 |
| Российская газета | Екатерина Афанасьева | 16.06.2004 |
Откуда у немцев «чеченский синдром»
8 октября 2002 года около пяти часов вечера недалеко от чеченской деревни Шамаши российскими спецназовцами был убит немецкий гражданин Тарек Бугдир. Он погиб во имя Аллаха. Солдаты находят его паспорт и написанное от руки завещание: «Смерть для Аллаха есть жизнь в раю, дай мне стать мучеником и прости грехи мои, ибо Ты всемогущ».
В тот же день неподалеку погибает еще один немец Мевлют Полат. Баварец (в Германии нет различия между гражданством и национальностью. Эта традиционно однонациональная страна находится сейчас в недоумении).
Гибель этих двух мусульман начинает беспокоить немецкие службы безопасности. Они боятся распространения чеченской войны на Германию. Бугдир и Полат уже в течение трех лет вращались в радикалистских кругах. А что они делали в Чечне? «Копить деньги и ехать на них в Чечню для немецкого гражданина ненаказуемо», — заявляет министерство внутренних дел Баварии. Однако частые поездки в Турцию, Грузию и Азербайджан Бугдир, по мнению следователей, из своего заработка разносчика газет и частного учителя финансировать не мог.
До печального события Бугдир живет тихо и спокойно со своей немецкой женой. В 2002 году он получает немецкое гражданство. Во всем он человек незаметный, лишь регулярно ходит в мечеть и Исламское общество. А его члены, как выяснилось, занимаются в последние годы не чем иным, как поддержкой чеченских террористов — деньгами, оружием и людьми.
Турецкий марш на Запад
Более сорока лет назад, 30 октября 1961 года, Федеративная Республика Германия заключает с Турцией договор о посредничестве турецких рабочих. Незадолго до этого Турция разрешает своим гражданам выезд за границу. Большинство немецких турок приехали в это время в Германию. Сейчас число живущих здесь турецких граждан достигло примерно 2 миллионов, не считая женщин и детей, живущих нелегально, либо детей, получивших гражданство, которые уже совсем не поддаются статистике.
Живут турки традиционно на западной стороне — в Нордрейн-Вестфалии, Баден-Вюртемберге, Баварии и Гессене. Но охотнее всего они селятся в Западном Берлине. В двух его районах — Кройцберге и Веддинге — сконцентрированы около 137 000 турецких мигрантов. Но картина в этих районах вовсе не западная. Уже в конце шестидесятых турецкие рабочие начали перевозить в Германию свои многодетные семьи. Только в промежутке между июнем и декабрем 1979 года в Берлин прибыли 10 000 турецких детей. И тут начинаются первые проблемы.
Социальная работница Кройцберга, района Берлина, очень густо населенного турками, взрывается и высказывает все, что она думает про этих отсталых, с ног до головы закутанных, не говорящих по-немецки и беспрерывно беременных женщин. И этот взрыв — отражение разочарования по поводу провала тридцатилетней интеграционной политики федерального правительства. Так долго стремились немцы казаться терпимыми и открытыми к другим культурам, но терпение кончилось.
Маленькие дешевые квартиры переполнены. Немцы стремятся как можно скорее покинуть «турецкие» районы. В школах и детских садах из-за преобладания турецких детей начинается практически обратная интеграция, т. е. не турецкие дети начинают говорить по-немецки, а немецкие — по-турецки.
К этому всему прибавьте безработицу. Берлин — это город-банкрот, в котором практически все предприятия прекратили прием на работу, не говоря уж о государственных заведениях. Особенно высок уровень безработицы среди турецкого населения. Объясняется это плохим знанием языка и низкой квалификацией. Когда-то в семидесятые именно такие рабочие и были нужны. Не хватало тех, кто сделает грязную работу и дешево. Сейчас они оказались лишними.
Живя среди своих и варясь в собственном соку, многие из них (впрочем, как и большинство наших бывших соотечественников немецкой национальности) не считают нужным учить язык местного населения. В этом просто нет нужды. У турок практически все свое. Свои магазины, рестораны, дискотеки. Есть и свои работодатели, у которых знание немецкого языка не обязательно. Таких, правда, не хватает. Хватало бы — все были бы, наверное, довольны.
И со школой тоже не все в порядке. Один мой знакомый преподает в одной из школ берлинского района Тиргартен. Чтобы работать там, нужно иметь крепкие нервы и не только. Никто не может поручиться, что школьники не вооружены хотя бы холодным оружием. Группируются по национальностям, разговаривают на своем языке и презирают учителя за незнание турецкого, арабского и т. п. Беда еще и в том, что многие родители-турки, особенно выходцы из бедной и отсталой Анталии, считают: мол, зачем детей учить, когда они и без этого могут зарабатывать деньги!
Многие, но не все. Времена меняются, и турецкая элита играет все возрастающую роль в культурной, научной и политической жизни Германии. Не все застревают в гетто, так и не получив среднего образования. Турки, бывшие и настоящие, штурмуют университеты, занимаются научной деятельностью, становятся учителями. Особенно они любят учить экономику (в отличие от русских, которые почти все поголовно занимаются филологией, преимущественно родной). Так что экономические факультеты берлинских университетов тоже превратились в своеобразные гетто. Это второе и третье поколение мигрантов. Они чувствуют себя частью немецкого общества.
Десять лет назад вряд ли возможно было бы себе представить, что игрок по имени Мустафа Доган играл за немецкую сборную. Или в телесериале турок играл бы не преступника, а полицейского. Несколько депутатов турецкого происхождения сидят в бундестаге (наши там, кстати, тоже есть), а режиссер Фати Акин спасает репутацию немецкого кино и получает призы на международных кинофестивалях. Друг одной моей подружки-немки, тоже по имени Мустафа, владеет сетью модных ресторанов.
Растущее не по дням, а по часам турецкое меньшинство с недавнего времени начало влиять и на политику этого правительства. В частности, на его позицию по поводу вступления Турции в Европейский союз. Этот вопрос в Германии считается практически решенным. Последним серьезным противником остается лишь ХДС — партия старого канцлера. И как раз начинает показывать себя турецкая «пятая колонна», грозящая проголосовать на выборах против этой партии. И ХДС боится. На закрытых заседаниях группы по проблемам Европейского союза депутаты вздыхают: хочешь — не хочешь, а вступление Турции в ЕС поддержать придется, иначе о победе на следующих выборах речи быть не может.
Не так страшен платок…
В Роттердаме строится мечеть, самая большая в Европе. А Голландия, страна, в которой всякий свободен на свой фасон, прощается с тридцатилетней традицией мультинациональной терпимости и начинает внимательнее присматриваться к традициям и обычаям прибывающих иностранцев. В особенности минареты вызывают возмущение — оттого, что они становятся выше стадионов и домов для беженцев.
И дело тут, как ни странно, не в неприятии чужой веры, а веры вообще. Раньше подобную реакцию вызвали бы православная колокольня или католический храм. У Европы проблемы с исламом. Но это не столкновение христианства и мусульманства, а противоречия, вызванные появлением общества религиозного внутри общества потребительского, которым управляют совсем другие ценности.
На континенте пустых церквей вдруг появились женщины в платках. И некоторые немецкие политики объявили его ношение неконституционным. Разумеется, вряд ли кто-нибудь думает, что под каждым платком скрывается мусульманская террористка. Будь это так, переловить террористов спецслужбам Германии не составило бы никакого труда. Анетте Шаван, министр культуры Баден-Вюртемберга, которая всю кашу и заварила, заявляет, что дело вовсе не в религии. Платок опасен не как знак принадлежности к исламу, а как символ угнетения женщины: она — существо подневольное, должна всецело принадлежать своему мужу и скрывать от всего остального мира тело и волосы. Для немцев, зацикленных на феминизме, такие взгляды кажутся просто дикими и нарушающими фундаментальные права человека.
Самое парадоксальное, что среди тех мусульманок, которые активно отстаивают право на ношение платков, слабых и угнетенных как раз меньшинство. В основном это женщины, которые всеми силами стараются организовать свою жизнь на стыке культур и противоречивых интересов. А это что угодно, но не угнетение.
Из-за чего так держатся немецкие турки за мусульманство, его символы и правила? Они боятся ассимиляции. Они боятся потерять свою культуру и оттого следуют ей с еще большим рвением и строгостью, чем если бы они жили в Турции. Это заметно не только в их религиозности: из страха «онемечиться» они носят такую же одежду, которая считалась красивой в Турции в те времена, когда они приехали, они так же обставляют свои квартиры. И девочки тоже не должны «онемечиваться». Они должны соблюдать честь семьи и все, с этим связанное. Чтобы это гарантировать, за девочкой, естественно, нужно вести неусыпный контроль.
Женщина работающая и зарабатывающая из-под этого контроля уходит. Для нее единственная возможность избежать конфликта с семьей и сохранить свою свободу — это стать мусульманкой еще более строгой, чем сами родители. Своим платком она заявляет всему миру, что никто ее контролировать не должен, что она сама к себе строга так, как не может быть строг самый строгий старший брат.
Будучи зачастую большими знатоками Корана, новые мусульманки научились обходить бессмысленные запреты отцов, братьев и прочих мужских авторитетов. К примеру, если отец пытается запретить ношение брюк и требует длинных юбок, он получает в ответ требование: найди то место в Коране, которое это запрещает. В действительности Коран запрещает ношение мужской одежды, но брюки как мужскую одежду не определяет. Значит, можно. И вообще носить платок и укрывать от любопытных взглядов все, кроме лица и рук, вовсе не означает превратить себя в асексуальное существо. Восточная традиция требует обильной косметики, а одежда турчанок гораздо более эротична, чем у большинства свободных и сексуально раскрепощенных европеек. Это подтвердит любой мужчина.
Дальше больше. Коран гласит, что мужчина несет ответственность за семью, а посему, считают мусульманские феминистки, он должен заботиться о детях — в крайнем случае найти им няню. А женщина, опять же по букве Корана, должна заниматься собственным образованием и своими делами.
Вот в таком вооружении выходят мусульманки в мир и чувствуют себя в нем, судя по всему, совсем не плохо. И те из них, которые стали учителями, могут научить мусульманских девочек жить и добиваться успеха между двумя фронтами — семейным и окружающим западным. И это все — укрывшись платком.
Окружающему же западному миру дела до этого мало. Ему не важно, чего женщина добилась и какую карьеру сделала. Если платок носит, значит угнетенная. Значит, надо сказать свое веское слово и освободить ее, т. е. выгнать с работы. Или пусть выбирает, что ей дороже — свобода или семья и религия. А быть свободной — значит быть как мы. Другой свободы в представлении западного мира не бывает.
Кстати
Страх перед мусульманскими символами господствует в Европе в разной степени. В Германии запрет на ношение платков коснулся учительниц, частично полицейских, женщин-пожарных и судей. Во Франции это уже запрещено и школьницам. В Англии же платок на полицейском никого не удивляет, только нельзя носить тюрбан при езде на мотоцикле — в шлем не влезает.
Казалось бы, католическая Италия должна была особенно строго отнестись к мусульманкам. Но не тут-то было: увольнение детсадовской воспитательницы из-за пресловутого головного убора вызвало такую бурю протестов, в том числе и в правых, националистически настроенных кругах, что потерпевшая вскоре получила другую работу.
Вопрос ношения платка вызвал неожиданную солидарность у верующих разных конфессий. Церковь и мечеть почувствовали себя в одной лодке, плывущей против течения. Есть, конечно, и такие среди христиан, которым все чужое, т. е. ношение платков, невыносимо, а свое, т. е. крест в классной комнате, вещь полезная. Однако Папа Иоанн Павел II открыто критикует новый французский запрет на ношение платка. Позиция главы англиканской церкви еще радикальнее. Вероятно, девочки, выгнанные по новому закону из государственных школ Франции, найдут приют в католических школах, для которых религиозные символы не проблема. Мусульмане в свою очередь тоже не остаются в долгу: главы мусульманских общин в Италии активно вмешиваются в судебные разбирательства по поводу присутствия креста в школьных классах — на стороне креста. Поскольку чувства и убеждения каждого заслуживают уважения.
Оптимисты надеются, что в будущем «европейский ислам» не будет выражением арабской или анатолийской культуры, а будет означать всего лишь религиозную принадлежность части европейских граждан, точно так же, как католицизм для их соседей.
P.s.
В субботу немецкие турки устраивали огромное шоу у Бранденбургских ворот под лозунгом «Мы — европейцы!». Берлинское небо им не верило и поливало их дождем.
11 июня 2004 г.
