнился многим. И что бы ему не остаться среди воинственных горцев, но нет — он благополучно выбрался из бункера, объявился в Москве и неутомимо рассказывал о российской армии, нарушающей в Чечне права человека. Отрезанные головы пленных солдат, которыми в чеченских селах играли в футбол, пытки, похищения, убийства заложников — все для него было не в счет, и при упоминании об этих зверствах уполномоченный лишь раздраженно отмахивался. Очевидно, он допек даже небрезгливое ельцинское руководство, и его благополучно сметили с должности. Но осталась загадка: что же он за человек такой — правозащитник Сергей Адамович Ковалев?
Кажется, я разгадала ее, оказавшись в немецком городке, на курсах русского языка для специалистов по России. Специалисты были сугубо практические: американские переводчики комиссий по договорам о разоружении России, славные молодые люди из норвежской высшей школы разведки; кроме них, несколько человек, просто увлеченных русской культурой. Утром были лекции и семинары, а вечером устраивались посиделки: молодые норвежцы с чувством пели Окуджаву: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», остальные просто потягивали пиво и беседовали по-русски. Приглашенные из России в основном рассказывали о том, как всегда было плохо в их стране, приводя примеры из истории и литературы. Они обличали Российскую империю, советскую империю… - но аудитория заметно скучала — все это они слышали в своих спецшколах от эмигрантов. Я же, послушав их, объявила, что первая из моих двух лекций будет «Пушкин — поэт империи», чем вызвала легкий шок у руководителей школы. Слушателей, напротив, мои лекции воодушевили — им было интересно услышать иную интерпретацию истории России (после этого меня в ту школу больше не приглашали). Но «изюминкой» курса должны были стать две лекции Сергея Адамовича Ковалева. Он совершал турне по Германии и за некоторую плату свидетельствовал, по его выражению, о «позоре России».

Первая лекция Ковалева была о Чечне. Признаюсь, мне не хотелось на нее идти, но я пошла — и не пожалела. Он рассказывал о трагическом штурме Грозного, свидетелем которого был (если можно быть свидетелем, сидя в бункере). И что же мы услышали? Первый день штурма (дата) — «я внес поправку в первый пункт четвертого параграфа…» меморандума (или декларации, или плана, не помню точно). Второй день штурма (дата) — «я сформулировал шестой параграф третьего подраздела…». Ему кровь должна была на голову капать — чеченская и русская кровь — а он формулировал и вносил поправки в свое сочинение. И тут я вспомнила — Шигалев! Перед нами был Шигалев из «Бесов» Достоевского — планировщик будущего «общего счастья». И все встало на свои места: для шигалевых не важны ни человек, ни страдания и кровь человеческая, ничто, кроме вымышленной жестокой схемы. Говорил он однообразно, без интонаций, и при очередной дате и пунктах-подпунктах я спросила у соседа:

— Сколько там шли бои?

— Еще дней двадцать, — вздохнул он. — Без обеда останемся.

Но мы не остались без обеда, а затем была вторая лекция Сергея Адамовича «О демократии в России». Тут открытий не предвиделось: то, что демократии нет, понятно заранее, но любопытно, какой видит историю России. А вот какой: «В России никогда не уважали права человека». Хотелось спросить, о какой России он говорит: о Киевской Руси или более поздних временах; о средневековье, семнадцатом, восемнадцатом веке? И пусть укажет, где в мире тогда эти права уважали? Лекция Ковалева была ярким примером того, что чем меньше знает человек, тем смелее делает обобщения. Аудитория скучала, поскольку больше ничего сколько-нибудь внятного мы не услышали. Неужели он действительно совсем картонный, неживой человек? Но оказалось, что нет — вечером в застолье, под водочку, он поведал волнующую историю. Вызывают его однажды в КГБ — а он не идет. Является лейтенант Иванов: «Сергей Адамыч, вас ждут». А он в ответ: «Согласно Уголовному кодексу (пункт, подпункт), я имею права не являться». Тогда приходит капитан Петров: «Сергей Адамыч, вас дожидаются», а он: «Согласно Уголовному кодексу (пункт, подпункт), я могу не идти» — и так далее. Наконец пришел полковник Сидоров, и тогда Сергей Адамович пошел в КГБ, где его заждались. Он рассказывал это вдохновенно, даже румянец на щеках заиграл, — вот они, главные события жизни, его звездный час! Он сопоставлял свою значимость с числом звездочек на погонах сотрудников КГБ, потом с должностью чиновника по «правам», но все кончилось и остались лишь неудовлетворенные амбиции да унылая шигалевщина.

Я бы не стала писать о нем, если бы не прочла в интернете сообщение: «Круглый стол на тему „Проблемы религиозности в светском государстве. Церковь — часть гражданского общества“ прошел 13 мая в Общественном центре-музее Андрея Сахарова. В ходе обсуждения темы выступили несколько авторитетных московских правозащитников». В недавнем прошлом с центром-музеем Сахарова был связан скандал — там организовали выставку работ художников на «религиозную тему» — ернических и конщунственных. Кто-то из посетителей выставки возмутился и попытался сорвать их со стен. Тогда все списали на недосмотр директора Центра, но, судя по сообщению о конференции, это не было случайностью. «Первым слово было предоставлено социологу Борису Дубину: «Откуда у людей, называющих себя верующими, это стадное чувство? По статистике сейчас 60% людей считают себя православными. Только 6% от числа этих «православных» ходят в храм, столько же молятся хотя бы раз в день». Пытливый социолог на фотографии столь походит на упитанного Якова Свердлова, что не стоило бы ему из элементарного чувства такта вступать в эту дискуссию. Особенно, если ему непонятно, откуда у людей это «стадное» чувство — обращение к вере. Другой выступавший, Глеб Якунин тоже в недоумении: «Русское православие — это обрядоверие, это язычество. Вот все в храмах подходят к иконе и целуют оклад. А ведь он — просто украшение, как цветок, допустим. Так что же, они поклоняются этому украшению?» Такие суждения священника, пусть даже, кажется, бывшего, вызывают оторопь.

Но все вопросы и сомнения собравшихся разрешил Сергей Адамович Ковалев (теперь — президент Института прав человека): «Традиционное русское православие — это вообще антихристианская секта. Вся его история — это попытки воплотиться в государственную власть, создать сеть государственных учреждений. Католицизм тем от нас и отличается, что он более свободный, более светский… У нас совсем все по-другому. Я не знаю, о чем и как говорить с персонажем в камуфляже, который называет себя священником в действующих частях нашей армии и говорит, что он приехал поддержать наше воинство». С.А. Ковалев, очевидно, человек образованный, и сказанное им можно объяснить лишь тем, что в христианстве называется одержимостью. Ему по должности «президента Института прав человека» положено знать, что свобода совести — одна из основ демократии, а в числе основных прав человека — право исповедовать свою веру. Не менее странна ссылка на католицизм — католическая церковь на протяжении многих веков действительно активно занималась светскими делами, диктуя и вмешиваясь в политику государств Европы. Созидательную роль православной церкви в истории России трудно переоценить, не случайно первый удар большевистской власти был направлен именно против нее. Диссидент С.А. Ковалев давно знал о преступлениях советской власти, в частности, о массовых убийствах служителей православной церкви, о сотнях тысяч людей, принявших смерть за веру. Чем объяснить этот оскорбительный, кощунственный выпад «правозащитника? Или ему чудится новый бункер во время крестового похода против «схизматиков», где он станет сочинять новые параграфы и подпункты шигалевской программы?

Я вспоминаю слова священника Сергия Желудкова, близкого к кругу Сахарова и, возможно, знакомого Ковалеву. Он говорил, что при восхождении к истине Христовой приходится преодолевать несколько очень трудных ступеней, зато падение вниз, в антихристово царство, может быть бесконечным — уровни низости неисчислимы. Сходка в традициях большевизма в центре-музее Сахарова вполне подтверждает его суждение, а слова Ковалева об «антихристианской секте» применимы в первую очередь к этому собранию.

28 июня 2004 г.