 |
| Православие.Ru | Священник Димитрий Выдумкин | 12.11.2014 |
Адам и Ева прячутся от Бога. Венеция. Собор Святого Марка; XIII в.
Когда я был еще студентом духовной семинарии, один преподаватель в священном сане рассказал нам такую историю. Как-то прихожанин пригласил его, еще молодого диакона, к себе домой на чай. Усадив его за стол, а дело было Великим постом, он вытащил из холодильника бутерброды с колбасой и сыром и подал их к чаю. Заметив смущение на лице еще неискушенного диакона, хозяин быстро смекнул, в чем дело, подошел к «красному» углу с иконами, расположенному над столом, и плотно закрыл иконы шторкой. Диакон, еще более изумленный увиденным, спросил его: «Ты полагаешь, Ему оттуда не видно?». «Нет, не видно, — ответил простодушный хозяин, — я проверял».
Конечно, такая наивная попытка «спрятаться» от Бога, смешна и может говорить либо о неумеренной шутливости прихожанина, либо о еще очень незрелой религиозности. Интересно в этой ситуации другое. Это замечательная, почти по юродивому пророческая иллюстрация нашего образа действий в различных ситуациях. Да и за «прообразом» далеко ходить не надо.
В общем-то, со времен Адама и Евы ничего не изменилось. Эпизод грехопадения наших праотцев, описанный в третьей главе книги Бытия, — своего рода архетип поведения всякого человека на пути от греха к Богу и (возможному) покаянию. По выражению одного современного богослова, «в каждом греховном поступке людей действует духовный механизм, однажды пущенный прародителями в раю»[1].
«И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. И сказал: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела» (Быт. 3: 8−13). Пересказ этой ситуации на современный лад не составит никакого труда.
«Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» — «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел», — это Адам.
— Не грабил ли, не прелюбодействовал? — спрашивает батюшка на исповеди.
— Да, всё было, батюшка. Но в таком мире живем: «с волками жить — по-волчьи выть», — это уже наш современник, например Вася.
«Что ты это сделала?» — «Змей обольстил меня, и я ела», — это Ева.
— Аборты делала?
— Да, делала, но так сложились обстоятельства, нельзя было тогда рожать еще одного, — это уже наша современница, допустим Марья.
Знакома вам такая ситуация? Увы, знакома очень многим. Что общего в поведении Адама и Васи, Евы и Марьи? Самооправдание. Желание при наличии совершенного греха остаться незапятнанным в глазах Бога (батюшки), переложив ответственность на кого-то другого. Может, Господь не «разглядит» моей наготы, и удастся отстоять свое «достоинство»? Это, по сути, и есть та наивная «шторка», за которой мы пытаемся «спрятаться» от Бога, лишь бы не признавать себя по-настоящему грешными и, возможно, оставить за собой право на дальнейший грех.
Бесспорно, это ложный путь. Даже не глядя на дальнейшую судьбу Адама и Евы (хотя неплохо бы и посмотреть), можно с уверенностью говорить о духовном крахе всякого, кто намерен твердо отстаивать свое право быть (или хотя бы казаться) «неплохим человеком». И причина тому — недоступность для такого человека покаяния. Настоящего покаяния. Если всё же вновь вернуться к Адаму и Еве, то причиной их изгнания из рая было вовсе не их прегрешение, а нежелание обратиться к Богу с покаянием. По толкованию этого места Писания святыми отцами, неоднократные вопросы Бога к Адаму и Еве имели целью обратить их к осознанию своего греха и искреннему раскаянию, что избавило бы их от дальнейших бедствий. «Если бы он (Адам) сказал: „Помилуй мя, Боже, и прости“, — то опять остался бы в раю и не подвергся бы тем лишениям, какие испытал потом. Одним словом, он искупил бы все множество лет, какие пробыл в аде»[2], — утверждает преподобный Симеон Новый Богослов. Но это, к сожалению, на тот момент оказалось для Адама и Евы неподъемным грузом. И причина тому — гордость и рожденное ею нежелание признавать за собой всю меру ответственности за содеянный грех.
Таким же неподъемным грузом искреннее «прости» становится, увы, и для современного человека. Нет, мы, конечно, готовы сказать: «Прости, Господи», особенно если речь идет об исповеди, на которой священник выпытывает у нас «ответа на многое». Но мы зачастую не готовы брать на себя ответственность за всё происходящее с нами и «прячемся» от Бога, подобно Адаму, в хрупкой «скорлупе» самооправдания.
Священник в больнице
Достаточно длительное время я, в силу данного мне послушания, окормлял больных в районной больнице. И, разумеется, здесь весьма часто встречал людей, на которых «сработала» классическая русская поговорка: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. То есть в основном приходилось беседовать с людьми, для которых этот разговор со священником — первый в жизни. Казалось бы, и хорошо, что они, хотя бы и на одре болезни, немного одумываются и просят священника поговорить с ними. Однако нередко в беседах с такими людьми я испытывал характерное затруднение. Любая исповедь — это, прежде всего, разговор о грехах. Но не просто о грехах, а о том, какие последствия грех привносит в нашу жизнь. Последствия, с которыми столкнулись оказавшиеся на больничной койке, — болезни, порой довольно тяжкие. Это и пытается донести обычно священник в разговоре с больным. Но почему-то зачастую складывалось так, что в ответ на желание разобраться и нащупать звенья той цепочки, которая привела больного на койку, я наталкивался на стандартное: «Живу, как все; никого не убивал, не воровал. А что касается мелких грехов, то у кого их нет». Или, например, в таком исполнении: «Бывает, конечно, всякое, но в общем-то человек я неплохой». А то и вовсе: «Ничем не грешна, батюшка». Спрашиваю: «Ну, значит, вы святая?» «Да, — говорит с неожиданной для себя некоторой приятностью, — святая».
Как правило, причины такой духовной слепоты довольно предсказуемы и просты. Об этом подробно писал святитель Феофан Затворник: «Что же за причина, почему мы часто думаем или, не стыдясь, говорим: что ж такое я сделал? Или: чем я худ? Причина тому очень естественная, и она есть новое порождение живущего в насгреха. Не замечаем потому, что не можем. Этого не позволяет нам грех: он очень хитер и предусмотрителен. Непокровенное древо зла с первого раза могло бы стать пред взором ума и оттолкнуть от себя каждого; потому он спешит одеть его листвием, прикрыть его безобразие, и прикрывает так, что не только корня и стволов, даже и ветвей не может различить душа, в которой растет сие древо. Эти лиственные прикрытия суть — рассеянность и многозаботливость. Рассеянность не любит жить в себе, многозаботливый не имеет свободной минуты. Один не может, а другому некогда замечать то, что происходит внутри. С первым пробуждением от сна душа их тотчас выходит из себя — и у первого уходит в мир мечтаний, у последнего же погружается в море нужных будто дел. Настоящего для них нет. Один охотнее живет в самосозданном мире и действительности касается только отчасти, ненамеренно, поверхностно; другой и мыслью, и сердцем весь впереди. Каждое дело он спешит окончить как можно скорее, чтобы приступить к другому; начинает другое и — спешит к третьему; вообще настоящим у него заняты только руки, ноги, язык и прочее, а его душа вся устремлена в будущее. Как же при таком ходе внутренних движений заметить им, что кроется в сердце?»[3].
Итак, самое главное препятствие на пути распознания истинных врагов человека, которые кроются внутри него самого, есть, по мнению святителя Феофана, рассеянность и многозаботливость. Но, может быть, приход священника и его разъяснительная беседа способны открыть глаза человеку и помогут ему взглянуть на себя другими глазами? К сожалению, как правило, эти ожидания не оправдываются, ибо «грех сам из себя создает некоторый непроницаемейший покров, наподобие стоячей мутной воды, куда погружает свое древо с его листвием. Этот покров слагается из неведения, нечувствия и беспечности. Не знаем своей опасности, потому и не ощущаем ее; не ощущаем, потому и предаемся беспечности. И что бы вы ни предпринимали для вразумления такого грешника, всё напрасно. Он глубоко сокрыт в грехе, как в море. Производите сколько можно сильнейшие звуки над водою — кто в воде, ничего не услышит. Поражайте чем вам угодно нерадивого грешника — он не смутится нисколько. Изобразите пред ним его собственное состояние — он скажет: это не я. Представляйте ему крайнюю опасность, от которой он недалеко, — он будет уверять вас, что это не до него касается; возбуждайте его от усыпления — он не устыдится провозгласить: я действую. Так крепок покров, которым закрывает наконец себя грех от взоров того, кем обладает!»[4].
Опыт доказывает правоту слов святителя! Пытаешься довести до ума и сердца человека, что аборты, измены мужу и вообще блудная жизнь суть смертные грехи, которые воздвигают «берлинскую стену» между душой и Богом, и необходимо глубокое покаяние для исцеления души, но в ответ слышишь лишь почти равнодушное «простите», а порой и вовсе — налет улыбки на лице.
Человек, привыкший небрежной поступью ходить по этой земле, действительно, почти не видит связи своей жизни с последствием, постигшим его. Он вызывает к себе священника и готов на вразумления батюшки говорить: «Грешен», но делает это скорее машинально, большей частью для формы. А священник нужен ему лишь для того, чтобы «наладил связь с небом» и помог снова ухватить за хвост «птицу счастья завтрашнего дня», взвившуюся было от него в небеса. Особенно это заметно, когда человек приходит к священнику поделиться своей скорбью. У кого-то неумолимо разваливается семья, у кого-то угасает бизнес, кого-то постигла серьезная болезнь. И очень мало кто задумывается при этом об истинном достоинстве своего жизненного пути и ищет ответа на свои вопросы в себе. В основном приходится слышать: «Это всё потому, что муж пьет и скандалит»; «Да это меня партнеры подставили»; «Да это жена всегда всем недовольна».. А когда призываешь их все-таки заглянуть в свое сердце и поискать причину в себе, то уходят с обидой, что их не поняли и им не подсказали.
Искреннее, глубокое покаяние без какой-либо примеси самооправдания — единственное средство к обретению мира с Богом и совестью. По учению отцов Церкви, Бог ждет от нас покаяния не для того, чтобы в ответ нас упрекнуть: «Ну вот, опять ты согрешил. Как же тебе не стыдно?!», а исключительно для того, чтобы с любовью простить. И это главное, что необходимо понять человеку, желающему приступить к таинству исповеди.
[1] Леонов Вадим, протоиерей. Основы православной антропологии. М., 2013. С. 170.
[2] Цит. по: Там же. С. 176.
[3] См.: Феофан Затворник, святитель. Проповедь субботняя 1-й недели Великого поста.
[4] См.: Там же.
