 |
| НГ-Религии | Сергей Фирсов | 26.05.2004 |
В 1947 году в 6-й московской типографии треста «Полиграфкнига» ОГИЗа при Совете Министров СССР была отпечатана и увидела свет книга, подготовленная к 80-летнему юбилею Патриарха Сергия (1867−1944). Смысл публикации под названием «Патриарх Сергий и его духовное наследство» был очевиден для любого, кто брал книгу в руки: показать преемство церковно-политической линии, проложенной почившим Первоиерархом. Его ближайший соратник и преемник — Патриарх Алексий I (Симанский) в предисловии подчеркивал, что «назначение великих деятелей церковных — сохранять неизменными основания прав Церкви, несмотря на разнообразие и изменения внешних форм управления, и в то же время согласовать применение их с потребностями времени и внешних условий, не поступаясь существом правил и традиций церковных». Очевидно, что главную заслугу Сергия Патриарх Алексий видел в сохранении им институциональной Церкви без каких-либо «новшеств», умение «вписать традицию» в изменившееся социальное бытие.
О суде истории и историческом предвидении
Впрочем, не будем судить прошлое слишком строго. В конце концов Патриарх Сергий возглавлял Православную Церковь в эпоху, когда жертвой общества социальной справедливости становились не только «классово чуждые» элементы, но и вовремя не разглядевшие зигзаги партийной линии пламенные большевики. В таких условиях разобраться в том, что и как следует делать, — задача не из простых. Сергий учился понимать «логику большевизма» ценой крови невинных, без надежды на нормализацию церковно-государственных отношений. Для иерарха, пережившего 1920−1930-е гг., видевшего размах «безбожного строительства» и почти полное уничтожение организационных структур Православной Церкви и ее священноначалия, вопрос о сохранении основных прав Церкви вряд ли мог не только положительно решаться, но и ставиться. Ведь инициатива целиком принадлежала светской, т. е. советской власти.
Не случайно весной 1941 г., будучи тогда Патриаршим местоблюстителем и митрополитом Московским и Коломенским, Сергий с горечью сказал: «Мы живем в последние дни существования Русской Православной Церкви. Раньше они (большевики. — С.Ф.) нас душили, но выполняли свои обещания, теперь они продолжают нас душить, но и обещаний не выполняют». Предчувствие на сей раз обмануло его, впрочем, как обмануло и ранее, во второй половине 1920-х гг., когда владыка решился на сотрудничество с богоборцами в надежде договориться и «честно» исполнять взятые обязательства.
Даже в самом смелом воображении Сергий не мог представить, что спустя немногим более полутора лет, в июле1942 г., в Москве к печати будет подписана книга «Правда о религии в России», в которой он будет убеждать читателя, прежде всего иностранного (книга готовилась преимущественно для зарубежного потребления), что в СССР в отношении религии все обстоит благополучно. Более того, Сергий вынужден будет, клеймя «эмигрантских агитаторов» и их «ложь во спасение», утверждать, что «простой православный народ, слыша в Евангелии наставления Христовы апостолам… склонен видеть в происшедшей (в России после 1917 г. — С.Ф.) перемене не гонение, а скорее возвращение к апостольским временам, когда Церковь и ее служители шли именно своим настоящим путем, к какому они и призваны Христом».
«Ложь во спасение», увы, спасает нечасто, помогая решать тактические задачи, но никогда не выводя к стратегическим высотам. Так было с пресловутой «Декларацией» 1927 г.; история повторилась и в хрущевское время при его преемнике Алексии I.
Будущий Патриарх: в начале пути
Патриарх Сергий (в миру Иван Николаевич Страгородский) родился в семье, издавна принадлежавшей к духовному сословию. И отец, и дед, и прадед будущего святителя были священниками. Это во многом предопределило его жизнь. Рано лишившись матери, Иван воспитывался бабушкой и няней. Отец служил священником Арзамасско-Алексеевского женского монастыря, в ограде которого и прошли детские годы его детей (Ивана и Александры).
В 1886 г. Иван Страгородский окончил Нижегородскую духовную семинарию и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Именно в академии у него появилось желание принять монашеский постриг, и в 1890 г. после посещения Валаама это желание было осуществлено. В честь валаамского чудотворца Сергия он и получил свое монашеское имя. В том же году Сергий был рукоположен в сан иеромонаха и завершил обучение в академии со степенью кандидата богословия. Он был лучшим студентом и мог бы остаться в академии для подготовки «к профессорскому званию». Однако он решил заняться миссионерской деятельностью и отправился в Японскую миссию к архиепископу Николаю (Касаткину). Пробыв в миссии до декабря 1891 г., отец Сергий получил новое назначение судовым священником на крейсер «Память Азова», вернувшись в Японию лишь весной следующего года.
Весной 1893 г. молодой иеромонах вернулся в Россию уже исполняющим должность доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета столичной духовной академии. Однако вскоре его перевели в Москву инспектором. Карьера «ученого монаха» складывалась более чем успешно. Активный и прекрасно образованный иеромонах был востребован, за короткое время пройдя несколько важных церковных послушаний. В октябре 1894 г. он уже архимандрит и настоятель посольской церкви в Афинах. В 1895 г. будущий Патриарх получает степень магистра богословия, через два года его перевели на должность помощника начальника Японской миссии.
Стремительный взлет карьеры ничем не прерывается. В 1899 г. Сергий снова в столице уже ректором духовной семинарии и (через несколько месяцев) — инспектором академии. В январе 1901 г. его назначают ректором и в феврале возводят в сан епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии. Таким образом, спустя чуть более 10 лет со времени принятия монашества Сергий становится архиереем. В синодальный период такое быстрое возвышение — это свидетельство исключительных дарований и показатель умения ладить с властями. Все эти таланты сочетались у Сергия с искренней верой, глубокой религиозностью, пониманием нужд и задач Церкви. Не случайно в том же 1901 г. он стал председателем Религиозно-философских собраний, собиравшихся в Петербурге вплоть до весны 1903 г.
Он искренне стремился найти точки соприкосновения «богоискательствовавшей» интеллигенции и Русской Церкви. Сергий, как и многие его современники, желал церковного обновления, оздоровления Церкви, укрепления ее влияния во всех классах и сословиях общества. Не случайно, на первых порах он покровительствовал и Григорию Распутину, в котором потом горько разочаровался…
Как бы то ни было, но все это никак не помешало движению Сергия по церковно-административной лестнице: в октябре 1905 г. он получил блестящее назначение — архиепископом Финляндским и Выборгским, т. е. стал епархиальным, самостоятельным архиереем, не покидая столицы империи.
С 1911 г. Сергий участвовал в заседаниях Святейшего Синода, являясь одним из активных деятелей церковного управления России. Именно тогда он проявил себя блестящим администратором, умевшим договариваться с властями и знавшим все тонкости бюрократического ведения дел.
Революция и первые годы советской власти
Падение самодержавия и появление у кормила российской власти Временного правительства самым существенным образом сказалось на организованной по старым синодальным лекалам церковной жизни. Прежний состав Святейшего Синода новым «революционным» обер-прокурором В.Н. Львовым был отправлен в отставку, но Сергий, единственный член прежнего Синода, остался (и это несмотря на заверения, что если присутствие распустят, он уйдет со всеми). Сергий и возглавил новый Синод, включившись в работу по подготовке Поместного Собора.
Надо признать, он много сделал для его созыва, но когда Собор приступил к работе, архиепископ Сергий перестал доминировать. Среди наиболее ярких участников Собора его имя встречается не так уж часто. Показательно: за то, чтобы Сергия выставить кандидатом в Патриархи, высказались только пять человек! Получив 28 ноября 1917 г. сан митрополита, он стал также членом патриаршего Священного Синода. Однако в реформированной Церкви, где канцелярия уступила место возрождаемой соборности, митрополит Сергий был только «одним из» и притом далеко не самым выдающимся архиереем.
В страшном для Русской Церкви 1922 г., когда большевики решили расколоть Церковь, митрополит поддержал обновленческий раскол, будучи (по крайней мере формально) в течение 14 месяцев противником «тихоновцев». Затем он принес публичное покаяние и был принят Патриархом в сущем сане. Стоит ли негативно оценивать это, зная, что Сергий признал свои ошибки и был прощен? Что бы ни говорили, но в то время он стремился спасти институциональную Церковь от разрушения, более того, по словам современного исследователя, «его стремление легализовать Московскую Патриархию было явным сопротивлением параллельной раскольнической структуре обновленцев». Если все так, то остается один вопрос: а разве можно в борьбе с раскольниками, легализованными при посредстве ОГПУ, использовать те инструменты, которые, собственно, и были свидетельством изначальной порочности методов обновленческих лидеров? Неужели цель оправдывает средства? Если это так, то действительно говорить больше не о чем. Однако лучше оставить данный вопрос без ответа.
Святейший Патриарх Тихон скончался в апреле 1925 г., оставив завещание (ибо на созыв Поместного Собора он не мог надеяться). В этом завещании Святитель указал трех кандидатов (возможных местоблюстителей): митрополитов Кирилла (Смирнова), Агафангела (Преображенского) и Петра (Полянского). Так как два первых иерарха благодаря советской власти не могли вступить в должность, то руководство Церкви было поручено митрополиту Петру. Он, в свою очередь, составил завещание, в котором и указал имя Сергия, постригавшего его в монашество и совершавшего над ним иерейскую хиротонию в качестве одного из кандидатов (заместителя Местоблюстителя). В декабре 1925 г. митрополит Петр был арестован, и руководство церковным кораблем перешло в руки митрополита Сергия. Он получил власть, которая в тех условиях скорее была искушением, чем «подарком судьбы». Дальнейшая история неопровержимо доказала, что это было именно так.
Заместитель Местоблюстителя: из истории идейного конформизма
Митрополит достаточно быстро понял (особенно после ареста 1926 г.), какова цена легализации Церкви в глазах официальных советских властей, что им необходимо и желательно получить. В ответ на легализацию высшего церковного управления и юридическую нормализацию церковной жизни они требовали прежде всего возможности влиять на кадровую политику Церкви для осуществления полного контроля над теми, кого открыто называли врагами. В 1927 г. Сергий согласился играть по предложенным ему правилам и в мае получил наконец необходимую легализацию. А в июле 1927 г. появилась печально известная «Декларация», заявлявшая, что церковные деятели «не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством».
О «Декларации» писали столь много, что останавливаться на этом вопросе, видимо, не стоит. Довольно быстро все близко знавшие церковные проблемы поняли, чего стоит легальное, официально признаваемое властями существование Православной Церкви в СССР. Поняли это и те, кто был назван Патриархом Тихоном возможными его преемниками на посту Местоблюстителя, прежде всего Казанский митрополит Кирилл.
Митрополит, не по своей воле оказавшийся в стороне от церковной политики, не хотел идти на «конфликт честолюбий» и пререкаться с Сергием, когда Заместитель вынужден был «покрывать» репрессивные действия карательных органов в отношении архиереев молчанием. Результатом и стал отказ митрополита Кирилла от молитвенно-евхаристического общения с Заместителем. Кирилл полагал, что Сергий узурпировал церковную власть, выступая как облеченный патриаршими правами иерарх. Он был убежден в том, что митрополит Петр должен стать судьей в этом деле, предлагая Заместителю передать их переписку Местоблюстителю Петру.
Отказ Сергия привел к формальному разрыву и как результат — к определению Временного Синода, состоявшего при митрополите Сергии, от 11 марта 1930 г. о запрещении митрополита Кирилла в священнослужении. Методы «административного воздействия», предпринятые митрополитом Сергием, этим актом демонстрируются более чем наглядно. То, что за спиной Заместителя стояло ОГПУ, лишь усугубляло ситуацию. Его церковная власть, таким образом, оценивалась «компетентными органами», так сказать, политически.
В то же время митрополит Кирилл в отличие от митрополита Сергия принципиально по-иному понимал природу Церкви: если его оппонент «во главу угла ставил сохранение централизованной церковной власти и считал возможным ради этого идти на такие компромиссы, которые многими воспринимались как предательство», то Кирилл полагал, что «важнее всего для судеб Церкви было свидетельство правды и явление миру Ее божественного достоинства, верности духу Христову». Подобное заключение характерно само по себе и звучит без всякого пафоса как указание на принципиальную порочность избранного митрополитом Сергием пути. При этом митрополит Кирилл всегда подчеркивал, что нельзя смешивать вопрос отношения к политике митрополита Сергия («сергианству») с вопросом присутствия благодати в возглавлявшейся им части Русской Церкви.
В отличие от своих «правых» оппонентов митрополит Сергий видел смысл своей деятельности в сохранении любыми способами внешнего церковного устройства, ради этого не стесняясь в любой ситуации находить аргументы против тех, кто был не согласен с его политикой. Угрозы прещений являлись у митрополита Сергия «стилем» борьбы с несогласными.
Да, в тех условиях должность Заместителя Местоблюстителя патриаршего престола невозможно было бы признать «синекурой». Но дело, полагаю, заключалось вовсе не в этом. Ведь возглавить Русскую Церковь предлагали и тем, кто был назван в завещании Патриарха Тихона, например, митрополиту Ярославскому Агафангелу (на рубеже 1926−1927 гг.). «Куратор» Русской Церкви от НКВД Е.А. Тучков предлагал ему возглавить легализированное церковное управление при условии подчинения внутренней жизни Церкви чекистскому контролю. Но владыка от предложения отказался.
Чем дальше, тем больше митрополит Сергий всей своей деятельностью демонстрировал исключительную лояльность к тем властям, которые сознательно мешали иерарху, чьи полномочия он временно замещал, т. е. митрополиту Петру исполнять возложенное на него Патриархом Тихоном послушание. Он даже не мог послать от своего имени передачу ссыльному святителю, чьим именем управлял Церковью, для этого требовались окольные пути: ведь «как легализированный возглавитель Церкви он должен был покрывать злодеяния советских репрессивных органов, действительно оказывая им тем самым своеобразное „содействие“ в преследовании неугодных церковных деятелей, первым из которых и был заключенный Местоблюститель».
К 1934 г. все стало в этом деле еще более очевидно: митрополит Сергий принял титул Блаженнейшего, т. е. de jure стал больше того, кому подчинялся. Новый титул Заместителя, равно как и данные по этому поводу разъяснения, указывали на то, что фактически митрополит Петр Московской Патриархией в расчет более не принимался.
Удивительно ли это? Очевидно, нет. Благодаря архивным разысканиям последних лет установлено, что в своих письмах 1930-х гг. митрополит Петр порицал действия митрополита Сергия. И при этом все же, находя путь митрополита Сергия ошибочным, Местоблюститель саму Церковь, которой тот управлял, по-прежнему считал Патриаршей. Благодаря этому заключению стало возможно сделать и еще один принципиальный вывод: все те акты Заместителя, которые не получили санкции митрополита Петра, можно рассматривать как имеющие известную долю условности. В результате действия митрополита Сергия, которыми он пытался поставить в положение раскольников всех несогласных с его политикой, инициированной ОГПУ (многочисленные прещения, объявление недействительными их таинств и т. д.), так и не получили силы церковных актов. Таким образом, благодаря митрополиту Петру «на последней глубине» было сохранено единство Русской Церкви.
Горькие плоды и сладкий плен
1937 г. без преувеличения можно назвать временем сбора «политических плодов» митрополитом Сергием (Страгородским), воочию увидевшим, что договоры с безбожной властью не спасают, не гарантируют даже жизнь, а лишь отодвигают час расплаты для решившегося играть написанную ОГПУ-НКВД роль. Накануне войны митрополит пессимистически смотрел на будущее Русской Церкви, внешнее устройство которой было почти полностью уничтожено. В самом деле: 4 архиерея на свободе, менее 400 храмов на всю территорию СССР (правда, без учета вновь присоединенных земель Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, Буковины). В одном 1937 г. репрессировали почти 137 тыс. клириков, большинство из которых расстреляли.
Ситуация изменилась после начала Великой Отечественной войны. Митрополит Сергий в первый день войны написал обращение, в котором указал, что «Церковь Христова благославляет всех православных на защиту священных границ нашей родины». Сталин достаточно быстро оценил патриотическую роль Церкви в годы военного лихолетья. Антирелигиозная пропаганда стихла, журналы «Безбожник» и «Антирелигиозник» закрыли. Религиозный фактор решили использовать на полную мощность. В издательстве, где ранее печатались атеистические произведения в 1942 г. и была подготовлена книга Сергия «Правда о религии в России»; в том же 1942 г. 30 декабря митрополит Сергий обратился с призывом о сборе средств на постройку танковой колонны имени Дмитрия Донского. 5 января 1943 г. Сталин передал через митрополита Сергия благодарность русскому духовенству, после чего был открыт церковный счет в Госбанке СССР. Это явилось первым утверждением юридического статуса РПЦ за годы советской власти. «Внешнее церковное устройство» можно было восстанавливать…
Дальнейшая история известна. 4 сентября 1943 г. митрополит Сергий и два его соратника — митрополиты Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич) были приняты Сталиным, а через четыре дня состоялся Архиерейский Собор, на котором присутствовали 19 человек. Они и избрали Сергия Патриархом Московским и всея Руси. 12 сентября прошла интронизация нового Патриарха. «Как мудрый кормчий, он благополучно провел корабль Христов через рифы, скалы и мели и вывел его на спокойный фарватер — привел Русскую Православную Церковь к патриаршеству. Между Церковью и гражданскою властью установилось полное взаимное доверие и понимание», — резюмировали спустя три года после смерти Святителя в 1947 г. составители апологетической книги «Патриарх Сергий и его духовное наследство».
Какое же наследство оставил почивший Патриарх? Неужели только умение устанавливать полное доверие и понимание с любой гражданской властью? Неужели только формальный подход к тому, что есть благо Церкви? Убежден, не так стоит отвечать на поставленный вопрос.
Время Сергия — это и время мучеников, исповедников, тех, «за Христа пострадавших», кто пронес свою веру и доказал, что ценой безоглядной лояльности богоборческой власти нельзя покупать право на гарантированное Конституцией «отправление религиозного культа», что нахождение места в политической структуре государства неминуемо низводит Церковь на роль «религиозной обслуги», к которой обращаются по мере надобности, далеко не всегда утруждая себя соблюдением хотя бы внешних правил приличия.
