Путем юродства

Памяти протоиерея Димитрия Дудко

В.В.Розанов

У многих советских людей, видевших в 1980 году телевизионное выступление отца Димитрия Дудко и читавших в газетах его заявление, навсегда осталось какое-то смутное ощущение чего-то недоосмысленного, не до конца проясненного, не вмещающегося в сознание. История эта не была понята, но многим запомнилась.

Между тем, эта отдельная история представляет собой одну из самых символических страниц нашей общей истории. По ней потомки будут судить о XX веке, о смысле происходивших в нем событий. Сам отец Димитрий оставил об этом откровенную и очень непростую книгу, назвав ее «Проповедь через позор».

Позор был реальностью. В заявлении-проповеди батюшка признал свою вину в клеветнической антисоветской деятельности, отрекся от этой «клеветы». Заявлению предшествовали долгие месяцы заключения и следствия в Комитете государственной безопасности. После заявления отец Димитрий оказался на свободе и смог продолжить служение. Нашлись христиане, в том числе и «духовные дети», которые обвинили священника в «прелюбодеянии» с безбожниками, в измене Богу и Церкви, в том, что он «покадил идолам», когда на словах «осознал свою вину перед неправедным судом». Отец Димитрий не отрицался того, что это был именно позор и признавался, что тяжелее позора вряд ли что можно себе представить. Не отрицался отец Димитрий и того, что в заявлении своем он, уступая воле властей, солгал — клеветы на советскую действительность в его книгах и проповедях, конечно же, не было.

Суд был неправедный, но это был суд, основанный на неписаном или не до конца прописанном законе, который власть применяла к возмутителям существующего порядка избирательно и гибко. От отца Димитрия, известного своими обличительными речами, ей нужно было признание, что в Советском Союзе свобода совести неприкосновенна, и это признание власть у него вырвала. «Панического страха у меня не было, — вспоминает о. Димитрий, — была только страшная тоска, и это понятно: ведь оставил детей неустроенных, которым в самом деле нужен мой глаз, духовных детей, как они там?…Когда я пошел на такой шаг, я сразу почувствовал: совершился промысл Божий… Сердце очень тревожило, я очень часто задумывался повернуть обратно, но помолясь Богу, успокаивался: надо уже все пройти, что предуготовано».

— А вы сознавали, что вас многие не поймут, что от вас отойдут, и вы покроетесь большим позором? — спрашивает собеседник. (Значительная часть книги построена в виде диалогов с различными «корреспондентами»).

— Все это я сознавал, — отвечает о. Димитрий, — и вот тут нужно было не меньшее мужество, чем стоять на своем. Однако это меня успокаивало: смирение — прежде всего. Плохо, когда все говорят хорошо, нужно принять позор. — Господи — молился я постоянно, — только бы кто не потерял из-за меня веры… Они цели достигли. Подорвали ко мне доверие, притушили огонь проповеди, короче говоря, скомпрометировали меня. Но они, по-моему, хотели большего, чтоб я навсегда замолчал. Этого не получилось…

ВЕЛИКОЕ ПОПУЩЕНИЕ

Что же произошло? Многие думали, что к батюшке применили психотропные средства, сломили волю к сопротивлению. Но сам он постепенно осмысливал этот поступок не как поражение своей воли, а как осознанное преображение, с Божией помощью, тупиковой ситуации, преображение ситуации путем юродства. Когда его спрашивали дотошные «корреспонденты» и собеседники, а не трусость ли это была, не обидчивость ли в нем теперь говорит, не желание ли оправдаться, на эти вопросы он отвечает утвердительно. Но на вопрос, не следует ли ему теперь, после совершенного «греха», отойти в сторону, твердо отвечает: «Этого я не могу, в силу того, что я священник. Горе мне, если не благовествую, я обязан делать, судит пусть Бог».

Что дает силы чувствовать себя не предателем, когда тебя обвиняют в предательстве, но чувствовать себя проповедником и благовестником? О. Димитрий отвечает: видение подлинного духовного зла, а не того, что кажется злом поверхностному, душевному оку. «Я в заключении и после заключения обратил внимание на слова Апостола: наша брань не против плоти и крови, но против властей, против начальников, против мироправителей тьмы века сего — против духов злобы поднебесной (Ефес. 6, 12)….Физически они нас сильнее. Духовно надо противостоять. Возьмите к примеру. Сколько мы физически не противостояли, а ни с места ничего не сдвинули. А вот противопоставим свое внутреннее: терпение, смирение, любовь, всепрощение. Именно все простить и ни за что не мстить… Духовно быть деятельным… От меня так упорно добивались, чтобы я сказал, что я пал….А я сказал: пошел в обход… Заявляю: делаю и зову других к деланию».

Христос не бунтовал и не велел бунтовать против темной власти, но терпел и нам велел терпеть — принял Крест и нам велел принять. Через эту призму о. Димитрий воспринимает далеко не только личную сторону происходящего с ним, но и, в еще большей мере, историческую, всечеловеческую сторону происходящего. То, что случилось с ним, и то, что произошло с Церковью, с народом — это как бы Великое попущение Божие во испытание наших сил и нашего духа.

— То, что случилось со мной, это многому меня научило. Так многому должно научить и то, что случилось со страной.

— Как это?

— А вот так. Чтоб оторвать нас от земного. У нас пафос был защищаться, винить коммунистов, а нужно было просто принять, как допущенное Богом.

«Промысел Божий — это творчество из ничего… Творчество из тех средств, которые пришли в негодность… В попущении — человек сам несет ответственность, но попущение нужно, ибо другим путем ничего не достигнешь… Признак попущения еще и в том, что человек как бы остается сам с собой, Бог как бы от него отступает. Хотя на самом деле Бог никогда не отступает».

Понятие позора и проповеди через позор для о. Димитрия также категория не только личного опыта. Это историческая категория. Проповедь через позор — это удел Русской Православной Церкви в XX веке, это одна из исторических возможностей уподобления Христу. В Церкви есть не только мученичество новомучеников, но и мученический позор наших Патриархов, наших духовных властей, позор, на который выставляла их атеистическая власть. У отца Димитрия есть об этом скорбные, вопрошающие строки — он задается вопросом, зачем Бог попустил такое к Русской Церкви, к ее Патриархам. Патриарх Тихон признал власть, оставаясь образцом мужества, Патриарх Сергий допустил страшное разделение своим признанием власти, «Патриарх Алексий и здравствующий Пимен, — пишет о. Димитрий, -…смиренно несут крест посрамления своего имени». Есть два церковных пути — путь воинственного, непримиримого мученичества и путь позора. О. Димитрий начал с первого и перешел на второй. «Обо мне говорили, что в моем лице заговорила молчаливая Церковь, спал позор молчания. Когда меня арестовали, рассказывают, что такого единства в России, и в эмиграции, за границей, еще не было, ожидали какой-то победы. И вдруг я сказал и поступил так, как до меня говорили и поступали Патриархи… Сам я чувствую ад в душе… ношу невыразимые муки в душе… Силы ада вооружились на нас, и мне сейчас муки наших Патриархов понятны, как никому. Поверьте, что не единственно страх в душе руководствует нами, в нашем положении мученичество восходит на высшую точку».

Попущение нужно для того, чтобы человек и народ мог смиренно принять данные условия и вырабатывать в них внутреннюю духовную стойкость, свои духовные качества. «Вы задумываетесь над тем, почему так случилось в России, почему для веры созданы другие условия? Ведь они неслучайны…» Но выработать в себе дух веры, смирение и великую стойкость — дело для немногих избранных, хотя это дело все и решает. В обыденности же люди живут страстями, распрями, расколами. Даже церковные люди никак не примирятся с совершающимся попущением, с мукой долгого, продолжительного, исторического сораспятия. Для о. Димитрия история его искушения, когда отвернулись многие из чад и последователей, проясняет и современную историю Церкви. «Московская Патриархия, Зарубежная Церковь, Катакомбная, и все это Русская Церковь, а мы разделились… Московская Патриархия приняла все удары. Как бы на нее не смотреть, но она от лица Церкви… В чем правда Московской Патриархии? В том, что она сказала ложь, и защитила от окончательного истребления Церковь на нашей земле, она сохранила традицию… А чем руководствуются осуждающие Московскую Патриархию, а тем, что они не такие, а лучше…» На Московскую Патриархию и удары все направлены, и все осуждение. Не признак ли это того, что именно она на пути Христовом?

Отцу Димитрию достает духа прямо в лоб спросить тех, кто отвернулся от «заблудших» и «падших»: А чем вы лучше грешников, предателей и безбожников? Но он верит в примирение расколовшихся частей Церкви и держит речь к раскольникам и противленцам не с обличением, а с надеждой, что проявится в них духовная зрелость.

ВО ВЛАДЕНИИ КЕСАРЯ

О своей книге о. Димитрий Дудко говорит: «Все это слишком лично, и, может быть, не нужно было бы создавать из этого книгу, но мне показалось, поскольку я священник, нужно проповедовать и в позоре, через собственный позор попытаться проповедовать». Проповедовать в условиях следствия в КГБ значит неизбежно говорить на языке безбожия, ставить себя на место своих обвинителей, по слову Апостола: Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22). О своих проповедях до ареста о. Димитрий пишет: «Я говорил так, как будто нет власти безбожников, делал, не чувствуя над собой никакой власти». Оказавшись в жерновах системы, он стал относиться к ней как к совокупности конкретных живых людей, каждого из которых можно пытаться понять и даже полюбить. «Зачем он Кесаря трогает?"-возмущаются чекисты. «Власть дает Бог, — размышляет в ответ на это о. Димитрий, — дух злобы не имеет власти. И нужно отдавать Кесарю, что ему принадлежит, ни в коем случае не отдавать Божьего». «Божия я им не отдал, только сказал в угоду им несколько дипломатических слов, лживых, хочу сказать прямо, но мы ведь сейчас на фронте, а на фронте стратегия не обходится без лжи».

На духовном фронте действуют другие законы, чем на войне плоти и крови. Одна из ключевых метафор «Проповеди через позор» — уподобление коммунистов мытарям, антикоммунистов — фарисеям. Еще задолго до перестройки о. Димитрий сам осознал и попытался открыть своим ближним, что коммунисты и безбожники несчастные люди, которые нуждаются в духовной помощи. Христианин должен идти к «мытарям», а не гнушаться ими, жалеть, а не проклинать их. Спустя десятилетие, когда происходило крушение советской системы, отец Димитрий, к удивлению многих, выступил ее защитником. «Я, знаешь, как-то стал на стороне советской власти и коммунистов… взял да и перешел на другую сторону». Собеседник батюшки желает уточнить: «Я не понимаю. Так на чьей ты стороне сейчас?» Ответ: «На Христовой. Христос пришел всех спасти, и я, последовавший за Ним, должен беспокоиться о спасении всех».

Согласно отцу Димитрию, коммунисты осознали, что государственное и общественное устройство их неладно, стали открывать свое сердце другим, неведомым возможностям. Коммунисты сами себя поставили под вопрос, антикоммунисты же, диссиденты при первой же возможности принялись терзать своих врагов, разрушать весь многолетний уклад общества. Получилось, что убежденные, искренние безбожники повели себя по-христиански, многие же «христиане», борцы с властью, поступают не по-христиански. Где же правда?

Советская Россия, страна эта обширная, с провинциями и союзниками, была собственно тем же российским имперским домом, но — с поехавшей крышей, тем же храмом — но без креста и с покосившимся куполом. Вот почему спасением было бы — это если бы Горбачев взялся за починку крыши (церковное начало позволил бы восстановить). Но Горбачев был совсем не годен для России. Он ничему не научился у истории — пошел на том же поводу за тем же конокрадом. Надо было советский свод выправлять в духе Православия — и можно было больше ничего не трогать.

Многие считают, что теперь уже поздно спасти положение. Но для чего-то нужно в Промысле Божием, чтобы прошли мы и через современную эпоху. Мы все считаемся с кесарем, и виним его в своих нестроениях. Великое попущение продолжается.

ДЕТСКАЯ ХИТРОСТЬ

Мудрость отца Димитрия после его ареста сказалась в том, что он почуял ход истории. В общении со следователями-чекистами, с высоким начальством, которое признало, что государство не во всем право по отношению к Церкви, он почуял, что в жизни все гораздо сложнее, чем это представляется политическим диссидентам. Многое изменилось за десятилетия советской власти, многое меняется и еще изменится. Обнаружился историзм происходящего, объемный смысл событий. Обнаружилось лицо русского народа, русской государственности, которое не стерлось за 70 лет окончательно, а парадоксальным образом начало проступать из-под багровой личины «тоталитаризма». Русский народ оказался гораздо более живучим и широким по своим возможностям освоения чужеродных и навязанных ему законов, чем думали отчаявшиеся. Русский народ оказался способным переварить казалось бы смертельный яд марксизма и атеизма и не принять его в свое душевное устроение. Важнее же всего — русский народ принял эти 70 лет именно как великое попущение и несмотря ни на что продолжил вековой процесс вырабатывания своего народного характера, своего национального духа. Он выжил.

«Они без Бога, а ты с Богом, — говорит своим непримиримым читателям отец Димитрий, — а чем ты отличаешься от них?» «А вдруг да еще первыми направятся в Царствие Небесное? И так может быть. А мы все судим, и их, и друг друга». В сознании отца Димитрия свершилось отделение зерен от плевел, духовного дела от политической игры. Он так прямо и пишет: «Не захотели видеть священника, а ведущую фигуру, у которой можно погреться. Простите за выражение. Короче говоря, хотели сделать из меня политика». Напротив, в самом себе, непреклонном борце до ареста о. Димитрий теперь углядывает и определенную гордыню, и определенную жестокость к ближним. Ведь он ставил многих на путь внешней борьбы, на путь ожесточения против недуховного, бездуховного мира, против духовно-социальной неправды. А им следовало бы сосредоточиться на пути внутрь своего сердца. Больше толку было бы. «Геройство ради своего доброго имени может стать горем для других». «Правда Божия не то, что правда наша… Божия правда не на поверхности, идет вглубь… Если правда твоя не несет в себе любви, она — обман». Правда бывает и хуже лжи, потому что человек всей правды никогда не видит.

И вот, если правду нельзя добыть прямым путем, если она не дается идущему напролом, пробивающему стены, то она может дастся на окольном пути. Именно окольный путь отец Димитрий и избирает. Он называет его «юродством проповеди», когда Бог избирает немощное мира и из немощи и неразумия творится промысл и мир спасается.

Окольный путь юродства — это не значит, что речь идет о юродстве во Христе как об одном из чинов святости. Юродство можно понимать и шире — как определенную сторону христианства, как один из неотъемлемых моментов христианства. В земной жизни и воскресении Христа есть свое юродство. Есть юродство в этой триаде: Преображение — Голгофа — Воскресение. В этом смысле, каждый подлинный христианин не чужд некоторого юродства. Но с отцом Димитрием особый случай — он принял на себя позор и принял позор как ту «багряницу», в которой ему судил Бог пройти один из участков жизненного пути. Он осознал, что «чучелом» (по его выражению) быть радостно, если эта немощь проявляется во Христе, из Христа не выпадает, а удерживается в Нем.

Как и подлинное юродство святых юродивых, это не артистизм, не игра, а горькое мучительное действо, страшное действо, на грани духовного преступления и на грани высшего совершения: «Когда я принял, пусть детскую хитрость — посмотреть глазами обвинения на все, в чем меня обвиняют, их словами оплевать себя, от меня отступили, хотя и со скрежетом зубовным». «Смирил меня Бог зело, смирился я так, как никогда».

Путь юродства связан с видением глубин зла, в котором лежит не только мир твоего врага, но и твой собственный мир. «Представьте себе, если бы мы увидели вдруг всю бездну наших грехов, что было бы с нами… А так не видим, и думаем, что опасность в другом, не во мне». Поэтому достойно не осудить безбожника, а предоставить суд Богу, заботясь о внутреннем суде и внутреннем свете: «Свет появится только тогда, когда тьму грехов начнем разгонять своим покаянием. Жалостью, любовью к грешникам». «А мы не терпим обид от грешников, поэтому наше обличение грешников — это наша обидчивость. А не правда».

Отец Димитрий — это очень русское явление, явление, органически происходящее из всего строя нашей жизни. Потому и христианство его естественное, природное, уже не привносимое извне, а являющееся в образе усвоенного в течение веков, излучаемое изнутри. Отсюда и его вера в Россию, которую он называет страной, специально предназначенной для христианства. Даже в безбожии Россия остается богоносной, — считает батюшка, — потому что страдания не прекращаются. Заповеди блаженства — наши заповеди, хотя по букве мы их и не знали. Блаженны плачущие, блаженны алчущие правды, блаженны изгнанные за правду, блаженны кроткие. В этом высота России.

(По материалам сервера «Православное книжное обозрение»)