 |
| Град Духовный | В. Николаев | 21.05.2004 |
Сынки
Чем дальше от Москвы отъезжаешь, тем более сложная жизнь, и чем суровее она, тем более мужественные видишь души. Так складывается жизнь, что Господь, посылая нам страдания, делает нас более закаленными, более мужественными, стойкими, и это объединяет семьи. Бессмысленных страданий Господь не посылает. Когда набираешься мужества, понимаешь особую пользу суровых жизненных потрясений. Даже несмотря на то, что у меня тяжелое заболевание, тяжелая группа инвалидности, я понимаю, что от этого мне огромная польза. Начинаешь смотреть только в сторону храбрых.
Моя судьба изменилась, когда я учился на втором курсе в военном училище. Тогда произошло восстание чеченцев, которые отказались служить в армии. В Челябинске их унять не смогли, и эшелон направили в город Сибирск, как он называется в книге. В действительности это город Курган. Пока эшелон перегоняли из Челябинска к нам, были уничтожены все проводники, три проводницы были изнасилованы и выкинуты из окон. Подбирались уже к машинистам локомотива.
Когда поезд пришел в Курган, впервые в жизни наше училище подняли по боевой тревоге. По голосу начальника училища мы сразу поняли, что тревога не учебная. Нам были выданы боезапасы. Тогда произошло то, что стало поэтапно менять состояние моего духа. И не только моего — всех моих однокурсников. Перед нами впервые в жизни выступил начальник училища и начальник КГБ области. Этот пожилой человек, генерал, в час ночи при температуре минус тридцать один градус вышел перед нами и снял шапку, поклонился ребятишкам-курсантам и сказал: «Сынки, я вас прошу остановить это бесчестие. Всю ответственность беру на себя». И знаете, этого было достаточно, чтобы восемнадцатилетние сынки поняли, чего от них хотят. Хотят, чтобы в стране был порядок. Как ждут этого от воина Христова, от воина Отечества.
Пока мы ехали до города — а там путь примерно занимал около четырнадцати минут, — были вскрыты секретные пакеты, где было сказано, что нам разрешено сделать. Свою задачу мы выполнили в течение двадцати восьми минут. Эшелон из трехсот призывников был усмирен, детали описываются в книге.
Потом из всего состава училища, который участвовал в этой операции, несколько человек были призваны для подготовки по соответствующему направлению — поиск и спасение терпящих бедствие и попавших в плен, поиск и уничтожение караванов. Тогда мы еще не предполагали, что окажемся в Афганистане, но наши мудрые наставники предвидели это. В 1987 г. нас отправили выполнять боевую задачу в Афганистан.
Нам было зачитано, что от нас требуется. Зачитано не грозным голосом, а обыкновенным, житейским, как разговаривают обычно на кухне. Потому что такова ежедневная, житейская работа военного. Он присягал, если потребуется, умереть для того, чтобы приказ был выполнен.
До сих пор вспоминаю слова одного полковника, героя России, героя Советского Союза того времени, который всегда говорил нам: «Сынки, ваша задача состоит в том, чтобы вы не только достойно побеждали и убивали, а в том, чтобы вы достойно умирали за Родину». Эти слова навсегда отпечатались в нашем сознании, на нашем сердце, дали свое благодатное семя, помогали выполнять любую боевую задачу.
Иное измерение
Нас отправили в Афганистан. Мы были приданы отдельному вертолетному полку и работали одновременно со спецназом «Чайка», который описывается в книге. Летали мы вместе с Николаем Майдановым, дважды героем России. Война — это время иного измерения, иного состояния психики, осознания боли за своих, за близких, боли душевной и физической. Это иное понимание письма от матери, письма матери от тебя. По-иному вспоминаются дети. По-другому смотришь на свою жену. Это в какой-то степени Божий дар, потому что столько подвигов, сколько я видел на войне и в тюрьме, я в миру не наблюдал.
На войне людям выделяется определенное время, чтобы они достойно подтвердили присягу. За ними осталось Отечество, семья, своя деревня, отцовский урожай, даже отцовская корова. Все это стоит за этим человеком. И все должны это были четко понимать.
Екнуло сердце
Штатный режим для нас предписывал три вылета в день. Каждый длился по два — два с половиной часа. Наша задача была найти караван противника, навязать ему бой и дожидаться подхода основных сил.
Если душманов было больше, чем это сообщалось предварительно, нужно было продержаться более суток.
Никого не интересовало, замерзли ли у тебя ноги, отморожены ли у тебя руки, хватает ли тебе боевого запаса. Была поставлена задача, и мы были обязаны ее выполнять. И мы ее выполняли.
Все шло в относительно обычном режиме до часа «икс» 3 января 1988 г., когда спецназ «Чайка» был зажат в горах, где более суток находился в засаде. Выйти своими силами ребята не могли — из двадцати человек несколько были убиты и почти все ранены.
Мы их нашли по факелу в 14.10, всех забросали на борт. На войне считают по головам, потому что руки и ноги могут быть оторваны, можно ошибиться при подсчете, все ли у тебя на борту. Пересчитали — все, и понесли к себе на аэродром.
Летали мы на высоте от пяти до пятнадцати метров. Выше подниматься нельзя, потому что можно попасть под ракету «Стингер». Когда же заходишь на посадку, то вертолет вынужден набирать более высокий угол захода, подниматься до сорока метров, и после этого приступать к снижению. И вот когда мы на четвертом развороте достигли вершины примерно около сорока метров, здесь произошло то, что видимо должно было произойти. В нас попадают две ракеты «Стингер». Одна — в хвостовую балку, другая — в несущие винты. И далее вертолет, продолжая инерционное снижение, заваливаясь на хвост, с недолетом до своей взлетной полосы падает на свое минное поле и подрывается.
Хвост и винты отлетели сразу, еще в воздухе. Меня спасло то, что я находился у носового пулемета, и сидящий позади меня борттехник, обхватив меня руками, упал сверху на кучу наших ребят. Я оказался самый живой из всех.
Братья и сестры, есть такое понятие — екнуло сердце. Это чувство в подавляющих случаях свойственно только женщине. Где бы ни находилось ее дитя, ее близкий человек, муж, брат, отец, так устроено женское сердце, что оно за тысячи километров, как маячок, реагирует на беду своего близкого. То же самое произошло с моей женой.
Когда мы рухнули на минное поле, у нее за несколько тысяч километров екнуло сердце, как она потом рассказывала. Она вдруг почувствовала, что со мной что-то произошло. Объяснить было невозможно, но ей было не по себе. И она машинально написала молитву, которая впоследствии, когда мы сравнили, была похожа на молитву «Отче наш». И начала читать эту молитву.
Самое поразительное было то, что, после того как меня вытащили из завала, я потом даже ходил по этому минному полю, где каждые сорок сантиметров — мина, и не подорвался.
Вызываем огонь на себя
Впоследствии ранение дало о себе знать. Когда я учился в Военной академии в Москве, на третьем курсе, отвечая у доски перед аудиторией примерно человек тридцать офицеров, я сошел с ума — до полной потери сознания и ориентации по горизонту. Меня доставили в госпиталь имени Бурденко, сделали томографию мозга, и врачи пригласили мою жену. Результат был следующий: гнойник величиной с куриное яйцо лопнул, и гной пошел в мозг. Операцию нет смысла делать. Ваш муж все равно умрет. Даже если он останется в живых — максимум на два месяца. Но в сознание он не вернется.
И вот здесь я вам скажу о силе женщины. Если бы подобная ситуация произошла не со мной, а, допустим, с моей женой, то могу честно сказать: я не знаю, хватило бы у меня сил принять то решение, которое приняла она.
Жена сказала — операцию делать. Что будет, то и будет. И ее провели как показательную для студентов.
У нас дома был поясок со стихами из девяностого псалма «Живый в помощи», который, как нам казалось, мы случайно купили в одном из монастырей Москвы. Просто положили его на полку и забыли о нем. И еще была маленькая Владимирская иконка Божьей Матери, которую мы так же, вроде случайно, купили в одном из храмов.
Операция началась в понедельник — не в операционный день, просить помощи было уже не у кого, не оставалось никакой надежды. И жена впервые в жизни встала на молитву. Почти девять часов шла операция, и почти девять часов она читала на этом охранном поясе девяностый псалом. Заканчивает и снова начинает, заканчивает и снова.
А дочка, которой тогда было лет шесть, взяла иконку Божьей Матери, прижала ее к груди и просидела с ней в уголочке почти сутки, не вылезая, не просив ни пить, ни есть. Так дитя испытывало боль за отца. Казалось бы, что она может чувствовать в этом возрасте? Но ей также присуща эта женская сила. Потому что она плод нашей крови.
Через боль, через принятое на себя страдание, потому что это тоже подвиг, это тоже — «вызываю огонь на себя» — жена и дитя отодвинули беду от мужа и отца. Произошло чудо, которое очевидно должно было свершиться. Когда на девятом часу врачи вскрыли мою голову, то оказалось, что гноя в мозге нет. Он собрался опять в капсулу, и когда доктор осторожно из головы ее достал, она в сантиметре от головы лопнула и растеклась.
После операции меня доставили в реанимацию. Жене сообщили о благополучном исходе и что окончательный результат будет известен только через десять суток. Врачи пошли пить чай, и тут чудеса стали продолжаться.
Вдруг врачей вызывают наверх, на шестой этаж: что-то с Николаевым происходит. Они прибегают и видят такую картину. Я стою на операционном столе весь в бинтах, шнурах и громким голосом кричу на всю больницу: «Да здравствуют советские врачи! Слава моей жене!» Доктор Фомин говорит: «Дайте ему три снотворных, а то он будет до утра орать, вас поздравлять. Вы же видите, что он в здравии и в уме!»
Закончились операционные дни, восстановительный процесс шел довольно долго. Было время подумать. Когда меня выписали из госпиталя, возникло желание написать о том, что я увидел и пережил. Написать об этой войне. Не просто где стреляют, и убивают, и кровь рекой. А написать о достоинстве русского воина, об его мужестве, о боли близких. На войне муж — это значит, что воюет вся семья, воюет дед и бабка, потому что больно им за внука. Воюет жена, потому что она тоже с ним на войне, потому что ждать письмо с войны — это гораздо сложнее и страшнее, чем находиться на войне.
Небесная помощь
Когда была написана первая часть книги — «У каждого своя война», я стал думать о том, что теперь с ней делать. Человек я никому неизвестный, у меня нет никакого литературного образования. Где искать помощи?
В это время я был алтарником в храме Казанской иконы Божьей Матери (это возле метро Коломенское). Когда заходишь в этот храм, то в правом приделе сразу висит большая икона Иоанна Богослова. По необъяснимой причине я стал подходить к этой иконе и просить у святого помощи. Даже не просил, я просто клянчил: «Помоги, Христа ради, мне эту книгу издать, если она какую-то ценность представляет. А если ценности нет, то дай мне знать, и я ее выкину». Так я ходил недели три.
Вдруг однажды вечером мне звонит Леонид Болотин, впоследствии редактор этой книги, и говорит: «Виктор, приехал батюшка из Барнаула, прочитал твою рукопись и сказал, что найдет любые деньги, чтобы эту книгу издать».
Я обрадовался. Встретились, поговорили. А потом я спрашиваю: «Батюшка, а вы из какого храма?» А он мне говорит: «Я настоятель храма Иоанна Богослова…» Вот так первая книга пошла в жизнь. Потом была написана вторая часть «А помнишь, майор…». Я уже знал, у кого просить помощи — у святителя Николая в Пыжах. Я был прихожанином этого храма у отца Александра Шаргунова. Просил недели две. Вечером мне звонит священник и говорит: «Я знаю, что ты написал вторую часть книги. Я хотел бы с тобою познакомиться». — «Батюшке я всегда рад, приезжайте». — «Со мною будет еще два человека».
Они приезжают. Мы попили чаю, и тут он спрашивает: «В каком состоянии у тебя вторая часть книги?» Я говорю: «Батюшка, она готова. Жду теперь, кого мне Господь пошлет для издания». А он в ответ: «А вот со мной два человека, которые готовы ее издать». И тут у меня закрались подозрения, и я снова: «Батюшка, а вы из какого храма?» Он отвечает: «А я настоятель храма святителя Николая в Подкопаях».
Так пошла в жизнь вторая часть книги тиражом в тридцать тысяч, сейчас подготовлено уже восьмое издание книги «Живый в помощи» в двух частях.
За други своя
Мы учились воевать, чтобы вы были спокойны в миру. И каждый православный присягает, потому что когда человек крестится и принимает православную веру, то это тоже присяга Христу. Это присяга Богу на верность. На верность в вере. На верность Отечеству. На верность православной земле. Это духовная присяга. Я стал видеть, что на войне даже смерть за други своя — это тоже чудо, это тоже Божий дар, что смерть за други своя надо заслужить.
На сегодняшний день уровень деморализации общества достиг таких величин, что нас просто какой-нибудь пустяковой смертью уже не вразумить и не остановить. Нам нужна смерть, потрясающая наше воображение.
Летчик Николай Майданов получил звание героя посмертно. На своем вертолете он забирал своих ребят, и в этот момент пуля снайпера попадает ему в шейный отдел позвоночника. По медицинским параметрам, эта смерть мгновенная: перебиты шейные позвонки. Но так думает человек в обычной ситуации. Николай забрал всех ребят, которые были в опасности. И в момент взлета пуля второго снайпера попадает ему в сердечную сумку. Этот человек, понимая, что управлять вертолетом в такой обстановке может только он, берет всю ответственность на себя и уводит вертолет в воздухе в сторону до пятисот метров. Когда он убедился, что все спасены, то передал ручку управления правому пилоту и на руках у борттехника умер. Такую смерть надо заслужить, потому что через такую смерть тысячи людей переосмысливают свою жизнь.
Крестная сила
В конце 1996 г. в один из госпиталей доставили одного офицера из Чечни. У него было ранение в грудь и в голову. Ситуация чем-то похожа на мою. Так же пригласили его жену и сказали, что оперировать будем, если дадите согласие, но за исход не отвечаем. Скорее всего, он будет отрицательный. Жена сказала так же: «Операцию делать». Но врач, который оперировал, пожилой, мудрый врач, с богатой медицинской практикой, ей замечает: «У него на груди крест. Он во время операции будет мешать. Крест надо снять».
Жена тихо и внятно сказала: «Крест снять не дам», — и привязала его на правую руку мужу. Началась операция, и на втором часе подполковник на столе умер. Были сделаны все виды восстановления жизнедеятельности. Экран монитора показывал, что сердце не бьется: шла сплошная линия. И тут врач дает указание на отключение аппаратуры, подходит к этому подполковнику, снимает перчатки и тихо говорит: «Ну, вот брат, и крест тебе не помог». И в этот момент сердце забилось.
Для чего посылается чудо?
Тысяча девятьсот девяносто девятый год. В Чечню приехал священник. Сейчас происходят очень благодатные изменения, потому что батюшки зачастили на войну. Это просто Божий промысел. Это очень сильно сказывается на благополучном исходе боевых операций.
В одном десантном полку священник крестил ребят-десантников. Очередь подходит одному офицеру из штаба, и он говорит: «Я по-своему понимаю веру. У меня свой Бог, я креститься не буду».
И здесь восемнадцатилетние ребятишки — а вы знаете, на войне взрослеют мгновенно, там день идет за три, год идет за век, — и вот эти ребятишки подошли к этому офицеру и спокойно сказали: «Товарищ командир, если вы креститься не будете, мы с вами в бой не пойдем». Офицер покрестился со словами: «Ну если вы так хотите…» В ближайшем же бою пуля попадает ему в голову, делает два прохода, падает в рот, и он ее выплевывает. Сегодня этот офицер носит эту пулю вместе с крестом на груди, не снимая. И служит в одном из храмов на севере Москвы. Таких чудес очень много. Надо просто уметь их видеть и понимать, для чего Господь посылает это чудо.
Сила прощения
Однажды в Афганистане мы оказались в засаде. У нас в группе было двенадцать человек. Из двенадцати двое были убиты и почти все ранены. Мы оказались в непроходимом ущелье. «Духи» шли с нами след в след. Было понятно, что уйти не удастся. Решение одно: принять последний бой. Это нормальная ситуация войны. Поделили патроны. Определили, кто кого добивает, на тот случай, если вдруг не будет сил в последний миг, чтобы не попасть в плен. Пересчитали боезапасы. Воткнули перед собой штык-ножи и стали ждать.
Прошло пять минут — «духов» нет. Десять минут — «духов» нет. Пятнадцать — нет. И вдруг мы, не осознавая до конца смысла произошедшего, грязные, все в крови, уткнувшись лицом в песок и камни, стали шепотом друг у друга просить прощения. «Леха, ты помнишь, я тебя тогда обидел, ты прости меня…» — «Сашка, ты помнишь, я у тебя тогда что-то взял и не отдал. Нам жить осталось секунды, ты прости мне этот грех…»
И пока мы так примитивно каялись друг другу в своих грехах, произошло, видимо, то, для чего нам было это ниспослано. «Духи» прошли мимо, почти наступив на нас — они нас не заметили.
Я вам хочу сказать, что такова сила покаяния, такова сила прощения заблудшего дитя у отца и матери, что враг пройдет мимо этой семьи. Пройдет мимо этой семьи любая неудача и невзгоды, все минует, если ты скажешь «прости». На это надо тоже набраться сил. Это тоже мужественный поступок.
Записала Нонна Корженкова
Продолжение в следующем номере
N 2 2004 г.
