 |
| Православие.Ru | Э. Зибницкий | 21.12.2001 |
ПРОЕКТ «ЕВРАЗИЯ»
В 1993 году Дугин вместе с Эдуардом Лимоновым основывает Национал-большевистскую партию, проект, по замыслу создателей партии, призванный совместить в единое целое радикальный национализм и радикальный социализм. В самом названии партии уже скрывается эпатирующая парадоксальность. Большевизм изначально был не национален, а был направлен как раз против национального, как отсталого, реакционного за построение всемирного общества на совершенно новых началах. Национальным русский большевизм стал в силу парадоксальности и противоречивости самой жизни, исторической практики, когда чистая теория вступает во взаимодействие с реальностью. Так, большевизм, победив в России, не мог не стать русским, равно как и китайский коммунизм отличается от латиноамериканского или европейского, любая вещь, попадая в чуждую ей среду, вступает с ней во взаимодействие, реакцию. Классические национал-большевики (если мы имеем в виду преимущественно «сменовеховцев») были русскими националистами, чья теория столкнулась, во-первых, с самой грубой реальностью победы коммунистов, с которой приходилось считаться, и, во-вторых, с постепенными естественными метаморфозами самого русского большевизма, глубину и потенцию которых они, похоже, преувеличивали. Национал-большевизм являлся известным компромиссом и был обусловлен конкретными реалиями политической ситуации. Национал-большевики не были собственно большевиками-марксистами, а оставались частью русской патриотической интеллигенции, другая часть которой, оставаясь на позициях верности России, видела для России благо в уничтожении режима Ленина-Сталина любым путем, даже путем интервенции, скажем, через поддержку гитлеровской Германии. Впрочем, генеалогию партии нацболы возводят к временному тактическому сотрудничеству нацистов и КПГ в 20-е годы в Германии.
Вспоминается высказывание А. Лосева: все на свете живет противоречием. В этом смысле неоевразийский проект не только живет, но и захватывает интеллектуальное пространство самыми ударными темпами. Лимонов в свое время говорил, что в равной степени гордится революционными матросами и реакционером Леонтьевым. Эклектичность и парадоксальность неоевразийского национал-большевизма была с самого начала осознана как базовый принцип проекта, в нем идеологическая амальгама высшей концентрации образует некую воронку, с чудовищной силой вовлекающую в себя всякий достаточно восприимчивый, но нетвердый ум. Этот плюрализм может быть оправдан и чисто прагматически, как создание некоего идеологического «первичного бульона», в котором должна народится новая система ценностей, достаточно динамичная и современная, способная по всем направлениям создать реальную альтернативу западному либеральному мондиализму. Дугин со вниманием следит за развитием общественно-политической и философской мысли на Западе. Самый пристальный интерес у него вызывает любая справа или слева, оппозиция растущей политической и культурной гегемонии США. Следуя принципу плюрализма, стихийного взаимообогащения и синтеза, с самого начала в неоевразийский проект были вовлечены различные традиции. В фундамент новой антиглобалистской идеологии Дугин закладывает классических евразийцев, русскую старообрядческую традицию, опыт революции и национального социализма в России, богоискательство Серебряного века, а также западное контр-либеральное направление Ницше, Юлиуса Эволу с его «языческим империализмом», Рене Генона, Германа Вирта, пропагандирующего древнегерманскую традицию. В стратегические союзники привлекается и консервативный иудаизм и «континентальный» ислам мистических направлений. Конечно, чтобы из разного создать общее нужно вывести какой-то высший принцип, подчиняющий себе все разрозненные элементы «низшего» слоя. Что же берется здесь за высший принцип?
Евразийский проект на уровне планетарной стратегической перспективы стоится на идее геополитического союза Берлин Тегеран Токио, грядущая Евразия мыслится как «Империя отцветающей сложности» предшествующая Концу. Но, говоря о Евразии, каков бы не был контекст и план нашего обсуждения, мы, конечно, понимаем, что особую роль здесь должна играть Россия как реальная духовная и историческая сила, способная быть центром и как единственная собственно евразийская страна. Русский мессианизм пронизывает всю русскую историю и культуру в высочайших ее достижениях: от старца Филофея через классических славянофилов и Достоевского и далее к Хлебникову, Клюеву, Платонову, видевших в России альтернативу тупиковому западному пути. Однако, следуя принципу самого широкого привлечения сил сопротивления мировому гоподству бездуховной цивилизации рынка, Дугин вступает в противоречие с классическим евразийством, не терявшим связи с верой отцов, ведь Россия, которая неизбежно подразумевается под центром Евразии, страна с четко определившейся духовной самоидентификацией. Если Россия неизбежно мыслится как центр Евразии, то центром России, и именно в этом ее величие, неизбежно мыслится вера, а она у нас была одна православная. Дугин с этим спорить не в коем случае не будет, он и себя называет христианином, православным, единоверцем, но в контексте нового цивилизационного проекта, имеющего в своей основе и некую духовную, метафизическую составляющую, встает вопрос об отношении упомянутого в качестве необходимого высшего принципа и веры отцов. Интерес к различным традициям, готовность к уважительному диалогу и способность говорить на чужих языках, все это ни в коем случае не может быть вменено в вину. Нас должна интересовать лишь логика самого учения Дугина.
МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ТИПЫ
В одной из своих работ «Метафизические корни политических идеологий» — Дугин вполне отчетливо излагает свою концепцию, в контексте следования которой становятся более прозрачными и остальные его, строго тематические, труды, оперирующие иногда весьма темными категориями и источниками. Предпосылкой его рассуждений является несомненно справедливое утверждение, что в основе всех явлений общественной жизни, если оставить в стороне стихию материальных потребностей человека, лежит осознанное или не осознанное религиозно-мистическое мировоззрение, чисто иррациональная интуиция, то, что Алексей Лосев в сходном контексте называет мифом. В самом деле, такие понятия классической политологии как «правые и левые», «демократия и тоталитаризм», «коммунизм и фашизм», «прогресс и реакция» не способны, сводя все к идеологии, то есть рациональным, внешне логичным построениям, «эмблемам», «ярлыкам», объяснить многие парадоксальные процессы в истории. Справедливо и то, что теоретическое обоснование своей социальной позиции вторично и часто случайно.
В работе выделены три принципа, к которым, по Дугину, сводится все разнообразие религиозно-мистических интуиций и опыта, и, соответственно, явлений политической жизни. Он называет три позиции:
1. Полярно-райская или Абсолютная Правая. Ее сам автор раскрывает следующим образом: «Сущность этой позиции сводится к утверждению Субъекта Божественной природы, стоящего в центре (на Полюсе, в середине), полностью подчиняющегося ему (а поэтому райского!) сакрализированного космоса, космоса-зеркала, в котором не отражается ничего, кроме самого этого Субъекта, соли Земли и Неба. Этот Божественный Субъект не имеет вне себя (ни над собой, ни вокруг себя, ни под собой) никакого высшего метафизического принципа, с которым ему нужно было бы духовно считаться, и поэтому он является абсолютно свободным и неотделимым от Бога. Бог внутри него. (Этой позиции соответствует подтвержденная Христом в Евангелии ветхозаветная максима: Аз рех: бози есте „Я сказал: вы боги“.) Вне его Бога нет. Так, в космосе, в природе, на земле есть только его отражение, а поэтому природа является здесь синонимом Рая, не препятствием для его Воли, но продолжением его Воли, овеществлением его Воли, ее „большим телом“».
Дугин далее добавляет, что люди полярного типа занимают в истории радикальные позиции, направленные на возвращение космоса в райское состояние, на восстановление его состояния «зеркала», отражения, продолжения упомянутого Субъекта. Полярность предполагает эсхатологический характер мироощущения, ибо человек не может смириться с несовершенством, децентрализацией мира. Полярность предполагает также наличие инициации, иерархии посвящения избранных и носит обязательно эзотерический характер.
2. «Второй тип идеологии это идеология „Творец творение“, которую можно назвать также чисто консервативной. Она соответствует экзотерической, внешней, стороне религиозных учений… Наиболее чистой формой этой идеологии являются церковные организации католического образца или тип исламской уммы (в первую очередь, суннитской). Как правило, именно к ним точнее всего применимы понятия „теократии“ или „клерикализма“. Можно определить этот тип также как мировоззрение „потерянного Рая“. В отличие от полярно-райского принципа, этот тип мировоззрения помещает субъекта не в центре Мира (на полюсе), а на его периферии; сам же мир отождествляется здесь не с раем, а с Творением, отделяющим субъекта от Творца. Естественно, что этот периферийный субъект, субъект после грехопадения, после изгнания из Рая, уже не осознается как божественный Господин, которому полностью подчиняется космос (как продолжение его воли). Он становится Изгнанником, отделенным от Творца Творением, превратившимся отныне в двусмысленную категорию, так как, с одной стороны, это Творение скрывает Творца (негативный аспект), а с другой стороны, несет на себе печать Творца, а значит, косвенно открывает его (позитивный аспект). С этого постулата начинается развитие религиозной мысли, могущей идти самыми разнообразными путями от чистой апофатики (отрицания возможности познания Творца через Творение) до чистой катафатики (утверждение возможности познания Творца в Творении вплоть до их отождествления у „пантеистов“)».
Необходимо добавить, что Дугин указывает на непримиримость этих двух позиций, добавляя, что основное содержание истории это борьба между ними, в которой каждая из сторон в политической области иногда заключает тактический союз с третьим принципом:
3. Абсолютная Левая «Волшебная материя». Эта позиция в чистом виде была реализована в материализме Нового времени, сознательно отрицающим всякое духовное начало и сводящим природу человека к физиологии. В этой позиции человек мыслиться как частица космоса. Теория эволюции является наиболее точным выражением мировоззрения Абсолютной левой. С «Волшебной материей» связывается всякое общество потребления и растворения в материи, где превалирует телесное над духовным, как в современном индустриальном обществе Запада, а также в северокорейском социализме чучхейского типа. Носителями идеологии «Волшебной материи» Дугин считает также Тейяра де Шардена и Николая Федорова.
Остается отметить, что полярную позицию Дугин связывает с гнозисом, даже в конкретном историческом смысле этого термина в смысле еретических движений в христианстве, а экзотеризм с верой, ибо отделенный от Абсолюта Изгнанник делает усилие, чтобы прорваться к Творцу. Эзотерик же уже находится в состоянии «Бог во мне» и вера ему не нужна, поэтому он является носителем непосредственно полученного знания.
Дугин в своей книге «Метафизика благой вести», равно как и в других работах, полярную, эзотерическую позицию в христианстве соотносит с Православием, а экзотерическую с Римо-католицизмом.
Однако очевидно, что противопоставление гнозиса и веры (если уж они противопоставляются), идея потерянного Рая, апофатика как фундаментальная черта богословия, все эти признаки вынуждают нас все-таки, говоря об Абсолютном центре, подразумевать христианскую ортодоксию, т. е. Православие, как оно заявило о себе в писаниях святых отцов и постановлениях Соборов. Но здесь, может быть, необходимо некоторое отступление.
Гностики были экстатиками, практиковали эмоционально-чувственные созерцания, стремясь заполнить ту пропасть между Творцом и творением, о которой и пишет Дугин, и которая, по учению отцов, действительно существует в силу падшего состояния человека. Отцы учили о том, что человек поражен в самом своем существе, в способностях чувства и ума. Поэтому необходимым качеством подвижника они считали способность критического восприятия явлений духовной жизни. Именно отсутствие святоотеческого пессимизма в отношении человека позволило гностикам без должного трезвения культивировать в себе эмоциональную взвинченность и упоение своим интеллектом и чувственным воображением. Все это сочеталось с характерным для эллинского язычества отождествлением материи со злом. Ориген в гомилиях на «Песнь Песней» писал, что есть любовь земная и небесная: первая от дьявола, вторая от Бога. Эта идея впоследствии с крайним радикализмом была развита в гностических направлениях, что привело в конечном итоге к отрицанию брака.
Церковь постоянно боролась со стремлением опорочить физическую сторону брака и отстаивала от еретиков чистоту брачного ложа. Это повторялось из столетия в столетие, с каким-то циклическим постоянством в разных концах христианского мира, и повторялось то, что идея о «дьявольской» природе материи и, значит, благословенного супружества приводила на практике к оргиастическим обрядам, распутству («радения» у русских сектантов). «Радикальный эротический опыт» (!!), к которому Дугин призывает в одной из своих статей о Серебряном веке (в работе «Красно-коричневый оттенок Серебряного века», 1997 г.), в контексте его тяготения к мистическому радикализму воспринимается совершенно естественно.
Интерес к сектантам, к крайним формам эсхатологического эскапизма типичная черта Дугина. Совершенно не случайно такой же интерес отмечает он и у Ленина, который, как сообщает Дугин, ходил к Бонч-Бруевичу читать сектанские рукописи. Этот интерес к «прыгунам» еще в то время, когда Дугин и Лимонов были со-вождями НБП, у Лимонова вызывал насмешки зачем национал-большевику непременно читать книгу (в партии есть список обязательных для прочтения книг) о влиянии сектантства на русскую литературу? Когда члены партии с подачи Дугина начали шить себе длинные черны рубахи «под старообрядцев», Лимонов пожимал плечами: зачем все это революционеру? Однако для Дугина это было не случайно: Дугин революцию мыслил как форму религиозно-мистической активности, социальную проекцию гностического богоискательства. Стоит ли говорить о том, что только гностическая оргиастическая закваска, истерическая чувственная религиозность (кликушество) способна побудить к революции, то есть той же оргиастической практике, спроектированной в политическую область. Революция, кстати, была и попыткой уничтожить институт семьи.
Вопрос о браке и целомудрии всегда связывался с отстаиванием достоинства Божьего творения, тогда как гностики ради отвлеченного духа хулили тварь, отождествляя природу, материю со злом, в чем Церковь видела рецидив языческого дуализма, не способного постичь, что «Слово плоть бысть», и «вся убо чиста чистым». Дугин, конечно, диалектику Домостроительства по книгам вполне усвоил, но, симпатизируя гностикам, признает, что их «полярный радикализм» и омерзение материи привел их к идее «злого творца», Демиурга, что означает отрицание библейского Бога Израилева.
Стоит ли говорить также и о том, что вера (если уж она противопоставляется знанию) и есть прямой радикальный путь к Богу. Вера, конечно, требует усилий, но только через эти усилия человек преодолевает свою ограниченность (состояние Изгнанника). Именно поэтому она — подвиг, притом именно веру вменил Господь Аврааму в праведность. Гнозис, если его понимать как нечто, противоположное вере, как раз не способен к прорыву, ибо это опосредованный путь к Творцу и без помощи веры ведет в тупик. В Православии реализуется синтез веры и знания (Лосев и называет это гнозисом), но вера часто именно как волевое усилие, как прорыв предшествует богопознанию. Поклониться родившемуся Спасителю пришли сначала пастухи (путь веры), следуя прямому призыву Ангела, а потом уже волхвы (путь знания), чей путь был долог, вел через пустыню, причем не Ангел, возвещающий благую весть, а расчеты и исследования книг побудили их последовать за Вифлеемской звездой. Вера, которая начинает с нуля, с чистого листа, с усилием прорывается через творение к Невидимому это и есть начало добродетелей. Если Дугин такой вере противопоставляет гнозис «Абсолютной правой», значит он Православие определяет как «Абсолютный Центр», или само Православие трактует несогласно самой Церкви. (Ссылка на паламизм тут не в счет: возможность обожения открывается только правой верой. И объединять созерцания гностиков и экстатическую практику сектантов с исихазмом по сходству применяемых эпитетов нельзя. Сатана, как известно, рядится в одежды света).
Невозможно совместить веру Авраама и гнозис вчерашних эллинских интеллектуалов, которые и инициировали возникновение гностических ересей. Авраам не имел никакого «посвящения», не обладал «суммой сакральных знаний». Это был чистый лист, чуткая мембрана, способная воспринять дуновение Духа Божьего, поэтому он без всяких усилий беседовал с Богом, а Иаков боролся с Ним.
Гностики были все в созерцании поэтических образов, навеянных вариациями на тему языческой дуалистической космогонии, все были в мире эсхатологических спекуляций и фантазий, постоянно пытались синтезировать христианство и языческую мудрость. Ортодоксия же выразила свою суть в высказывании одного из древних подвижников: «Чтение тонких исследований о Боге иссушает слезы».
Гностические пристрастия Дугина не могут не ставить вопрос о его неправоверии, равно как и его очевидная оппозиция церковному преданию и каноническому строю, которые он характеризует как «экзотеризм». И, конечно, с самого начала непростительной бестактностью, если не хуже, является попытка говорить о священных предметах в неадекватных терминах. На этом, если только Дугин отвечает за написанное им, можно было бы и остановиться, но мы, пожалуй, пойдем дальше.
ПОЛЯРНЫЙ СУБЪЕКТ
Теперь обратимся вновь к первому метафизическому типу, выведенному Дугиным. Совершенно очевидно, что сам Дугин полностью себя отождествляет именно с полярной позицией, предполагающей Субъекта Божественной природы. Что же это за Субъект? Взаимоотношения его с Богом весьма неопределенны. «Вне его Бога нет» как пишет Дугин, но явно это и не сам Бог. Когда Господь обратился к Моисею, он назвал себя: Я Бог Авраама, Исаака, Иакова, Бог, сотворший небо и землю. Здесь нет никакой неопределенности. Итак, Бог личность. Он свободен. Он Верховная Воля и все существующее существует по отношению к Нему. Он первичен. Он остается в Себе Самом, повелевая миром, хотя и гнушаясь принуждением.
Личность же всегда идентична и самотождественна. Фраза Дугина о Субъекте «вне его Бога нет» означает, что-либо Бог не провосходит Субъекта, ведь Бог как личность, оставаясь в Себе Самом, обладает, по крайней мере, автономией, то есть, не будучи упомянутым Субъектом, должен оставаться в существе Своем вне его. Раз субъект ему такой возможности не предоставляет, значит Субъект, по Дугину, превосходит Бога, или что Субъект вмещает всего Бога, то есть либо выше Бога, либо персонификация Бога. Это означает, что Бог не личность, а либо пассивная масса, которая нуждается в персонификации, оформлении, либо отвлеченная идея, которая конкретизируется в Субъекте.
Библейский же Бог живой и настоящий он личность и в персонификации не нуждается, Он повелевает громами и любой субъект способен испепелить дыханием уст Своих. Такого Бога знали Авраам, Исаак, Иаков, пророки и апостолы…
Бог, проявляя себя в видимом и чувственном мире, действует свободно, неограниченно осуществляя Свою волю. Однако полярная позиция Дугина предполагает, что Полярный субъект сам («над ним ничего нет») определяет позицию Бога по отношению к себе «Бог внутри его», «Вне его Бога нет». Почему сам потому что в противном случае первично было бы воление Бога, а значит над субъектом все-таки что-то было бы, воля Бога, ставящая его (допустим) в положение «внутри Бога». Но Субъект претендует на то, чтобы быть именно Абсолютным Центром, полюсом мира, а не Изгнанником, уповающим, что Бог привлечет его к Себе или в Себя. Таким образом, Бог в концепции Дугина пассивен и представляет собой некую условность, абстракцию, не личность, а качество, дополнение к Субъекту.
Теперь предоставим Дугину определиться с «Абсолютным Божественным субъектом» кто это или что это, и где можно о нем узнать. В частности, «в герметической традиции средневекового Запада центральным символом был „алхимический Король“ „Красная Сера“, а в индуистской традиции существует целая школа посвятительной практики и духовной реализации, называемая „раджа йога“ „королевская йога“. Кроме того, именно термин „Король“, „Монарх“, „Царь“ является наиболее употребительным в большинстве эзотерических школ как у христианских мистиков („Царь Небесный“), так и у мусульман (особенно у шиитов), ламаистов, иудейских гностиков (каббалистов) и т. д.» Автор ведет нас далее, в современность: «… в Германии 1О-2О-ых годов эзотерики из герметических тайных организаций с расовой спецификой наследники тамплиеров и гибеллинов (носителей полярно-райской идеологии в Средневековье) активно участвовали в становлении национал-социализма».
Полярный, монархический принцип реализеется таким образом в шиитской концепции Скрытого Имама (непрерывная линия сакральной монархии) и в нацистской Fuhrerprinzip. Нечто похожее находит он и у розенкрейцеров.
Обратите внимание, что Дугин настаивает на сущностном единстве приведенных им учений, несущих, по его мнению, одну и ту же идею: говорит о различных «эзотерических школах», то есть носителях «тайных знаний». Общее здесь (то, что Дугин и называет «полярностью») это, можно сказать, особый мистический накал, пафос преобразования мира по сакральной модели, и получение (следуя Генону) неких энергий сверхчеловеческого, сверхиндивидуального характера через инициацию («посвящение»). Получается, сама вера и божество в этих традициях не важны, главное, пройти ту или иную полноценную инициацию в неких пиковых проявлениях той или иной религиозной традиции, обладающей сакральным знанием. Невольно вспоминается высказывание Ницше: «Сверхчеловек может позволить себе иметь убеждения». Т. е. главное быть сверхчеловеком, а сама вера, догматы не важны.
Что и говорить о том, что несложные выводы об отношении Полярного субъекта к Богу, теперь, когда со слов самого Дугина, мы знаем о том, что и кого он имеет в виду под Полярным субъектом, приводят нас к определению Бога не как личности, Который и в истории действует как личность, со Своим лицом, а как пассивной безликой трансцендентальной массы, которая проявляет себя в различных формах, под различными масками. Первичным же здесь, конкретным, активным, более реальным, единственно проявленным оказывается Субъект, через магию (инициации, мистерии), через свою волю подчиняющий себе Бога. Получается, что учение Дугина ничто иное, как языческий магизм.
Личного Бога, с которым можно разговаривать (Моисей, Авраам), заключать союз, бороться (Иаков), бежать от Него (Иона), негодовать (Антоний Великий) такого Бога, то есть Христианского Бога, здесь быть не может.
МОДЕРН ПРЕМОДЕРН
Итак, Дугин все упомянутые учения, веры («эзотерические школы») отождествляет по принципу общей схемы, лучше сказать, по принципу общей психической типологии участников традиций (эсхатологический пафос, мистический экстремизм, экстатическая практика).
Отождествлять совершенно различные религии, или выстраивать между ними соответствия в тех или иных элементах это, кстати, характерная черта Модерна, по отношению к которому Дугин находится, казалось бы, в жесткой оппозиции. Нужно радикально порвать со Средневековьем, с Откровением, чтобы без внутренней дрожи подступать к столь таинственным вещам, которыми Дугин просто жонглирует. Поражает его умение находить «соответствия» в разных религиях, что тоже требует преодоления определенного барьера. Чтобы начать работу по синтезированию религий, нужно сделать нечто аналогичное, что положил в основу своего философствования Декарт поставить в центр мироздания оперативное «Я», любой религиозный опыт подвергнуть расщеплению на отвлеченные элементы (качества, функции) и смело приступать к манипулированию ими. Либо нужно быть самым наивным, непосредственным язычником, как тот зырянин у Лескова, для которого и «Никола бок, и солнце бок, и луна бок!»
И вот, как учит Дугин вслед за Геноном, тайное сакральное знание, является в различных исторических формах. Если мы согласимся с этим положением, то мы принимает за форму собственно содержание, а форму, культурологическую и психическую типологию, схематическую конструкцию (причем все это совершенно условно) за содержание. Так, русских раскольников, не принявших реформы Никона, он определяет по «полярному ведомству», вместе с шиитами, алхимиками и национал-социалистами. Вот так, оказывается, можно читать Аввакума и ничего не понять. Для русских старообрядцев главное содержание их веры было не полярность, а Христос, Церковь Христова. Аввакум и другие вожди старообрядческого движения стояли за сохранение всего старого церковного строя, священного предания, так, как они понимали это сохранение. Их вера была верой семи Вселенских соборов и св. Отцов, что у Дугина получило название «Абсолютного Центра». Да, магистраль старообрядчества шла в бегство, в беспоповство, в леса. Собственно, чем дальше старообрядчество, в силу неправильного применения и осмысления, но православной, все-таки, эсхатологии и каноники, уходило от реальной церковности, тем ближе оно к идеалу Дугина. И, конечно, сам Аввакум видеть нечто духовно близкое в любых формах ислама отказался бы с тем же пафосом, с каким он Римско-католическую церковь называл «римской блядью». Аввакум верил в Христа, а вера, как и любовь, означает незаменимость Единственного Ты. Для Дугина же самые интимные, не отвлеченно-интеллектуальные, а личностные взаимоотношения человека с Божеством, лично с Христом, лично с Богом Авраама являются лишь исторически обусловленной формой, а абсолютом безупречная схема, когда в центре субъект, а по бокам объект («сакрализованный космос»), и никаких тебе посредников. А Субъектом, как мы уже узнали, может быть и Скрытый Имам (сакральная монархия у шиитов) и Фюрер Германского народа и Красная сера. Сомневаюсь, чтобы шиит согласился бы с легкой заменяемостью почитаемого им Имама Али на какую-либо аналогию из индуизма. Если да то он не последователь Авраама.
И если вы носитель традиции, то вы не будете свою традицию сводить к схеме, она для вас конкретна и абсолютна. В Индии сохранились изящные статуи индуистских божеств у которых отколоты половые органы. Это сделали люди традиции мусульмане. Я привожу этот пример без какого либо сарказма. Это нормальная реакция мусульманина на идольскую нечистоту. Буддисты Кришну считают королем демонов. Чтобы объединить ислам и индуизм и другие традиции в понятии «премодерн» нужно встать на позицию модерна. Никто, кроме рационалистов и пантеистов не считает возможным проводить аналогию своей религии и совершенно другой по принципу полярности, абсолютной позиции царствующего субъекта, т. е. по принципу общей схемы. Потому что главное для них не центральность, а кто в центре. А для Дугина важна центральность («полярность») сама по себе, вычлененная из конкретных традиций, т. е. схема. Абстрагируясь от конкретного, личностного, интимного понимания божественного, Дугин все сводит к схеме. Для христианина центральность Христа есть качество Христа, а для Дугина Христос одно из качеств или проявлений Центральности, возможный вариант Центральности. Чтобы рассуждать так, нужно пройти и принять школу модерна, поставить себя судьей над всеми религиями, не принимая никакой, это как раз характерно для философствования эпохи Просвещения (Лессинг и др.). Дугин, получается, есть продолжатель именно этой методологической традиции.
Модерн возник с падением схоластики, вообще с кризисом варлаамизма, когда отсутствие живого и полноценного опыта веры пытались заменить рациональным гнозисом. Рене Генон был тоже продуктом модерна. Для Генона переход в ислам не то же самое, что обращение Мухаммеда, когда в видении ангел начал душить его свитком. Генон исходит не из личного опыта, не из личной встречи, это рационально продуманный акт, выведенный из его чисто европейской философии. Это интеллектуальная, почти авангардистская акция была направлена не к Божеству, а против современной ему профанической Европы. Ислам мог быть для Генона очень привлекателен своим эстетическим обаянием, но вообще бегство на экзотический Восток это классическая черта европейского романтизма. То, что Генон не стал мусульманином, доказывает то, что он продолжал свои разнообразные изыскания в различных традициях, в том числе в индуизме. Вся его космогония и эсхатология строится на индуистском циклизме. Он остался европейским философом-рационалистом, оппозиционером по отношению к модерну, то есть постмодернистом, а не пре-модернистом.
И, если человек исповедует Коран, или Дао, или Дзэн, или Талмуд, когда он ссылается на Ленина, Маркса, это понятно, значит он мусульманин, или иудей, или буддист, или социалист. Но когда он приводит слова из всех источников, то очевидно, что выше всего ставит только свой интеллект, которому приписывает возможность окончательно упорядочить и объяснить смысл и позицию всех писаний и учений, выстроить в один ряд и Иисуса, и Муххамеда, и Аввакума, и Ленина, и Ницше. У нас, у православных Евангелие на престоле, у Дугина и Евангелие, и Номоканон на полке, вместе с Кораном, Ведами, Ницше, Геноном, иудейскими богословами.
ЦЕРКОВЬ И ТРАДИЦИЯ
Казалось бы, с Дугиным должно быть все ясно. Это гностик, язычник, постмодернист. Однако он появляется на Соборе Русской Древлеправославной церкви Белокриницкой иерархии (Москва, 1998 г.) и произносит речь, которая начинается так: «Преосвященные владыки, досточтимые отцы и братья!» Он обращается к высокому благочестивому собранию со словами о необходимости противостоять духовной и политической опасности, идущей с Запада, обратится к вере отцов: «И перед лицом этой новой, страшной угрозы, угрозы окончательной потери нашим народом, нашим обществом, нашим государством, нашей Верой связей с великим прошлым, с той миссией, которую Господь возложил на наших предков и на нас, их прямых потомков по крови и Вере, Древлеправославные христиане, добрые и мужественные хранители древних заветов не могут оставаться в стороне. Враг, искореживший наши обряды, напустивший на нас нечистых авантюристов типа Паисия Лигарида или Арсения Грека, приведший на престол нечестивого Петра…» и прочее, и еще: «враг рода человеческого … берет все новые и новые рубежи. Но не одолеть ему врат церкви Христовой, не сломить и не смутить „остатка мала“. И пока есть некоторая возможность во всеуслышание исповедовать истину и спасительность Древлеправославной Веры, мы обязаны это делать» и много других прекрасных слов. И как все это связать с интегрирующим началом нео-евразийства (универсальным «полярным принципом»), с тем же Рене Геноном, гностицизмом, эзотерическими школами?
В книге «Метафизика Благой вести» Дугин и Православие загоняет в схему непрерывной линии посвящения (инициации), которую Рене Генон выводит из Гипербореи, и реализуемой в различных исторических формах. Так, с потрясающей бестактностью Дугин начинает вторгаться в область таинств и пишет их объяснения с точки зрения некой универсальной мифологии: «Среди православных таинств инициатическому ритуалу „Малых Мистерий“ соответствует обряд крещения… Крещение обладает всеми признаками инициации. При исполнении обряда священник литургически провозглашает, что в этот таинственный момент крещающийся „спогребается и сраспинается Христу“, т. е. проходит через ту инициатическую смерть, которая является первой фазой „Малых Мистерий“. Этому соответствует тройное погружение обращенного в купель. Это есть „крещение водой“ или прохождение существом рождения и смерти в трех мирах тварной Вселенной — в двух мирах „Нижних Вод“ и в мире „Верхних Вод“».
Если в первой же фразе Дугин не видит хулы, то тут не о чем говорить. Последнее вообще является измышлением. Троекратность в Церкви означает посвящение Св. Троице. Более символически углубить значение троичности, троекратности уже невозможно, а Дугин пытается это сделать, ссылками на языческую космологию. Вообще приравнивать таинство крещения к каким-то там «мистериям» такое в устах христианина может быть квалифицировано как хула. Усматривать вслед за самыми вульгарными критиками христианства аналогию таинствам в дикарских языческих обрядах, это вполне в духе модерна. У каждого племени в Океании или Африке есть инициации. Понятно, что негроидная культура это не «фризская (арийская) традиция», которую Дугин пропагандирует вслед за Германом Виртом, но и крещение это не арийская, равно как и не семитская традиция. Оно учреждено Единородным Сыном Божьим. Христос Иисус родился и умер однажды при Понтии Пилате, и крестился однажды, освятив естество вод для крещения верных. Един Христос, едина Церковь, едино крещение. Никаких параллелей и соответствий и аналогий по восходящей и нисходящей быть не может. У мира иного Спасителя нет, нет и иной бани пакибытия. Мышление Дугина с его аналогиями, «соответствиями», параллелями в контексте геноновской циклологии это мышление не только не христианское, не только антихристианское, но и психологически крайне затрудняющее обращение к Евангелию тех, кто привыкает мыслить по-дугински. В этой связи можно вспомнить суждение классика евразийства князя Николая Трубецкого об Индии: «…с христианской точки зрения, Индия есть самая прочная цитадель сатаны». Поясняя свою мысль, он пишет, что в силу усвоенного учения об аватарах (воплощениях) Вишну «…представление о Сыне Божьем, пришедшем во плоти, у всякого индуса немедленно вводится либо в ряд «других» воплощений «бога» Вишну (от себя добавим: в ряд других «полярных субъектов"… Э.З.)…, либо в естественный круговорот переселения душ, и, таким образом, воплощение сына Божия сразу перестает быть тем неповторяемым, единовременным актом космического значения, каким оно является для христианина».
Поражаешься бесцеремонности Дугина, у которого начисто отсутствует благоговейное почитание святыни, несмотря на весь его вербальный этикет и старательно подбираемые благочестивые формулы. В книге «Метафизика Благой вести» он берется объяснять все православное вероучение, вторгаясь в такие таинственные области, куда и св. отцы вступали лишь будучи к этому вынуждены. В книге «Мистерии Евразии» Дугин трактует Православие в терминах эзотеризма, используя аппарат Генона. Будет ли христианин искать объяснения своего учения, своей веры, у латинянина, перешедшего в магометанство, который пишет в категориях индуизма? И как бы к Генону отнесся Аввакум? Причем в «Мистериях Евразии» утверждается, что шиизм и Православие это эзотеризм, а суннизм и Римо-католичество это экзотеризм. Как видим, приведенные нами дуалистические пары (как Эзотеризм Экзотеризм и др.) являются для Дугина высшим слоем реальности, он нас просто гипнотизирует ими, все должно быть каким-либо образом соотнесено с этой дуалистической схемой, найти в ней место. Для него Евангелие в истории только фрагмент, который встраивается в инициатическую цепь, начало которой где-то в Гиперборее. А в других работах он не стесняется втолковывать «профанам» смысл тантризма (магическая практика ритуальных совокуплений в индуизме), чтобы те не вздумали его искажать, понимать его «профанически», не так как это излагается у Юлиуса Эволы.
Интересно задаться вопросом: как возникла такая ядовитая книга как «Метафизика Благой вести»? Все очень просто. Обойти тему Православия невозможно. Отрицать Православие Дугин не стал бы, потому что просто не может, по внутренним причинам. Его пиетет к вере отцов, надо полагать, искренний. Но надо дать ей оценку через призму Генона, учителя, «указавшего нам путь в Кали-юге», как он его помпезно величает: «Генон же дает нам важнейшие ключи к тому сокровищу, о котором часто не отдают себе отчета сами полномочные представители Традиции, даже строго следующие ее букве». Иными словами, Генон нам сейчас втолкует то, что в Православии не поняли святые Игнатий Брянчанинов и Иоанн Кронштадтский! Далее: «Для нас особенно важно обнаружить это тайное, сокровище живого Духа, живого Присутствия в лоне тех двух религий, которые являются в нашей державе доминирующими, в Христианской Церкви и в Исламской Умме». Тут комментировать нечего: идея стара как мир, и христианский ответ на это можем найти также в глубокой древности. Преп. Феодосий (XII в.) писал в Завещании: «Хвалящий чужую веру, все равно, что свою хулит. Если кто начнет хвалить свою и чужую, то он двоевер, близок к ереси». Это Феодосий писал о латинстве, а что уж о магометанстве говорить! И там же у Феодосия: «Если скажет тебе противящийся: Ваша вера и наша вера от Бога, то ты, чадо, ответь так: Кривовер! Или ты и Бога считаешь двоеверным?»
И наконец, мы подходим к «единоверию» Дугина. Вслед за приведенными нами словами у него следует: «Православное Христианство, никогда, в отличие от Католичества, не терявшее до конца своего внутреннего измерения, явится логичным выбором в сфере Религии для русских последователей Генона (!). И надо особенно отметить, что Генон много раз в своих работах подчеркивал необходимость (!) причастности к живой и аутентичной традиции, без чего невозможна ни эзотерическая реализация, ни подлинное посвящение».
Получается, евразиец приходит в православный храм следуя инструкциям Генона, реализуя «традиционалистский проект» в «местных условиях»! И обратите внимание на фразу: «логический выбор в сфере религии». Возьмите Евангелие и Деяния Апостолов: там никогда обращение к Христу не было «логическим выбором»! Это всегда была Встреча.
И, наконец, чтобы окончательно отбросить опасные нео-евразийские поползновения, нужно осознать, что с точки зрения христианства традиция сама по себе не является абсолютной ценностью. И христианство это не традиция, это встреча с Живым Богом, лично с Христом. Сам Спаситель говорит: Аз есмь путь и истина и жизнь. Однако Дугин не будет возражать, а только кивнет и скажет: «У иудейских гностиков этому соответствует…», или: «у иранских шиитов есть схожая концепция». Вот и получается: «И Никола бок, и солнце бок…»
Если ознакомиться с содержимым сайта движения «Арктогея», которым руководит Дугин, и пройтись по ссылкам, то первое и совсем не обманчивое впечатление, что попал в какое-то языческое капище: какие-то маски, жезлы, свастики, пентаграммы, причудливые устрашающие изваяния, человеко-звериные чучела. Тут виртуальная копия мавзолея Ленина, модель жюль-верновского «Наутилуса» (осмыслен как фаллический символ), алхимические карты, колбы с гомункулами, каббалистические схемы. Люди с птичьими головами, а то и без голов. Тексты вполне соответствуют. Все это одновременно напоминает масонскую ложу, кунсткамеру и анатомический театр. И хозяин всего этого выступает на церковных Соборах!
Из житий святых мы знаем, какое действие способно оказать на человека случайно услышанное евангельское слово, какое колоссальное преображающее действие оно способно произвести, когда для человека уже ничего не существует, кроме Христа. Дугин находит евангельскому слову другое применение. Если читать Дугина некритически, то увлеченный им человек, в отличие от атеиста, иудея, мусульманина, которому еще предстоит открыть для себя Евангелие, уже невосприимчив к его слову: все самое сокровенное и таинственное, что и Ангелам непостижимо, Дугин разбросал, как драгоценный бисер в грязи.
Современное положение России требует абсолютной духовной точности, в противном случае здание, уже не государства, а единого народа, субъекта истории разрушится. Пользуясь сравнением Честертона, можно сказать, что башня национальной идеи должна стоять только под прямым углом, не уклоняясь ни на долю градуса. Патриотическое движение, столь неоднородное, уже отвоевало саму русскую идею, право на ее существование, теперь время строить. Можно к Дугину относиться просто как к талантливому и интересному писателю, обладающему глубокой проницательностью, свободно владеющему разнообразным материалом, аналитику, эксперту. Но есть такое понятие: «каноническая территория». Под ним можно подразумевать, кроме географического, еще и исторический аспект. Вся русская история, ее священные предания есть каноническая территория Русской Православной Церкви. Речь идет не о властных, административных привилегиях, но о сущностной принадлежности. Если Дугин говорит такие ключевые слова как Святая Русь, Третий Рим, Державная, Удерживающий, то, произнося эти слова, как воинский пароль, он вступает в стан Русской Церкви, на ее каноническую территорию. Поднимая знамена, на которых написаны имена, только для православных имеющие священное, по крайней мере, сверхисторическое значение, он как бы говорит и он действительно говорит: «Я свой!».
Эта статья не имела бы смысла, если бы Дугин не взялся «пасти народ», взывая к его исторической и священной памяти, к вере отцов. Если бы он ограничился геополитикой и историческим анализом, научным исследованием традиций, то и наши обвинения были бы неуместны, но Дугин вторгается в область мистических понятий и очень смело, как Учитель, распределяет «правоту» и «неправоту» в прошлом и указывает «правые» пути в будущем. Именно поэтому, прежде чем «пасти» Святую Русь, Дугин сам должен предстать перед судом веры отцов.
