 |
| Сибирская Православная газета | Мирослав Бакулин | 04.06.2004 |
Но если чудо, чудо вселенной, дистанцировано от нас, если топологически оно вне человека с потемневшим оком, то единственная приближенность чудесного тогда — в обладании телесного, своего тела.
Как-то один скептик, слушая мои слова о том, что предстояние Богу требует изменить свою жизнь, что просто согласиться с наличием Высшей Силы в мире, при этом не меняя своего устоявшегося, комфортного мирка, — невозможно, попросил меня продемонстрировать чудо. Вот так просто и сказал: «Покажи мне чудо, и я, может быть, соглашусь с твоими словами о Боге». Конечно, у меня в голове мелькнуло обличительное: «Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет…» (Мф. 16, 4), но я предложил ему взглянуть на собственные руки. «Посмотри на них, разве ты сам их себе вырастил? Посмотри, какие они удивительные, как дивно они устроены. Эти руки — твои? Можешь ли ты сам вырастить ногти свои хотя бы на миллиметр? Попробуй вытолкнуть их из пальцев хотя бы на чуть-чуть. Или попытайся вырастить волосы на голове. Не получится».
Тело наше растет вегетативным началом, независимо от нашей воли и ежедневного освоения тела как «своего». Вот, наше тело — это чудо. Нам не приходилось выбирать ни своего лица, ни родителей, ни Родины. Человек вообще не выбирает, кем быть, он выбирает лишь, каким быть.
И вот, тело и мир, окружающий его, — непрестанное чудо Божие. Язык — чудо, любовь — чудо. И мы назовем эти чудеса естественными, конечно, лишь отчасти постижимыми умом, но принимаемые нами как естественный ход вещей. Они даны нам изначально. Основание нашего постигающего мир ума и есть эти естественные чудеса, задающие ритм и порядок вселенной.
В созерцании китайцев этот ход вещей — становящийся во времени стержень существования всего. Они назвали его Дао (путь), и на нем основали созерцательный идеал жизни человека — идеал недеяния: «Не нарушай естественного хода вещей: не делай того, что ты можешь не делать». Можешь не есть — не ешь, можешь не спать — не спи, можешь не говорить — промолчи. Махатма Ганди сформулировал это понимание по отношению к другому: «Не требуй от другого того, чего не можешь сделать сам».
Христианский принцип аскезы тоже строится на отрицании. Заметьте этот отрицательный рефрен в заповедях Господних: «НЕ убий, НЕ кради, НЕ прелюбодействуй, НЕ лжесвидетельствуй…» (Исх.20, 13−17). Также и Апостол через отрицание определяет любовь: она НЕ завидует, НЕ превозносится, НЕ гордится, НЕ бесчинствует, НЕ ищет своего, НЕ раздражается, НЕ мыслит зла, НЕ радуется неправде…(1Кор.13,4).
То есть активность христианина в каком-то отрицательном действии: отсечении от себя злых поступков, намерений и помыслов, того, что заслоняет от Бога.
Так как мир — это чудо Божье, я не должен присваивать себе то, в чем я — только часть, в чем я ищу с-частья, то есть со-у-частия. Что же такое счастье человека, исходя из чудесности мироздания? Это устремление быть проводником не своей горделивой воли, присваивающей себе то, чего не сотворял, но, напротив, — устремление быть выразителем воли Того, Кто создал всю вселенную. Счастье — соотносить свою волю с волей Бога. Человек не выбирает, чему поклоняться, он не сам себе ум сотворил, но лишь, если ему хватает мудрости, позволяет ему действовать в себе.
Но есть чудеса много выше нашего разумения, чудеса, казалось бы, нарушающие все принимаемые нами правила вселенной. Когда мироточат или кровоточат иконы, когда воскресают мертвые и прозревают слепые. Эти чудеса уже не лезут ни в какие логические ворота. Потому что мы привыкли к ритму и порядку вселенной и забываем, что все законы земные — лишь артикулированная часть Закона Божия. Эта божественная размеренность так часто в нашем сознании превращается в общие места и расхожую «мудрость» типа «зло возвращается», «главное — здоровье», «Бог наказывает» и т. п.
И вот эти чудеса с иконами и мертвецами или когда запойный сосед вдруг бросает пить и начинает ходить по воскресеньям в храм Божий, или знакомый преподаватель вуза перестает брать взятки у студентов, или гаишник не хочет больше мытарствовать на дорогах — эти чудеса мы можем назвать сверхъестественными, потому что в них Господь восстанавливает нарушенный грехом порядок.
Господь восстанавливает правильность мира, Он зовет, стучится, а иногда и кричит нам, ожидая нашего обращения. И таких чудес, конечно, нужно страшиться. Ибо иконка, купленная нами в церковной лавке и поначалу такая родная, как солнечное окошечко в темной тюремной камере, а потом и забытая, и покрытая паутиной, и вдруг благоуханно замироточившая среди смрада нашего существования, где имя Бога давно забыто, означает только одно — Бог этим чудом кричит ко мне, Он дает мне последний шанс подняться из тины греха, обратиться и быть живому.
Те, кому даются такие чудеса, должны понимать, что они дошли до крайней точки падения, они — бесчувственны ко греху до предела. По слову Василия Великого, они подобны собаке, от голода лижущей пилу и дуреющей от запаха собственной крови.
Но те, кто и не пытался встать перед Господом, те, кто просто согласился с Православием как с «идеологией», эти новоначальные (а новоначальность может продолжаться десятилетиями, если нет личной встречи с Богом), будут искать именно того, чтобы поразить свой разум, ибо для них вера — либо «для иудеев соблазн» (1 Кор. 1,23) (то есть собственной правильности, законничества), либо «безумие для эллинов» (1 Кор. 1,23) (поражение собственных рациональных самооправдательных мотивов).
Итак, не знающие Встречи ищут ложных чудес и знамений.
Тип первый мы так и определим — «безумие эллинам».
Эти умники мечутся умом между наукой и религией. Философия, отслеживающая границы нашего утлого ума, представляет собой демаркационную линию между познанным и сокровенным, всю испещренную следами перебежчиков в разные стороны этой границы. Современные «эллины» пытаются примирить мерку современного естествознания с глубинами мира незримого, физикой и математикой устремляются постичь гармонию мира духовного. Том за томом пишутся схематические доказательства бытия Божьего. И игра этих цифирок и формулок для «эллинов» — истинное чудо, потому что форма таких «чудесных» доказательств очень утешительна для горделивого ума, опирающегося не на правду Божью, а на данные наших ограниченных чувств и данные машин, развивающих эти чувства. Современные православные «эллины» согласны со всеми евангельскими чудесами, но склонны искать им всем научное объяснение. Это похоже на «атеистический цирк» недавних времен, только наоборот. Такой «эллин» во втором законе термодинамики увеличит скорость выше скорости света, и у него появятся отрицательные величины, которые он тут же примет за доказательство бытия ангелов. Он будет плутать между закоулками эволюционизма и креационизма, так и не задавшись вопросом: а что это даст для спасения его бессмертной души? Он ухватится за одну фразу из молитвы и годами будет размышлять, что значит «и не введи нас во искушение». Он тысячи раз примерит Богу разные узкие одежды своего рассудка, но так и не поймет, что эта фраза как раз означает нашу слабость пред правдой Бога, и что Бог, постигаемый разумом, не есть Бог.
Другой же тип искушенных в поисках чуда мы определим как «соблазн для иудеев».
Иудеи, окружавшие Христа, ожидали не Его, смиренного Иисуса, пришедшего из Назарета, города грубоватых простолюдинов, но вождя-воина, который бы, победив народы, стал грандиозным политическим лидером Иудеи. Они ждали политического чуда, чуда-славы, поэтому реальность Боговоплощения была в их глазах позором. Позором было исцелять в субботу, позором было делить трапезу с мытарями и грешниками, Крестная Смерть осталась для них самой позорной пыткой. И современные православные «фарисеи-законники», привыкшие не молиться, но вычитывать правила, заставляющие и себя и других ходить в храм, поститься, орудуют именем Господа как кистенем, обрекая всех «неверных» на страшные страдания и по-прокураторски насчитывая каждому нарушившему их понимание христианства кару небесную. Они ищут чуда как вразумления тех, кто еще «не вразумился». В их ожиданиях чуда всегда сквозят апокалиптические мотивы. Духовная лень почти всегда оправдана признаками конца света. В их ожиданиях чуда главный вектор всегда — политический. Им свойственна некритичность в отношении ими же воздвигнутых авторитетов, они всегда с величайшей важностью говорят о благословении тайного «старца», пред ними Церковь должна принести покаяние за «убийство Царя русским народом», за «сергианство», им как воздух необходимы прославление Иоанна Грозного и Григория Распутина. Им во всем нужен порядок и правильность, поэтому и чудеса, ими ожидаемые, тоже похожи на закон всемирного тяготения, только наоборот.
Вот мужик с мороза зашел в храм, приложился к иконке, и от его усов на поверхности осталось несколько капелек воды. Тетушки, увидавшие эти долгожданные капельки, бросают богослужение и, столпившись у наконец-то «замироточившей иконки», начинают истово прикладываться ко «вновь обретенной святыне».
Вот они с благоговением прикладываются к носовому платку «некоторого благочестивого мужчины», на котором «чудесным образом проявился лик Николая Чудотворца». Не ведают они, что роспись по носовым платкам пастой от шариковых ручек, разведенной на одеколоне, есть вид народного творчества рецидивистов на зоне. Не смущает их, что и образ-то неканонический, и что носовой платок не место для проявления святыни. А главное, никто из них и не задумывается, что если бы и вправду лик проявился, то до какой же степени падения дошел этот «благочестивый владелец платка», что Господь его вот таким экстраординарным способом к покаянию зовет. Не понимают они, что бояться надо подобных чудес. Если действительно мироточат и кровоточат иконы, это значит, что Бог не стучится как нищий в двери нашей души, ожидая милости, любви, нет, Он вопиет, Он кричит и будит к покаянию. Он зовет к восстанию из раскрашенного гроба уютненького «христианства», когда человек воздвиг в своем сердце идола и договорился с ним о комфортном состоянии души, в которой «ни Богу свечка, ни черту кочерга».
Нам говорят: там мироточат, а там кровоточат иконы, а мы со скорбью в сердце плачем о заблудших братьях наших, о которых этим миром и кровью плачет Господь. Нам говорят, у такого-то батюшки-настоятеля в храме икона отпечатлелась на стекле, а мы скорбим о приходе этого батюшки, которому, чтобы найти путь ко спасению, необходима такая вот чудесная «встряска».
Чудом Господь восстанавливает нарушенный грехом Божественный порядок мироздания. Все нужно в нем: и болезни (чтобы человек научился терпению и милосердию), и ссоры (чтобы человек научился молитве за другого), и смерть (чтобы мы могли понять величие воскресения, чтобы и сама жизнь стала полной и глубокой).
Созерцание повседневности чуда — естественно для христианина, живущего в присутствии Божием, ожидание иного чуда — лукавство. Вера, как и любовь, не ищет подтверждений. «Господи, сотвори чудо, и я уверую в Тебя» подобно сатанинскому искушению в пустыне: «Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф.4,3).
Тысячи лет лукавое самооправдание просит, молит Бога сотворить «главное чудо» — сойти с Креста, не страдать за людей, превратить Крестное спасение в цирковое балаганное представление: камни делать хлебами, прыгать с высокого здания или просто быть таким, как все, бросать камень в грешника, судить всех справедливо, а не по любви.
Но Господь отвечает всем, через кого сатана искушает Его этими дешевыми трюками:
Но кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали. Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость чадами ее (Мф. 11, 16−19). Да, род сей лукав, он ищет знамения, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка (Лк.11, 29).
Бойтесь же искать чудес, ибо, если Господь чудом вразумляет вас, далеко вы ушли от пути спасения.
Господь создал рай и за искажение его грехом стал Человеком, был распят на кресте и воскрес, и за все слава Богу!
N4 2004 г.
