Православная Церковь на Украине в период независимости от Москвы

Разделение единой Русской Православной Церкви на две митрополии — Московскую и Киево-Литовскую, которое окончательно совершилось в 1458 г., стало событием колоссального значения, которое на все последующие времена определило судьбу Православия в западных землях Руси. Не будет преувеличением утверждать: не будь этого разделения, не было бы и Брестской унии и всех последующих, вплоть до нынешних дней нестроений в церковной жизни Западной Руси, вызванных новой попыткой католицизма водвориться в этом регионе и продолжить свое продвижение на Восток.
Разделение Русской Церкви, случившееся в середине XV столетия, отнюдь не было событием внезапным. Перед этим на протяжении более, чем столетия, неоднократно совершались попытки разделить митрополию всея Руси соответственно политическим реалиям того времени. Сначала амбициозные Галицкие князья, недовольные переносом митрополии из разоренного татарами Киева во Владимир и далее — в Москву, добились от Константинополя учреждения митрополии в Галиче. Появившаяся впервые в самом начале XIV века, она затем неоднократно упразднялась и открывалась вновь. Ничего хорошего из этой авантюры последних Галицких Рюриковичей, как и следовало ожидать, не получилось. Галицкое княжество вскоре погибло, его земли были захвачены Польшей, Венгрией и Литвой, и церковное разделение этому только поспособствовало. Именно после завоевания Галиции в четвертый, и последний, раз добился открытия митрополии в Галиче во второй половине XIV в. польский король Казимир III. Его мотивы в данном случае были вполне определенными: король хотел постепенно насадить в присоединенном крае католицизм, чтобы затем эффективнее интегрировать Галицию и населявших ее русинов в католическую Польшу. Прежде всего с этой целью были основаны римско-католические кафедры в Галиче, Львове, Перемышле. Однако чтобы их деятельность была более продуктивной, необходимо было прежде всего отделить православных галичан от их восточных собратьев. Поэтому и была вновь реализована идея Галицкой митрополии. Причем Казимир III, требуя от патриарха Константинопольского ее открытия, пригрозил, что в случае отказа принудит своих галицких подданных перейти прямо в латинство.
Пример, поданный Галицкими князьями, вскоре вдохновил на аналогичные действия и великих князей Литовских. Соперничая с Москвой за право стать новым центром консолидации русских земель, литовские монархи также решили использовать в политических целях юрисдикционный вопрос. Недовольные ростом авторитета Москвы как нового местопребывания митрополитов Киевских и всея Руси, которые оказывают активную поддержку Московским государям, Литовские князья в своей церковной политике всецело перенимают тактику последних владетелей Галиции. Уже Гедимин добивается в 1317 г. учреждения отдельной Литовской митрополии, которая, впрочем, первоначально просуществовала совсем недолго. Чем более могущественной становится Литва, тем энергичнее ее повелители стремятся дать своим подданным митрополита, независимого от первоиерарха, пребывающего в Москве. Так, при Ольгерде с поставлением Феодорита, Романа и Киприана трижды делалась попытка вновь нарушить единство Русской Церкви. И хотя всякий раз митрополиты (сохранявшие титул Киевских и всея Руси, но уже давно и прочно обосновавшиеся в Москве) невероятными усилиями преодолевали эти разделения и воссоединяли Церковь под своим омофором, постепенно народ прежде единой Руси начинал привыкать к тому, что к раздробленности державы начинает добавляться и церковное размежевание.
Особую остроту проблема церковного разделения начинает приобретать на рубеже XIV — XV вв., с того времени, когда после Кревской унии Литовские государи становятся католиками. Естественно, что традиционную для потомков Гедимина политику церковного сепаратизма начинает активно использовать в своих целях папский престол, стремящийся водвориться на православном Востоке. Первой приметой заинтересованности папского Рима в отделении православных Литовской Руси от единой Русской митрополии стал приезд на Констанцкий собор Католической Церкви Григория Цамвлака, которого великий князь Литовский Витовт попытался поставить митрополитом над своими русскими подданными. Цамвлака на соборе намеревались склонить к унии, однако тогда это не удалось: стремившийся к независимости от Польши Витовт не симпатизировал униатским проектам и к тому же опасался возмущения своих православных подданных, которые составляли абсолютное большинство населения Литовского княжества.
Положение радикально изменилось после того, как Казимир IV Ягеллончик объединил под своей властью Польшу и Литву. Стремясь как можно прочнее связать воедино оба государства, Казимир решает использовать для этого религиозный фактор. Отсюда его стремление насадить католицизм в Литве и тем самым унифицировать своих подданных в религиозном отношении. Именно по этой причине Казимир в итоге поддержал заключенную в 1439 г. во Флоренции церковную унию, решительно отвергнутую Московской Русью. Отречение греков от Православия стало тщетной попыткой купить столь дорогой ценой помощь Запада для погибавшей Византии. Вероотступничество Константинополя накануне его падения стало главной причиной того, что Русская Церковь отныне ради сохранения Истины Православия перешла к автокефальному бытию. Создавшуюся сложную ситуацию Казимир Ягеллончик решил использовать для достижения своей политической цели. Естественным его союзником в деле насаждения унии в Западной Руси стал Рим. Казимир объявляет об отказе признавать первоиерархом Русской Церкви св. митрополита Иону и принимает в качестве митрополита униата Григория Болгарина, чье поставление состоялось в Риме в 1458 г. Король тем самым в приказном порядке навязывает Флорентийскую унию своим православным подданным. Таким образом, это разделение Русской Православной Церкви, продлившееся до конца XVII столетия, сопровождалось одновременно совращением ее западной части в унию и подчинением папскому Риму.
Однако пребывание Западно-Русской митрополии в унии было недолгим. Народ не принял ее, и митрополит Григорий был принужден от нее отречься. Киево-Литовская митрополия вновь стала православной, и король Казимир должен был с этим смириться. Но возврата к прежнему состоянию Церкви он все же не допустил: епархии Западной Руси не воссоединились с Московской автокефальной митрополией, а образовали отдельную Киевскую митрополию, которая находилась в юрисдикции Константинопольского Патриархата, также порвавшего к этому времени с Флорентийской унией. Разумеется, в условиях, когда русины пребывали под властью польско-литовского государя, а греки — под игом османского султана, зависимость западно-русских митрополитов от патриархов Константинопольских была практически номинальной.
И все же Казимир Ягеллончик не смирился с тем, что его план сплотить своих подданных на основе католицизма рухнул с возвращением митрополита Григория в лоно Православия. В течение почти что полувека Казимир, а затем его преемники пытались всеми возможными способами вновь принудить народ Западной Руси к унии. Самым простым способом насадить униатство среди русинов король счел поставление послушного ему митрополита, который бы в угоду королю признал над собой власть папы Римского. Так что не случайно, наверное, преемником Григория Болгарина в 1475 г. стал Смоленский епископ Мисаил, который в миру носил имя князя Пеструцкого и был, по всей вероятности, родственником короля, как Гедиминович по крови. Мисаил обратился к понтифику с посланием, в котором изъявил желание стать униатом вместе со своей паствой. Правда, послание это подписали, кроме нареченного митрополита, всего лишь два архимандрита да несколько западно-русских магнатов. Быть может, поэтому Мисаилово послание в Ватикане всерьез не приняли и даже не удостоили ответа.
Тем не менее, польско-литовские государи не оставили попыток насадить католичество в западно-русских землях. Здесь началось самое настоящее гонение на Православную Церковь, к которой принадлежало подавляющее большинство русинов. В Литве и особенно в Польше православных начали жестоко дискриминировать. Лицам, исповедующим Православие, ограничили доступ к государственным, придворным и военным должностям. Если в Польском и Литовском Сенатах наряду с аристократией заседали также и католические епископы, то православные архиереи к сенаторским креслам доступа не имели. Католические иерархи уже таким образом имели возможность напрямую влиять на государственную политику в нужном для распространения католицизма направлении. Польско-литовские государи всячески покровительствовали латинским орденам, которые активно занимались пропагандой католицизма на землях Западной Руси и во множестве основывали здесь свои монастыри. Казимир IV по просьбе своего сына — фанатичного приверженца католицизма королевича Казимира (кстати, позже канонизированного Римом) — своим указом запретил православным строить новые храмы и даже ремонтировать старые.
Казимир властно вмешивался в дела Православной Церкви Западной Руси. Когда в Константинополе вместо Мисаила попытались поставить нового митрополита на Литовскую Русь — им стал инок Спиридон — король отверг его как рукоположенного без его согласия. Когда Спиридон появился в Киеве, он был немедленно арестован и просидел в тюрьме около двух лет. Католики в это время стремились вредить православным, как только возможно. Например, когда в 1488 г. скончался митрополит Симеон, Православная Церковь Литовской Руси почти целых четыре года не имела возможности избрать нового предстоятеля — Казимира IV попросту не разрешал православным приступить к выборам нового первоиерарха. Это явствует из дошедшего до нас послания православных литовско-русских князей Константинопольскому патриарху. В послании говорится, что православные князья «неотступно» умоляли Казимира, «да повелит избрать годного настоятеля». Гонение на православных было тогда нешуточным, так как князья сообщают патриарху, что хранят православную веру «неотступно и до смерти» и просят его: «Да учинит святыня твоя к нашему утверждению, ради теснящих нас в вере, милосердно, и да не умедлит от руки твоей меч духовный отцу нашему, им же оборонити нас».
О трудном положении православных Литовской Руси свидетельствуют и обстоятельства, при которых в 1494 г. на Киевскую митрополию был поставлен архимандрит Виленского Троицкого монастыря Макарий I. Он был хиротонисан во епископа и поставлен на митрополичью кафедру без традиционного благословения патриарха Константинопольского, и лишь затем в Стамбул было отправлено послание, сообщавшее об избрании и интронизации нового митрополита. Позитивная реакция Константинопольского патриарха на поставление Макария I показывает, что спешка с интронизацией была обусловлена тяжелым положением православных в Литве. То, что попытки водворить в Западной Руси унию не прекращались, подтверждают и обстоятельства гибели св. митрополита Макария: он был убит татарами неподалеку от Киева во время поездки в свой Первопрестольный град (митрополиты Киево-Литовские имели свою резиденцию в Новогрудке). Судя по всему, татары были заранее извещены о поездке святителя в Киев теми, кто намеревался устранить ревностного в своем Православии митрополита и заменить его приверженцем унии Смоленским епископом Иосифом Болгариновичем. Последний еще при жизни Макария I был наречен митрополитом по указу великого князя Александра Литовского. Однако произошло это весьма странным образом: уведомление о наречении Иосифа с просьбой о его поставлении на митрополию было отправлено из Вильны в Константинополь задолго до кончины св. Макария. И даже ответное послание патриарха Нифонта к Иосифу, в котором Смоленский епископ уже именуется митрополитом, было отправлено за месяц до мученической кончины св. Макарий, который, таким образом, явился самым настоящим мучеником за Православие, а не случайной жертвой набега крымчаков.
Подтверждением того, сколь острый характер имели гонения на православных Литовской Руси на рубеже XV-XVI, может служить судьба великой княгини Литовской Елены, дочери Московского государя Иоанна III. Несмотря на обещание ее супруга — великого князя Александра Казимировича — не принуждать православную жену к переходу в католичество, Литовский монарх стал склонять Елену к латинству. Его пособником в деле принуждения княгини к принятию католицизма стал митрополит Иосиф Болгаринович, чьи униатские симпатии уже не были секретом. По этому поводу находившийся в свите великой княгини подъячий Федор Шестак сообщал из Вильны в Москву: «Здесь у нас, господине, произошла великая смута между латинами и нашим христианством. В нашего владыку Смоленского Иосифа дьявол вселился, и вместе с Сопегою — отметником — они восстали на православную веру. Великий князь неволил государыню нашу, великую княгиню Елену, в проклятую латинскую веру. Но государыню нашу Бог научил, да помнила она науку государя отца своего… Да и все наше православное христианство хотят окрестить. Оттого наша Русь с Литвой в сильной вражде». Прибывший в Москву литовский беглец князь Бельский сообщал Иоанну III о гонениях на православную веру: «Посылал великий князь Александр к своей княгине Елене отметника православной веры Иосифа, владыку Смоленского, да бискупа Виленского, да чернецов бернардинов, чтобы она приступила к Римскому закону. Да и к князьям русским посылал, и виленским горожанам, и ко всей Руси, которая держит Греческий закон, и нудит их приступить к закону Римскому». Католические власти применяли в отношении православных откровенное насилие. Католики относились в это время к православным как «схизматикам», т. е. безблагодатным раскольникам, которых в обязательном порядке надо перекрещивать.
Одновременно с принуждением православных верующих к принятию католичества, продолжается интрига с униатствующим митрополитом Иосифом, который около 1500 г., обратился к папе Александру VI с просьбой принять его вместе с паствой в унию. Папа Александр VI Борджа в письме к великому князю Александру похвалил Литовского государя за ревность в деле обращения русинов в католичество. При этом, однако, понтифик заявил, что готов принять Иосифа под свое начало, но при условия отречения от православных хиротонии и поставления на митрополию и повторном посвящении в лоне Католической Церкви. В отношении Елены Борджа освободил Александра от обещания не неволить Елену к латинству и прямо предписал Литовскому государю: или потребовать от жены, чтобы она немедленно переходила в католичество, или совсем удалить ее от себя. В подтверждение того, сколь тягостным было положение православной государыни в католической стране, можно привести и такую деталь: когда 1 декабря 1501 г. Александр Литовский короновался также и польской королевской короной, Елену не только отказались короновать вместе с ним, но даже не допустили присутствовать на этой церемонии в краковском кафедральном костеле. Так что если в отношении великой княгини принимались такие жестокие меры, легко представить, каково было положение остальных православных в Литовском великом княжестве.
Неудивительно, что дело в итоге обернулось войной между Московским и Литовским государствами, которая началась в 1501 г. По сути, это была самая настоящая религиозная война, в ходе которой Москва прямо вступилась за своих гонимых православных единоверцев в Литве и Польше. Александр потерпел в этой войне поражение, и уже в 1503 г. запросил мира. Католики извлекли хороший урок из всего происшедшего. Главным итогом войны стало то, что после ее окончания в Литве почти на полстолетия прекратились попытки насильственного обращения православных русинов в католичество. Однако если откровенные формы притеснения в это период истории Западно-Русской митрополии становятся редким явлением, это отнюдь не означает, что Ватикан и польско-литовские власти оставили отказались от намерения навязать православным русинам католицизм. Просто для достижения этой цели отныне избирается другая, не столь явная, как прежде, и рассчитанная на долгие годы стратегия. Главным ее пунктом становится стремление изнутри разложить православную иерархию. Расчет был на редкость тонким: можно было с уверенностью ожидать, что когда моральный уровень иерархов Западно-Русской Церкви будет снижен до предела, с ними легко окажется легко договориться о предательстве Православия. Так оно в общем-то и получилось к исходу XVI столетия.
Наиболее губительным средством, с помощью которого католические Польско-Литовские государи и магнаты способствовали нравственному разложению православной иерархии Западной Руси, было так называемое «право светского патроната». Монарх-католик считал себя патроном, то есть верховным покровителем всех христианских исповеданий в своей державе. Покровительство это, по мысли короля, подразумевало под собой активное вмешательство в церковные дела. Но если в дела Католической Церкви государь особо вмешаться не мог, боясь папы Римского, вассалом которого он себя признавал, то в дела Православной Церкви он вмешивался весьма активно и отнюдь не ради ее пользы. Таким же патроном считал себя каждый польско-литовский феодал в отношении приходов и монастырей в своих землях. И вот, в силу этого права патроната, Польско-Литовские монархи присвоили себе так называемое право «подавания хлебов духовных» и «столиц духовных». Т. е. архиерейские кафедры, настоятельство в крупных монастырях и церковные доходы вообще распределялись королем по его усмотрению. В условиях, когда монарх был католиком и радеть о пользе Православия не желал, право патроната вырождалось в крайне негативные формы беззастенчивого обирания Православной Церкви и насаждения среди ее высшего духовенства лиц недостойных и непригодных к пастырскому служению. Особенно крупных масштабов достигло злоупотребление правом патроната при Сигизмунде II Августе, который был великим князем Литовским с 1544 г. и королем Польским с 1548 по 1572 г. г.
Поскольку монарх избирал кандидатов в епископы единолично, он, естественно, стал отдавать кафедры тем, кому пожелает. Иногда государь жаловал их тем, кого хотел отблагодарить за службу. Кафедра или монастырь в таком случае рассматривались как доходное поместье. Поскольку Польско-Литовский монарх исповедовал католичество, то, назначая православных епископов, он отнюдь не стремился при этом соблюсти интересы Православной Церкви. Нередко, отдавая православные кафедры своим кандидатам, король советовался с католическими епископами. Иногда король, нуждаясь в деньгах, мог продать церковную должность. Нередко кафедра или монастырь, как на аукционе, отдавались тому, кто больше заплатит. Бывали случаи, когда одна кафедра продавалась сразу двум претендентам, после чего они должны были выяснять, кто же из двоих станет архиереем. Часто такие «епископы» годами не желали принимать монашество и священный сан, продолжали к соблазну своей паствы жить с женами и детьми и вообще вели себя, как светские вельможи, а не архипастыри Церкви Христовой.
Приведем лишь несколько самых вопиющих примеров подобного рода. Православный шляхтич Стефан Андреевич Белькевич, королевский скарбник и ключник, человек малограмотный и малоцерковный, выпросил себе за верную службу у короля Виленский Свято-Троицкий монастырь. Называя себя его настоятелем, Стефан, однако, не считал нужным принять монашеский постриг и сан. Белькевичу так понравилось жить за счет церковных доходов, что еще за 5 лет до смерти митрополита Киевского Макария II, Стефан исхлопотал у короля указ о своем назначении митрополитом Киевским. Когда в 1555 г. Макарий II умер, Белькевич, все еще будучи мирянином, начал управлять всей Западно-Русской митрополией. Лишь через полгода Стефан был вынужден принять монашество с именем Сильвестр. Он возглавил Киевскую митрополию в период подъема протестантизма и последовавшего за ним нового наступления католицизма, когда так важно было мобилизовать силы православных. Но Сильвестр был бесконечно далек от проблем своей Церкви. О его равнодушии к вопросам вероучения может свидетельствовать и его странная дружба с бывшим Киевским католическим епископом Николаем Пацем, который сложил с себя сан, женился и стал протестантом. В истории Западно-Русской Церкви Сильвестр проявил себя только как неутомимый стяжатель денег и земельных имений. На него даже жаловались королю православные клирики и монастыри за его непомерные поборы при поставлениях в священный сан, за присвоение церковных и монастырских земель.
Рыба гниет с головы: каков предстоятель, таковы и архиереи. Тем более что назначались на кафедры они преимущественно тем же способом, что и митрополит. На многих кафедрах в это время появляются совершенно безнравственные и непригодные к архипастырскому служения лица. Так, в 1565 г. король пожаловал (а фактически продал) вакантную Владимиро-Волынскую кафедру сразу двум кандидатам. Один — светский шляхтич Иван Борзобогатый-Красненский, другой — Холмский епископ Феодосий Лозовский. Борзобогатый грамоту на управление епархией получил первым и, не мешкая, прибыл во Владимир-Волынский. Своего сына — пана Василия — он оставил управлять епархией, а сам отбыл по делам. Когда епископ Феодосий тоже получил грамоту на ту же самую кафедру, оказалось, что она уже занята. Поскольку Василий Бозобогатый епархию Феодосию не уступил, епископ самолично приступил к Владимиру-Волынскому во главе огромного отряда, в составе которого было 500 человек, в том числе 200 конных и 9 пушек. Началась осада города по всем правилам воинского искусства, которым архиереи-шляхтичи владели намного лучше, чем богословской премудростью. Пан Василий отказался освободить город, и Феодосий в канун праздника Воздвижения, горя желанием отпраздновать его богослужением в своем новом епархиальном городе, начал штурм епископского замка и соборного храма. Бомбы и ядра падали в кафедральный Успенский собор, который был построен в XII в. и остался невредимым даже после Батыева нашествия. Битва продолжалась целый день: 6 раз владыка Феодосий атаковал замок, было убито множество людей с обеих сторон. Наконец, когда наступила темнота, и Василий Борзобогатый, увидев, что не может более сопротивляться натиску превосходящих сил противника, бежал под покровом ночи, освободив кафедру архиерею с большим военным талантом. Феодосий Лозовский, гордо носивший на своей руке перстень по примеру латинских епископов, продолжал поражать своими «подвигами» даже видавших виды шляхтичей. Они запечатлены в судебных документах того времени. Так весной 1569 г. владыка Феодосий отличиля тем, что вместе со своими людьми напал прямо на дороге на троих проезжавших шляхтичей, которые были зверски избиты, ограблены и под стражей отвезены в заключение в епископском замке. Феодосий лично избивал одного из шляхтичей и ранил его в голову. В 1573 г. епископ совершил во главе своего отряда вооруженный набег на имение магнатов Гулевичей. Имения Владимирской кафедры епископ, не стесняясь, раздавал своим детям и соратникам, причем не только в кормление, но и в собственность.
Соперник Феодосия — Иван Борзобогатый — все же был утешен королем тем, что в возмещение моральных убытков ему пожаловали Луцкую епархию. Целых три года он управлял ею, будучи светским человеком, и лишь под угрозой лишения кафедры этому женатому и многодетному шляхтичу пришлось принять монашество и постриг с именем Ионы. Иона Борзобогатый придумал замечательный способ увеличить свои доходы: он закрыл и опечатал все семь православных храмов Луцка, дабы народ обращался за требами только в его кафедральный храм. Поскольку Борзобогатый имел громадную семью, разворовывание церковных имуществ Луцкой кафедры приняло при нем колоссальные размеры: сыновья получали в вечное владение епархиальные имения и денежные подарки, дочери и зятья — приданное за счет церковных земель. Многочисленные дети Борзобогатого обирали храмы и монастыри отцовой епархии. Архиерейские сыновья вывезли из нескольких сельских церквей все иконы, колокола и книги. Из Дубищского монастыря они похитили не только церковную утварь, но также разобрали деревянные здания келий, которые перевезли в свое имение и там пустили на дрова. Иона Бозобогатый отличился и тем, что несколько раз выступал во главе вооруженного отряда против королевских войск, чтобы отвоевывать отобранный у него властями Жидичинский монастырь. В конце концов король приговорил епископа к «баннации» — то есть лишению всех прав и ссылке. После кончины Ионы обнаружилось, что его невестка и внуки присвоили себе всю архиерейскую ризницу с утварью и облачениями, документы на церковные имения, напрестольное Евангелие, епископский крест и проч. Даже из оклада иконы Божией Матери внуки епископа не побрезговали вынуть драгоценный камень, который продали с большой выгодой.
Преемник Ионы на разоренной Луцкой епархии был ничуть не лучше предыдущего архиерея. Епископ Кирилл Терлецкий отличился такими деяниями, что затмил не только Борзобогатого, но даже Лозовского. Прежде всего Терлецкий решил вернуть себе некогда принадлежавший Луцкой кафедре замок Жабче, который Бозобогатый не постеснялся отдать в приданое за своей дочерью. Кирилл взял замок штурмом, в котором были задействованы около тысячи военных наемников и артиллерия. После штурма, унесшего немало человеческих жизней, по военному обычаю занятый замок был отдан победителям на разграбление. Вообще же Кирилл отличался тем, что постоянно держал при себе отряд вооруженных гайдуков и несколько пушек. Сохранилось множество судебных документов, которые сообщают о «мелочах архиерейской жизни» Кирилла Терлецкого. Среди них: вооруженные нападения на соседние имения, грабежи на дорогах и даже изнасилования. Впоследствии Терлецкий станет одним из главных организаторов Брестской унии. Удивительно, но католические историки пытаются представить эту одиознейшую личность ревнителем оздоровления церковной жизни Западной Руси, единственную возможность которого он видел только в унии в Римом.
Столь же непривлекателен моральный облик другого будущего приверженца Брестской унии — Леонтия Пелчицкого, — который был поставлен на Пинскую кафедру Стефаном Баторием в награду за верную службу королю. Монашество и рукоположение Леонтий принял, но и от жены отказываться не хотел и продолжал жить вместе со своей «владычицей», немало смущая тем самым свою паству. Точно так же продолжал вести супружескую жизнь и епископ Холмский Дионисий Збируйский, который тоже станет одним из участников униатского сговора епископов-предателей Православия.
При Сигизмунде II и Стефане Батории неслыханные размеры приняла раздача православных монастырей светским панам, причем нередко в пожизненное или даже наследственное владение. Наиболее показательна в этом плане драматическая история Минского Вознесенского монастыря. Первоначально он был отдан королем шляхтичу Ивану Баке. В результате его хозяйничанья в монастыре не осталось ни одного монаха, богослужение прекратилось, и обитель фактически оказалась уничтоженной. Не имея более от монастыря никаких доходов, Бака начал продавать монастырские села. Действия Баки были столь возмутительными, что монастырь у него был отобран. Но на этом горести обители не закончились. Баторий пожаловал монастырь шляхтичу Богушу Невельскому, а тот уступил его Стефану Достоевскому. Но вскоре оказалось, что Достоевский не является православным, а потому об обители не заботится. Службы в монастыре вновь прекратились, Достоевский лишь обирал его доходы. Тогда монастырь был отобран у него и передан шляхтичу Михаилу Рогозе, который первым из вельможных хозяев обители неожиданно изъявил желание принять постриг и стать архимандритом. Впоследствии он стал митрополитом и принял участие в организации Брестской унии.
О полнейшей нравственной деградации высшего духовенства Западно-Русской митрополии и его бездействии в период, когда глумление над Православием становилось все более заметным, и дело шло к заключению Брестской унии, свидетельствует письмо православной шляхты митрополиту Онисифору, в котором, в частности, говорится: «А что сказать о порубании св. крестов, об отобрании колоколов в замке и отдаче их жидам? И ты еще сам даешь открытые листы на помощь жидам против Церкви Божией, к потехе их, а к большому поруганию нашего святого закона и к нашему сожалению. Какие при этом совершаются опустошения церквей! Из церквей делаются иезуитские костелы. И имения, которые были подарены Церкви Божией — привергнуты костелам.
В честных монастырях вместо игуменов и братии живут „игумены“ с женами и детьми и владеют и правят церквами Божиими. Из больших крестов делают малые и из того, что подарено в честь и хвалу Богу, совершают святокрадство и устрояют себе пояса, ложки, злочестивые сосуды для своих похотей. … И при таком незаконном поставлении возводятся в великий епископский сан люди негодные, которые к поруганию св. закона на епископском седалище живут без всякого стыда с женами и рождают детей».
Почему такой ужасающей степени духовно-нравственного разложения достигло в эту эпоху высшее духовенство на Западе Руси? Почти все епископы, архимандриты и игумены были вчерашними шляхтичами, большинство из которых получало свой высокий священный сан совершенно случайно, в награду за службу. Многие сознательно назначались королем с подачи католических прелатов ради того, чтобы подобные аморальные личности действовали во вред Православной Церкви, работая на будущее дело унии. Многие занимали кафедры, оставаясь светскими лицами и совершенно не представляя себе, что такое монашеская и вообще церковная жизнь. Все это катастрофически увеличивало разрыв между иерархией и народом. При этом страна была огромная, а епископов было всего 8 человек. Они чувствовали себя очень узкой элитой. Многие как шляхтичи находились в тесном контакте и даже родстве с кругами католической знати. Западная культура, аристократический круг общения, желание приобщиться к высшему обществу, получить места в Сенате подобно католическим епископам — все это манило шляхетных архиереев, мало думавших о благе Православной Церкви. Почва для унии была, таким образом, подготовлена внутренним разрушением Церкви, разложением ее иерархии.
Конечно, ядро Церкви оставалось вполне жизнеспособным. Были монастыри с достойными иноками, жившими духовной жизнью несмотря на все творившиеся вокруг безобразия. Были приходы, был глубоко верующий народ. Были братства, которые искренне радели о благе Церкви, восприняв на себя то попечение о духовном просвещении, школьном и издательском деле, которые должны были бы в норме осуществлять епископы. Но сами эти епископы ко времени Брестской унии стояли уже практически вне церковного народа, вне подлинной церковной жизни, были чужды им. С такими архиереями оказалось достаточно легко договориться об их переходе в унию, припугнув разоблачением их неприглядных деяний и посулив новые привилегии и имущества.
Помимо права патроната, которое использовалось королевской властью и католиками-магнатами с целью довести Православную Церковь до скорейшего кризиса, существовал еще один фактор совращения населения Западной Руси в католичество — образование. Школьное дело было организовано католиками очень тщательно и продуманно, так как католические миссионеры быстро оценили огромное значение просвещения в деле прозелитизма. В то же время православная школа в западно-русских землях в XV—XVI вв. была самой примитивной: в ней лишь учили читать, писать, изучали церковное пение, богослужение. Только к исходу XVI столетия у православных появились серьезные учебные заведения с высоким уровнем образования, такие, как школы Львовского и Виленского братств, Академия князя Острожского. Но они были созданы слишком поздно и уже не смогли по-настоящему конкурировать с многочисленными и блестяще организованными иезуитскими коллегиями, где учили бесплатно и куда принимали всех без различия исповедания, не требуя перехода в католичество. Однако попадая в такие школы детьми, потомки православной знати, оказавшись в культурной среде католической Европы без всякого принуждения в течение нескольких лет обучения становились убежденными католиками и западниками по своим воззрениям. В течение полувека подавляющее большинство магнатских и шляхетских фамилий Западной Руси было окатоличено именно таким способом, и уже в XVII столетии мы видим их представителей фанатичными приверженцами католицизма и ревностными патриотами Речи Посполитой.
Говоря о причинах, которые заставили аморальных западно-русских епископов задуматься о переходе под власть Римского папы, следует отметить ряд обстоятельств. Прежде всего — это приезд в 1588−89 годах в Речь Посполитую Константинопольского патриарха Иеремии II (Траноса), который впервые за все время существования Русской Церкви приехал в пределы Западной Руси, направляясь в Москву за милостыней. В ходе пребывания Иеремии в Москве, как известно, было учреждено Патриаршество Московское и всея Руси. Это не могло не вызвать в католических кругах опасений ввиду того, что значительно возрастала возможность объединения обеих половин Русской Церкви под патриаршим омофором.
Однако пребывание патриарха Иеремии в Речи Посполитой имело и другие, не менее важные последствия, которые заставили коррумпированных епископов задуматься об унии. Патриарх Константинпольский, столкнувшись в Западной Руси с вопиющими безобразиями, решительно взялся за наведение порядка в церковных делах. Иеремия утвердил новый устав Виленского Свято-Троицкого братства, который закреплял его автономный по отношению к иерархии статус и давал братству широкие полномочия. Учитывая, что еще ранее аналогичное право ставропигии было даровано Львовскому братству, можно не сомневаться, что епископату такое усиление братств и активности мирян было неприятно. Однако Иеремия уже успел ощутить, что западно-русские архиереи не слишком надежны, и именно потому особо благоволил к братствам.
Патриарх также сделал попытку упрочить в Западной Руси церковную дисциплину. В частности, он решительно изгнал многих недостойных клириков, начав с митрополита Онисифора, бывшего двоеженцем и поставленного на кафедру в нарушение канонов. Был извергнут из сана и архимандрит Супрасльского монастыря Тимофей Злоба, виновный в грехе убийства. Однако найти замену низложенному Онисифору было задачей весьма сложной. Достойных было мало, а Иеремия был человеком чужим и ориентировался в западно-русских кадрах плохо. Ему порекомендовали минского архимандрита Михаила Рогозу, которого Иеремия и поставил в итоге новым митрополитом Киевским. Как показали последующие события, это была огромная ошибка. Однако на митрополию метил Кирилл Терлецкий, которого Иеремия поставил лишь патриаршим экзархом. В результате Терлецкий оказался обижен этим назначением, а митрополит Михаил в свою очередь был недоволен учреждением должности экзарха, что ограничивало полномочия митрополита. Привыкшие к своеволию епископы вдруг ощутили, что Константинопольский первоиерарх намерен положить конец тому беспределу, который они привыкли творить на Западе Руси. Это заставляло архиереев задуматься о перспективе унии в надежде, что она избавит их от дамоклова меча патриаршей власти и необходимости нести ответственность за свои неблаговидные дела. Острую неприязнь архиереев вызвало и решение патриарха, которое обязывало епископов возобновить регулярный созыв Соборов. Епископы понимали, что миряне — православные магнаты, шляхта и братчики — также захотят участвовать в работе Соборов, особенно по причине малого внимания к делам церковным со стороны епископата. Это опять угрожало бесконтрольной власти епископов.
Словом, приезд Иеремии породил среди епископата ропот. Кроме того, епископов чрезвычайно волновал вопрос о привилегиях. Православные архиереи видели, сколь высоким было в Речи Посполитой положение католических епископов. Это были настоящие «князья церкви», которые заседали в сенате при короле и имели от него огромную поддержку. У латинских епископов было неизмеримо больше прав, их положение было намного более влиятельным: ведь они могли апеллировать к Риму, к папе, а потому были по сути независимыми даже от короля. Православные епископы-феодалы тоже мечтали о подобном положении. И прежде всего они добивались получения столь желанных мест в сенате. Это тоже был один из существенных аргументов в пользу перехода в унию.
При таком состоянии епископата устоять перед натиском тщательно спланированной Ватиканом, иезуитами и королевской властью унии было трудно. Тем более, что в 1591 г. католические власти Речи Посполитой проводят серию на редкость решительных и агрессивных акций против православных епископов с целью поторопить их к более решительным шагам навстречу унии. Сделано это было весьма тонко, с учетом того, что составляет главный жизненный интерес западно-русских архипастырей. В итоге начинается цепь откровенно издевательских попыток судебными и административными мерами запугать епископов, повлиять на них в материальном плане через изъятие денег и имений, принадлежавших кафедрам. Заодно епископам дали понять, что только, заключив унию, эта группа коррупционеров сможет избежать огласки своих преступлений и наказания за них.
Сильнее всего польские католические власти надавили на епископа Луцкого Кирилла Терлецкого. Против него возбудили судебное дело, в котором были отражены все его злодеяния. Чтобы наверняка исключить возможность каких-либо контактов Терлецкого с непримиримым противником унии Острожским, последнего решили сразу ввести в курс дел, совершенных епископом. Против Кирилла стал активно действовать Луцкий староста Александр Семашко, который фактически посадил епископа под домашний арест в замке, всячески издевался над ним, кощунствовал в православном кафедральном храме: устраивал там танцы, расстреливал вместе с своими гайдуками из пищали купол и крест на нем, а также икону на внешней стене собора, чем нанес им повреждение. Семашко провоцировал против Кирилла судебные разбирательства и всячески творил произвол и беззаконие против архиерея, чтобы принудить его к окончательному решению принять унию и положить тем самым конец этой травле.
Тот же Семашко решил аналогичным образом заставить поторопиться с унией и епископа Гедеона Балобана, напав на принадлежавший ему Жидичинский монастырь. А князь Альбрехт Радзивилл разорил имения Пинского епископа Леонтия Пелчицкого. Эти меры оказались весьма действенными. Почти мгновенно после произведенной католиками «стимуляции» появляется первый униатский документ, подписанный епископами-предателями, в котором речь уже прямо шла об их готовности признать над собой верховную власть папы в обмен на сохранение восточного обряда и утверждение за епископами тех привилегий, которых они так добивались.
Не будем пересказывать событий, которые непосредственно привели к заключению Брестской унии — это тема для отдельного разговора. Однако во всей истории Брестского предательства важно отметить один момент: аморальный облик группы епископов оказывается в сложившейся ситуации тесно связанным с вопросами экклезиологии. Христианская мораль, личное благочестие и догмат в Православии неразрывно связаны. Без высокого уровня нравственности и благочестия не может быть и верности православным догматам. Если епископы живут не как пастыри, а как волки, то народ их решений и постановлений не приемлет. И если народ церковный сохраняет верность своему православному исповеданию, Господь может сотворить чудо: даже в условиях, когда, казалось бы, с изменой епископата целиком исчезает полнота церковная, оказывается возможным ее восстановление. Такое самое настоящее чудо произошло, когда после подписания униатских документов абсолютно всеми епископами Западной Руси двое из них неожиданно отреклись от унии и вернулись в лоно Православной Церкви. В результате она сохранилась на территории Киевской митрополии во всей своей канонической полноте, несмотря на провозглашение унии с Римом на Брестском униатском соборе 1596 г.
Именно эта одержанная православными духовная победа вселяет в нас убеждение: как бы ни были сильны искушения века сего, как бы ни были страшны гонения на православную веру, как бы ни старались враги, если народ церковный не отступит от Истины — Господь Сам сохранит Свою Церковь, дарованную нам во спасение.