 |
| Православие.Ru | В. Максименко | 20.11.2002 |
КРИМИНАЛЬНОЕ ПСЕВДОГОСУДАРСТВО ПОСЛЕ ХАСАВЮРТА
«Ответственно заявляю: второго Хасавюрта не будет». Эти слова Владимир Путин произнес на встрече с представителями чеченского бизнеса и чеченской общественности в Кремле 10 ноября 2002 года. Они заключают в себе новое понимание проблемы, масштаб которой намного больше масштаба Чеченской Республики.
Соглашение о прекращении военных действий, подписанное 30 августа 1996 года А. Лебедем и А. Масхадовым в Дагестане и известное как Хасавюртовский мир, приобрело впоследствии значение символа — одновременно противоречивого и емкого.
Применительно к внутренней политике России в 90-е годы — это символ победы на президентских выборах 1996 года разношерстного антикоммунистического альянса Ельцин — Лебедь — Березовский — Чубайс.
Применительно к истории России ХХ века это символ политики «поражения собственного правительства в войне» под лозунгом «Даешь мир!». Под таким лозунгом большевики Ленина и интернационалисты Троцкого в ходе Первой мировой войны развалили русскую армию, а в Октябрьском перевороте 1917 года и государство. Любители хронологических параллелей уже отметили, что захват вооруженными террористами семисот заложников в Москве в октябре 2002 года был приурочен не только к открытию «всемирного чеченского конгресса» в Копенгагене, но и к 85-й годовщине переворота 25 октября (7 ноября) 1917 года в Петрограде. Еще одно совпадение, отмеченное в эти дни любителями находить параллели в истории революционного террора и «глобальной», то есть мировой революции, — совершение террористического акта в Индонезии на острове Бали точно в первую годовщину взрыва американского эсминца «Коул» у берегов Йемена.
За три года дарованной Хасавюртом фактической (не юридической) независимости «Чеченской Республики Ичкерия» последняя под властью Масхадова превратилась в криминальное псевдогосударство.
В 1996—1999 годах четырьмя основными источниками чеченских «государственных» финансов стали: 1) воровство нефти из нефтепровода Баку — Махачкала — Грозный — Новороссийск и торговля кустарным бензином; 2) торговля заложниками (к началу второй чеченской кампании в августе 1999 года на «ичкерийской» территории в заложниках содержались 1000−1200 человек, и примерно 10% мужской рабочей силы республики было заняты в сфере работорговли); 3) финансовые вливания по линии арабских и других заграничных фондов; 4) средства чеченской диаспоры, где первое место держит «Москва чеченская» (начиная с 1994 года, то есть года начала первой кампании, Московская регистрационная палата зарегистрировала 526 предприятий, в число учредителей которых входили этнические чеченцы).
ЭКСПАНСИЯ
«Ичкерийская» независимость обернулась не только распространением криминально-политических процессов на обширный регион, она стала основой превращения Чечни в базу военно-политической экспансии «чеченских арабов» и «чеченских афганцев» на Кавказе.
В сентябре 1996 года афганские талибы, опираясь на помощь регулярной пакистанской армии и американских советников, захватили Кабул. В декабре 1996 года российскую границу с Азербайджаном на ее дагестанском участке перешел лидер «Египетского исламского джихада» аль-Завахири. Арестованный и судимый в Махачкале за пропаганду ваххабизма, он после шести месяцев тюрьмы, летом 1997 года, был отпущен на свободу и перебрался в Афганистан. Год спустя, летом 1998 года прогремели взрывы возле посольств США в Кении и Танзании, а в горных дагестанских селах Карамахи и Чабанмахи силами ваххабитских приверженцев «чистого» (экспортированного) ислама было завершено создание двух мощных укрепрайонов с хорошо эшелонированной обороной
Вооруженный сепаратистский мятеж в Чечне, располагая международной поддержкой, созревал и накапливал силы со времени дудаевского переворота в Грозном в сентябре 1991 года. На заключительном этапе развала СССР переворот Джохара Дудаева стал «тактическим» элементом борьбы группировки Б. Ельцина — Р. Хасбулатова за полноту власти в Москве. Хасавюрт дал организаторам сепаратистского мятежа необходимую передышку. К 1998−1999 годам все было готово для перехода к завершающей фазе того масштабного предприятия, которое российский премьер-министр В.В.Путин, выступая в сентябре 1999 года в Совете Федерации, назвал «попыткой развала России с Юга».
Есть еще одна важная причина, по которой «второго Хасавюрта не будет».
Югославский опыт 90-х годов подсказывает, что эксперимент из области поисков компромисса с вооруженным сепаратизмом, начатый после событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне, в свете событий 23−26 октября 2002 года в Москве выглядит как попытка еще одного применения модели «принуждения к миру». Здесь Чечня — аналог Косова, два вооруженных сепаратистских мятежа на этно-религиозной почве с элементами иностранной интервенции (албанский и чеченский) — близнецы и братья, а на роль «принуждаемого к миру» творцы модели попытались выдвинуть на этот раз не Милошевича, а Путина.
На встрече с 19-ю чеченскими представителями в Кремле 10 ноября Владимир Путин сказал, что чеченский сепаратизм и неразрывно связанный с ним международный терроризм направляли развитие ситуации в России по «югославскому сценарию».
Удивляться нечему: все знающие эксперты и серьезные политики на протяжении ряда лет твердили, что НАТО-вские бомбардировки боснийских сербов в 1995 году, создание режима международного протектората в Боснии и Герцеговине («дейтонская модель»), изгнание сербов из Косова и Метохии — этой колыбели сербской православной цивилизации, нападение НАТО на Югославию в апреле 1999 года и многое, что было потом, готовят сценарные варианты для других стран. Разгром осенью 1999 года сил вторжения Басаева — Хаттаба в Дагестане и укрепленных ваххабитских гнезд в горных даргинских селах предотвратили обвал ситуации «по югославскому сценарию» на Юге России.
Угроза, какой стал вооруженный чеченский сепаратизм, давно переросла в угрозу мусульманским и христианским народам Северного Кавказа, Ставрополя, Кубани, Поволжья, дошла до Москвы. Для России и ее граждан, независимо от их национальности и вероисповедания, «ценой вопроса» в Чечне, по словам Президента России, является сегодня «сохранение российской государственности».
«Тем., кто по недомыслию или сознательно… будут и дальше призывать нас сесть за стол переговоров с убийцами., — заявил 10 ноября Владимир Путин, — я предлагаю… сесть за стол переговоров и договориться сначала с Бен Ладеном или муллой Омаром… Те, кто выбирают Масхадова, выбирают войну. Все эти люди, где бы они ни находились — на территории России или за ее пределами — будут рассматриваться нами как пособники террористов».
КОВАРНЫЕ АНАЛОГИИ, ИЛИ ПУТИН, СТАЛИН И ПЕТР ВЕЛИКИЙ
Начало очередному этапу «мирного процесса» в Чечне было положено возникновением антитеррористической коалиции и «новыми отношениями» России и США после трагических событий 11 сентября 2001 года.
В более широком смысле «новыми» были отношения не только на базе двустороннего российско-американского партнерства в борьбе с международным терроризмом, но и весь комплекс отношений России с евроатлантическим Западом, в рамках которых Германия Герхарда Шредера «курировала» восточную политику ЕС, а Англия Энтони Блэра обеспечивала новую тактику расширения НАТО на восток.
Новые отношения России с Западом получили характерное идеологическое оформление: антитеррористическая коалиция стала рисоваться как возрождение духа антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне и сотрудничества «Большой Тройки» Великобритания — Россия — США. Аналогия подразумевала военно-политическую солидарность трех стран в защите ценностей «мировой цивилизации» в борьбе с появившимся после 11 сентября «общим мировым врагом». Об этом одновременно заговорили несколько политиков федерального уровня в Москве, а до них — генеральный секретарь НАТО Дж.Робертсон.
Идея второго издания «Большой Тройки» и пропагандистская модель «антеррористическая колиция=антигитлеровская коалиция» имеют несколько аспектов. Один из них, неповерхностный и неочевидный, заслуживает особого внимания.
Естественно, что в рамках аналогии с «антигитлеровской коалицией» и «Большой Тройкой» Путину неявно отводился ролевой образ Сталина. Еще одна роль, которую после 11 сентября предлагалось «примерить» Путину, — это роль второго Петра (но не в той части Петрова дела, где державный венценосец закрепил положение России на морях, а там, где он, чтобы проделать «окно в Европу», «вздыбил» всю страну).
Равнение образа Путина на школьные представления об историческом величии Сталина и Петра ассоциативно работало в антинациональном ключе, причем одновременно античеченском и антирусском.
Известно, что в 1944 году один из создателей антигитлеровской коалиции депортировал чеченцев и ингушей за сотрудничество представителей этих народов с гитлеровскими оккупационными властями на территории СССР. Известно также, что во Второй мировой войне не только муфтий Иерусалима, но и многие политически влиятельные мусульмане — от Французского Марокко до Британской Индии и Голландской Явы — сотрудничали на почве антиколониализма и «освободительной» пропаганды немцев с гитлеровской агентурой на Востоке.
Нетрудно додумать: при направленной работе с психологическими механизмами народной памяти «политическое решение» чеченского вопроса должно было предстать в виде «переговорного партнерства» бывшего вождя сепаратистского мятежа как символа чеченской нации (Масхадов — всего только символ, потому что он давно никого в Чечне не контролирует) с одним из представителей «антигитлеровской коалиции».
Еще более глубоко спрятанное, но и более опасное антирусское острие содержала в себе ассоциация «Путин — второй Петр»: в русском православном сознании Петр — это «большевик на троне», человек, лишивший престола Московского Патриарха и отобравший у Русской Православной Церкви неотчуждаемое по святым канонам имущество.
Чем именно, историческим невежеством или наоборот хорошим знанием истории, были продиктованы советы Путину выбирать между чужими ролями — Сталина, царя Петра и еще де Голля, («отдавшего Алжир ради спасения Франции») — остается гадать.
ОТ ШЕРЕМЕТЬЕВА ДО ПРАТИКА-ДИ-МАРЕ (18 НОЯБРЯ 2001 — 28 МАЯ 2002)
11 сентября 2001 года состоялся телефонный разговор Владимира Путина и Джорджа Буша, а 24 сентября Президент России предложил, чтобы в течение 72 часов сепаратистские вооруженные формирования в Чечне сложили оружие и их представители вошли в контакт с полпредом Президента в Южном федеральном округе Виктором Казанцевым.
Встреча В. Казанцева и А. Закаева в аэропорту Шереметьево 18 ноября была организована три дня спустя после переговоров Путина и Буша на ранчо в Кроуфорде и в один день с появлением письма Блэра 19-ти лидерам стран НАТО и Путину. Письмо содержало предложение, дух которого выражаем словами «забыть Югославию»: английский премьер предлагал заменить не работавший со времени англо-американских бомбардировок этой страны Совместный постоянный совет Россия — НАТО (формула «19+1») на более интегрированную «двадцатку», которую Блэр называл Российско-Североатлантическим советом. Потом название не сохранилось, но в Римской декларации, подписанной 28 мая 2002 года лидерами двадцати государств на базе НАТО Пратика-ди-Маре близ Рима, идея получила воплощение.
Еще через несколько дней, 13 июня, в «Крисчен сайенс монитор» было опубликовано интервью А. Масхадова, в котором тот сообщал, что обсуждать с Москвой «вопросы независимости» он готов. 22 июня в «Вашингтон пост» появился «Путь к миру в Чечне» З. Бжезинского — А. Хейга — М. Кампельмана, где говорилось, что время для «политического урегулирования войны в Чечне» пришло. 25 июня, накануне саммита G-8 в Канананаскисе, было опубликовано письмо Масхадова лидерам «восьмерки», и в тот же день министр обороны России Сергей Иванов сообщил о существовании плана «Джихад-2» (захват отрядом численностью около 1000 боевиков объектов в Грозном), намечавшимся к осуществлению в первый день встречи «восьмерки» 26 июня.
Стратегическая цель, о существовании которой после Кроуфорда говорил и писал Збигнев Бжезинский («дальнейшее расширение евроатлантического пространства и долгосрочная ассимиляция в него России»), стала уже вполне методично дополняться тактической схемой «принуждения к миру» в Чечне. Между событиями прошлой осени (в сентябре — взрывы небоскребов в Нью-Йорке, в октябре — визит Шеварднадзе в США, в ноябре — визит Путина в США, переговоры Закаева и Казанцева в Шереметьево, инициатива Блэра по созданию «двадцатки») и событиями нынешней осени (рейд банды Гелаева из Грузии в Ингушетию, захват бандой Бараева заложников Москве, «всемирный чеченский конгресс» в Дании, саммит НАТО в Праге, визиты Буша в Санкт-Петербург и Вильнюс) прошел год. В течение этого года российская политика в Чечне во многом определялась духом антитеррористической коалиции и углубленным развитием отношений по линиям Россия — США, Россия — НАТО, Россия — Европейский Союз.
Речь идет не просто о росте элементов «интернационализации» чеченской проблемы. Речь о другом. О том, что отношение России к Кавказу со времен Кавказской войны 1800−1860 годов до наших дней неизменно рассматривается действующими субъектами мировой политики в той парадигме, которую гениальный предтеча теории цивилизаций Н.Я.Данилевский обозначил формулой «Россия и Европа», а поздние эпигоны евроатлантической идеи вроде Шеварднадзе видят как «расширение евроатлантического пространства от Ванкувера до Владивостока».
КРИМИНАЛЬНОЕ ПСЕВДОГОСУДАРСТВО ПОСЛЕ ХАСАВЮРТА
«Ответственно заявляю: второго Хасавюрта не будет». Эти слова Владимир Путин произнес на встрече с представителями чеченского бизнеса и чеченской общественности в Кремле 10 ноября 2002 года. Они заключают в себе новое понимание проблемы, масштаб которой намного больше масштаба Чеченской Республики.
Соглашение о прекращении военных действий, подписанное 30 августа 1996 года А. Лебедем и А. Масхадовым в Дагестане и известное как Хасавюртовский мир, приобрело впоследствии значение символа — одновременно противоречивого и емкого.
Применительно к внутренней политике России в 90-е годы — это символ победы на президентских выборах 1996 года разношерстного антикоммунистического альянса Ельцин — Лебедь — Березовский — Чубайс.
Применительно к истории России ХХ века это символ политики «поражения собственного правительства в войне» под лозунгом «Даешь мир!». Под таким лозунгом большевики Ленина и интернационалисты Троцкого в ходе Первой мировой войны развалили русскую армию, а в Октябрьском перевороте 1917 года и государство. Любители хронологических параллелей уже отметили, что захват вооруженными террористами семисот заложников в Москве в октябре 2002 года был приурочен не только к открытию «всемирного чеченского конгресса» в Копенгагене, но и к 85-й годовщине переворота 25 октября (7 ноября) 1917 года в Петрограде. Еще одно совпадение, отмеченное в эти дни любителями находить параллели в истории революционного террора и «глобальной», то есть мировой революции, — совершение террористического акта в Индонезии на острове Бали точно в первую годовщину взрыва американского эсминца «Коул» у берегов Йемена.
За три года дарованной Хасавюртом фактической (не юридической) независимости «Чеченской Республики Ичкерия» последняя под властью Масхадова превратилась в криминальное псевдогосударство.
В 1996—1999 годах четырьмя основными источниками чеченских «государственных» финансов стали: 1) воровство нефти из нефтепровода Баку — Махачкала — Грозный — Новороссийск и торговля кустарным бензином; 2) торговля заложниками (к началу второй чеченской кампании в августе 1999 года на «ичкерийской» территории в заложниках содержались 1000−1200 человек, и примерно 10% мужской рабочей силы республики было заняты в сфере работорговли); 3) финансовые вливания по линии арабских и других заграничных фондов; 4) средства чеченской диаспоры, где первое место держит «Москва чеченская» (начиная с 1994 года, то есть года начала первой кампании, Московская регистрационная палата зарегистрировала 526 предприятий, в число учредителей которых входили этнические чеченцы).
ЭКСПАНСИЯ
«Ичкерийская» независимость обернулась не только распространением криминально-политических процессов на обширный регион, она стала основой превращения Чечни в базу военно-политической экспансии «чеченских арабов» и «чеченских афганцев» на Кавказе.
В сентябре 1996 года афганские талибы, опираясь на помощь регулярной пакистанской армии и американских советников, захватили Кабул. В декабре 1996 года российскую границу с Азербайджаном на ее дагестанском участке перешел лидер «Египетского исламского джихада» аль-Завахири. Арестованный и судимый в Махачкале за пропаганду ваххабизма, он после шести месяцев тюрьмы, летом 1997 года, был отпущен на свободу и перебрался в Афганистан. Год спустя, летом 1998 года прогремели взрывы возле посольств США в Кении и Танзании, а в горных дагестанских селах Карамахи и Чабанмахи силами ваххабитских приверженцев «чистого» (экспортированного) ислама было завершено создание двух мощных укрепрайонов с хорошо эшелонированной обороной
Вооруженный сепаратистский мятеж в Чечне, располагая международной поддержкой, созревал и накапливал силы со времени дудаевского переворота в Грозном в сентябре 1991 года. На заключительном этапе развала СССР переворот Джохара Дудаева стал «тактическим» элементом борьбы группировки Б. Ельцина — Р. Хасбулатова за полноту власти в Москве. Хасавюрт дал организаторам сепаратистского мятежа необходимую передышку. К 1998−1999 годам все было готово для перехода к завершающей фазе того масштабного предприятия, которое российский премьер-министр В.В.Путин, выступая в сентябре 1999 года в Совете Федерации, назвал «попыткой развала России с Юга».
Есть еще одна важная причина, по которой «второго Хасавюрта не будет».
Югославский опыт 90-х годов подсказывает, что эксперимент из области поисков компромисса с вооруженным сепаратизмом, начатый после событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне, в свете событий 23−26 октября 2002 года в Москве выглядит как попытка еще одного применения модели «принуждения к миру». Здесь Чечня — аналог Косова, два вооруженных сепаратистских мятежа на этно-религиозной почве с элементами иностранной интервенции (албанский и чеченский) — близнецы и братья, а на роль «принуждаемого к миру» творцы модели попытались выдвинуть на этот раз не Милошевича, а Путина.
На встрече с 19-ю чеченскими представителями в Кремле 10 ноября Владимир Путин сказал, что чеченский сепаратизм и неразрывно связанный с ним международный терроризм направляли развитие ситуации в России по «югославскому сценарию».
Удивляться нечему: все знающие эксперты и серьезные политики на протяжении ряда лет твердили, что НАТО-вские бомбардировки боснийских сербов в 1995 году, создание режима международного протектората в Боснии и Герцеговине («дейтонская модель»), изгнание сербов из Косова и Метохии — этой колыбели сербской православной цивилизации, нападение НАТО на Югославию в апреле 1999 года и многое, что было потом, готовят сценарные варианты для других стран. Разгром осенью 1999 года сил вторжения Басаева — Хаттаба в Дагестане и укрепленных ваххабитских гнезд в горных даргинских селах предотвратили обвал ситуации «по югославскому сценарию» на Юге России.
Угроза, какой стал вооруженный чеченский сепаратизм, давно переросла в угрозу мусульманским и христианским народам Северного Кавказа, Ставрополя, Кубани, Поволжья, дошла до Москвы. Для России и ее граждан, независимо от их национальности и вероисповедания, «ценой вопроса» в Чечне, по словам Президента России, является сегодня «сохранение российской государственности».
«Тем., кто по недомыслию или сознательно… будут и дальше призывать нас сесть за стол переговоров с убийцами., — заявил 10 ноября Владимир Путин, — я предлагаю… сесть за стол переговоров и договориться сначала с Бен Ладеном или муллой Омаром… Те, кто выбирают Масхадова, выбирают войну. Все эти люди, где бы они ни находились — на территории России или за ее пределами — будут рассматриваться нами как пособники террористов».
КОВАРНЫЕ АНАЛОГИИ, ИЛИ ПУТИН, СТАЛИН И ПЕТР ВЕЛИКИЙ
Начало очередному этапу «мирного процесса» в Чечне было положено возникновением антитеррористической коалиции и «новыми отношениями» России и США после трагических событий 11 сентября 2001 года.
В более широком смысле «новыми» были отношения не только на базе двустороннего российско-американского партнерства в борьбе с международным терроризмом, но и весь комплекс отношений России с евроатлантическим Западом, в рамках которых Германия Герхарда Шредера «курировала» восточную политику ЕС, а Англия Энтони Блэра обеспечивала новую тактику расширения НАТО на восток.
Новые отношения России с Западом получили характерное идеологическое оформление: антитеррористическая коалиция стала рисоваться как возрождение духа антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне и сотрудничества «Большой Тройки» Великобритания — Россия — США. Аналогия подразумевала военно-политическую солидарность трех стран в защите ценностей «мировой цивилизации» в борьбе с появившимся после 11 сентября «общим мировым врагом». Об этом одновременно заговорили несколько политиков федерального уровня в Москве, а до них — генеральный секретарь НАТО Дж.Робертсон.
Идея второго издания «Большой Тройки» и пропагандистская модель «антеррористическая колиция=антигитлеровская коалиция» имеют несколько аспектов. Один из них, неповерхностный и неочевидный, заслуживает особого внимания.
Естественно, что в рамках аналогии с «антигитлеровской коалицией» и «Большой Тройкой» Путину неявно отводился ролевой образ Сталина. Еще одна роль, которую после 11 сентября предлагалось «примерить» Путину, — это роль второго Петра (но не в той части Петрова дела, где державный венценосец закрепил положение России на морях, а там, где он, чтобы проделать «окно в Европу», «вздыбил» всю страну).
Равнение образа Путина на школьные представления об историческом величии Сталина и Петра ассоциативно работало в антинациональном ключе, причем одновременно античеченском и антирусском.
Известно, что в 1944 году один из создателей антигитлеровской коалиции депортировал чеченцев и ингушей за сотрудничество представителей этих народов с гитлеровскими оккупационными властями на территории СССР. Известно также, что во Второй мировой войне не только муфтий Иерусалима, но и многие политически влиятельные мусульмане — от Французского Марокко до Британской Индии и Голландской Явы — сотрудничали на почве антиколониализма и «освободительной» пропаганды немцев с гитлеровской агентурой на Востоке.
Нетрудно додумать: при направленной работе с психологическими механизмами народной памяти «политическое решение» чеченского вопроса должно было предстать в виде «переговорного партнерства» бывшего вождя сепаратистского мятежа как символа чеченской нации (Масхадов — всего только символ, потому что он давно никого в Чечне не контролирует) с одним из представителей «антигитлеровской коалиции».
Еще более глубоко спрятанное, но и более опасное антирусское острие содержала в себе ассоциация «Путин — второй Петр»: в русском православном сознании Петр — это «большевик на троне», человек, лишивший престола Московского Патриарха и отобравший у Русской Православной Церкви неотчуждаемое по святым канонам имущество.
Чем именно, историческим невежеством или наоборот хорошим знанием истории, были продиктованы советы Путину выбирать между чужими ролями — Сталина, царя Петра и еще де Голля, («отдавшего Алжир ради спасения Франции») — остается гадать.
ОТ ШЕРЕМЕТЬЕВА ДО ПРАТИКА-ДИ-МАРЕ (18 НОЯБРЯ 2001 — 28 МАЯ 2002)
11 сентября 2001 года состоялся телефонный разговор Владимира Путина и Джорджа Буша, а 24 сентября Президент России предложил, чтобы в течение 72 часов сепаратистские вооруженные формирования в Чечне сложили оружие и их представители вошли в контакт с полпредом Президента в Южном федеральном округе Виктором Казанцевым.
Встреча В. Казанцева и А. Закаева в аэропорту Шереметьево 18 ноября была организована три дня спустя после переговоров Путина и Буша на ранчо в Кроуфорде и в один день с появлением письма Блэра 19-ти лидерам стран НАТО и Путину. Письмо содержало предложение, дух которого выражаем словами «забыть Югославию»: английский премьер предлагал заменить не работавший со времени англо-американских бомбардировок этой страны Совместный постоянный совет Россия — НАТО (формула «19+1») на более интегрированную «двадцатку», которую Блэр называл Российско-Североатлантическим советом. Потом название не сохранилось, но в Римской декларации, подписанной 28 мая 2002 года лидерами двадцати государств на базе НАТО Пратика-ди-Маре близ Рима, идея получила воплощение.
Еще через несколько дней, 13 июня, в «Крисчен сайенс монитор» было опубликовано интервью А. Масхадова, в котором тот сообщал, что обсуждать с Москвой «вопросы независимости» он готов. 22 июня в «Вашингтон пост» появился «Путь к миру в Чечне» З. Бжезинского — А. Хейга — М. Кампельмана, где говорилось, что время для «политического урегулирования войны в Чечне» пришло. 25 июня, накануне саммита G-8 в Канананаскисе, было опубликовано письмо Масхадова лидерам «восьмерки», и в тот же день министр обороны России Сергей Иванов сообщил о существовании плана «Джихад-2» (захват отрядом численностью около 1000 боевиков объектов в Грозном), намечавшимся к осуществлению в первый день встречи «восьмерки» 26 июня.
Стратегическая цель, о существовании которой после Кроуфорда говорил и писал Збигнев Бжезинский («дальнейшее расширение евроатлантического пространства и долгосрочная ассимиляция в него России»), стала уже вполне методично дополняться тактической схемой «принуждения к миру» в Чечне. Между событиями прошлой осени (в сентябре — взрывы небоскребов в Нью-Йорке, в октябре — визит Шеварднадзе в США, в ноябре — визит Путина в США, переговоры Закаева и Казанцева в Шереметьево, инициатива Блэра по созданию «двадцатки») и событиями нынешней осени (рейд банды Гелаева из Грузии в Ингушетию, захват бандой Бараева заложников Москве, «всемирный чеченский конгресс» в Дании, саммит НАТО в Праге, визиты Буша в Санкт-Петербург и Вильнюс) прошел год. В течение этого года российская политика в Чечне во многом определялась духом антитеррористической коалиции и углубленным развитием отношений по линиям Россия — США, Россия — НАТО, Россия — Европейский Союз.
Речь идет не просто о росте элементов «интернационализации» чеченской проблемы. Речь о другом. О том, что отношение России к Кавказу со времен Кавказской войны 1800−1860 годов до наших дней неизменно рассматривается действующими субъектами мировой политики в той парадигме, которую гениальный предтеча теории цивилизаций Н.Я.Данилевский обозначил формулой «Россия и Европа», а поздние эпигоны евроатлантической идеи вроде Шеварднадзе видят как «расширение евроатлантического пространства от Ванкувера до Владивостока».
КРИМИНАЛЬНОЕ ПСЕВДОГОСУДАРСТВО ПОСЛЕ ХАСАВЮРТА
«Ответственно заявляю: второго Хасавюрта не будет». Эти слова Владимир Путин произнес на встрече с представителями чеченского бизнеса и чеченской общественности в Кремле 10 ноября 2002 года. Они заключают в себе новое понимание проблемы, масштаб которой намного больше масштаба Чеченской Республики.
Соглашение о прекращении военных действий, подписанное 30 августа 1996 года А. Лебедем и А. Масхадовым в Дагестане и известное как Хасавюртовский мир, приобрело впоследствии значение символа — одновременно противоречивого и емкого.
Применительно к внутренней политике России в 90-е годы — это символ победы на президентских выборах 1996 года разношерстного антикоммунистического альянса Ельцин — Лебедь — Березовский — Чубайс.
Применительно к истории России ХХ века это символ политики «поражения собственного правительства в войне» под лозунгом «Даешь мир!». Под таким лозунгом большевики Ленина и интернационалисты Троцкого в ходе Первой мировой войны развалили русскую армию, а в Октябрьском перевороте 1917 года и государство. Любители хронологических параллелей уже отметили, что захват вооруженными террористами семисот заложников в Москве в октябре 2002 года был приурочен не только к открытию «всемирного чеченского конгресса» в Копенгагене, но и к 85-й годовщине переворота 25 октября (7 ноября) 1917 года в Петрограде. Еще одно совпадение, отмеченное в эти дни любителями находить параллели в истории революционного террора и «глобальной», то есть мировой революции, — совершение террористического акта в Индонезии на острове Бали точно в первую годовщину взрыва американского эсминца «Коул» у берегов Йемена.
За три года дарованной Хасавюртом фактической (не юридической) независимости «Чеченской Республики Ичкерия» последняя под властью Масхадова превратилась в криминальное псевдогосударство.
В 1996—1999 годах четырьмя основными источниками чеченских «государственных» финансов стали: 1) воровство нефти из нефтепровода Баку — Махачкала — Грозный — Новороссийск и торговля кустарным бензином; 2) торговля заложниками (к началу второй чеченской кампании в августе 1999 года на «ичкерийской» территории в заложниках содержались 1000−1200 человек, и примерно 10% мужской рабочей силы республики было заняты в сфере работорговли); 3) финансовые вливания по линии арабских и других заграничных фондов; 4) средства чеченской диаспоры, где первое место держит «Москва чеченская» (начиная с 1994 года, то есть года начала первой кампании, Московская регистрационная палата зарегистрировала 526 предприятий, в число учредителей которых входили этнические чеченцы).
ЭКСПАНСИЯ
«Ичкерийская» независимость обернулась не только распространением криминально-политических процессов на обширный регион, она стала основой превращения Чечни в базу военно-политической экспансии «чеченских арабов» и «чеченских афганцев» на Кавказе.
В сентябре 1996 года афганские талибы, опираясь на помощь регулярной пакистанской армии и американских советников, захватили Кабул. В декабре 1996 года российскую границу с Азербайджаном на ее дагестанском участке перешел лидер «Египетского исламского джихада» аль-Завахири. Арестованный и судимый в Махачкале за пропаганду ваххабизма, он после шести месяцев тюрьмы, летом 1997 года, был отпущен на свободу и перебрался в Афганистан. Год спустя, летом 1998 года прогремели взрывы возле посольств США в Кении и Танзании, а в горных дагестанских селах Карамахи и Чабанмахи силами ваххабитских приверженцев «чистого» (экспортированного) ислама было завершено создание двух мощных укрепрайонов с хорошо эшелонированной обороной
Вооруженный сепаратистский мятеж в Чечне, располагая международной поддержкой, созревал и накапливал силы со времени дудаевского переворота в Грозном в сентябре 1991 года. На заключительном этапе развала СССР переворот Джохара Дудаева стал «тактическим» элементом борьбы группировки Б. Ельцина — Р. Хасбулатова за полноту власти в Москве. Хасавюрт дал организаторам сепаратистского мятежа необходимую передышку. К 1998−1999 годам все было готово для перехода к завершающей фазе того масштабного предприятия, которое российский премьер-министр В.В.Путин, выступая в сентябре 1999 года в Совете Федерации, назвал «попыткой развала России с Юга».
Есть еще одна важная причина, по которой «второго Хасавюрта не будет».
Югославский опыт 90-х годов подсказывает, что эксперимент из области поисков компромисса с вооруженным сепаратизмом, начатый после событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне, в свете событий 23−26 октября 2002 года в Москве выглядит как попытка еще одного применения модели «принуждения к миру». Здесь Чечня — аналог Косова, два вооруженных сепаратистских мятежа на этно-религиозной почве с элементами иностранной интервенции (албанский и чеченский) — близнецы и братья, а на роль «принуждаемого к миру» творцы модели попытались выдвинуть на этот раз не Милошевича, а Путина.
На встрече с 19-ю чеченскими представителями в Кремле 10 ноября Владимир Путин сказал, что чеченский сепаратизм и неразрывно связанный с ним международный терроризм направляли развитие ситуации в России по «югославскому сценарию».
Удивляться нечему: все знающие эксперты и серьезные политики на протяжении ряда лет твердили, что НАТО-вские бомбардировки боснийских сербов в 1995 году, создание режима международного протектората в Боснии и Герцеговине («дейтонская модель»), изгнание сербов из Косова и Метохии — этой колыбели сербской православной цивилизации, нападение НАТО на Югославию в апреле 1999 года и многое, что было потом, готовят сценарные варианты для других стран. Разгром осенью 1999 года сил вторжения Басаева — Хаттаба в Дагестане и укрепленных ваххабитских гнезд в горных даргинских селах предотвратили обвал ситуации «по югославскому сценарию» на Юге России.
Угроза, какой стал вооруженный чеченский сепаратизм, давно переросла в угрозу мусульманским и христианским народам Северного Кавказа, Ставрополя, Кубани, Поволжья, дошла до Москвы. Для России и ее граждан, независимо от их национальности и вероисповедания, «ценой вопроса» в Чечне, по словам Президента России, является сегодня «сохранение российской государственности».
«Тем., кто по недомыслию или сознательно… будут и дальше призывать нас сесть за стол переговоров с убийцами., — заявил 10 ноября Владимир Путин, — я предлагаю… сесть за стол переговоров и договориться сначала с Бен Ладеном или муллой Омаром… Те, кто выбирают Масхадова, выбирают войну. Все эти люди, где бы они ни находились — на территории России или за ее пределами — будут рассматриваться нами как пособники террористов».
КОВАРНЫЕ АНАЛОГИИ, ИЛИ ПУТИН, СТАЛИН И ПЕТР ВЕЛИКИЙ
Начало очередному этапу «мирного процесса» в Чечне было положено возникновением антитеррористической коалиции и «новыми отношениями» России и США после трагических событий 11 сентября 2001 года.
В более широком смысле «новыми» были отношения не только на базе двустороннего российско-американского партнерства в борьбе с международным терроризмом, но и весь комплекс отношений России с евроатлантическим Западом, в рамках которых Германия Герхарда Шредера «курировала» восточную политику ЕС, а Англия Энтони Блэра обеспечивала новую тактику расширения НАТО на восток.
Новые отношения России с Западом получили характерное идеологическое оформление: антитеррористическая коалиция стала рисоваться как возрождение духа антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне и сотрудничества «Большой Тройки» Великобритания — Россия — США. Аналогия подразумевала военно-политическую солидарность трех стран в защите ценностей «мировой цивилизации» в борьбе с появившимся после 11 сентября «общим мировым врагом». Об этом одновременно заговорили несколько политиков федерального уровня в Москве, а до них — генеральный секретарь НАТО Дж.Робертсон.
Идея второго издания «Большой Тройки» и пропагандистская модель «антеррористическая колиция=антигитлеровская коалиция» имеют несколько аспектов. Один из них, неповерхностный и неочевидный, заслуживает особого внимания.
Естественно, что в рамках аналогии с «антигитлеровской коалицией» и «Большой Тройкой» Путину неявно отводился ролевой образ Сталина. Еще одна роль, которую после 11 сентября предлагалось «примерить» Путину, — это роль второго Петра (но не в той части Петрова дела, где державный венценосец закрепил положение России на морях, а там, где он, чтобы проделать «окно в Европу», «вздыбил» всю страну).
Равнение образа Путина на школьные представления об историческом величии Сталина и Петра ассоциативно работало в антинациональном ключе, причем одновременно античеченском и антирусском.
Известно, что в 1944 году один из создателей антигитлеровской коалиции депортировал чеченцев и ингушей за сотрудничество представителей этих народов с гитлеровскими оккупационными властями на территории СССР. Известно также, что во Второй мировой войне не только муфтий Иерусалима, но и многие политически влиятельные мусульмане — от Французского Марокко до Британской Индии и Голландской Явы — сотрудничали на почве антиколониализма и «освободительной» пропаганды немцев с гитлеровской агентурой на Востоке.
Нетрудно додумать: при направленной работе с психологическими механизмами народной памяти «политическое решение» чеченского вопроса должно было предстать в виде «переговорного партнерства» бывшего вождя сепаратистского мятежа как символа чеченской нации (Масхадов — всего только символ, потому что он давно никого в Чечне не контролирует) с одним из представителей «антигитлеровской коалиции».
Еще более глубоко спрятанное, но и более опасное антирусское острие содержала в себе ассоциация «Путин — второй Петр»: в русском православном сознании Петр — это «большевик на троне», человек, лишивший престола Московского Патриарха и отобравший у Русской Православной Церкви неотчуждаемое по святым канонам имущество.
Чем именно, историческим невежеством или наоборот хорошим знанием истории, были продиктованы советы Путину выбирать между чужими ролями — Сталина, царя Петра и еще де Голля, («отдавшего Алжир ради спасения Франции») — остается гадать.
ОТ ШЕРЕМЕТЬЕВА ДО ПРАТИКА-ДИ-МАРЕ (18 НОЯБРЯ 2001 — 28 МАЯ 2002)
11 сентября 2001 года состоялся телефонный разговор Владимира Путина и Джорджа Буша, а 24 сентября Президент России предложил, чтобы в течение 72 часов сепаратистские вооруженные формирования в Чечне сложили оружие и их представители вошли в контакт с полпредом Президента в Южном федеральном округе Виктором Казанцевым.
Встреча В. Казанцева и А. Закаева в аэропорту Шереметьево 18 ноября была организована три дня спустя после переговоров Путина и Буша на ранчо в Кроуфорде и в один день с появлением письма Блэра 19-ти лидерам стран НАТО и Путину. Письмо содержало предложение, дух которого выражаем словами «забыть Югославию»: английский премьер предлагал заменить не работавший со времени англо-американских бомбардировок этой страны Совместный постоянный совет Россия — НАТО (формула «19+1») на более интегрированную «двадцатку», которую Блэр называл Российско-Североатлантическим советом. Потом название не сохранилось, но в Римской декларации, подписанной 28 мая 2002 года лидерами двадцати государств на базе НАТО Пратика-ди-Маре близ Рима, идея получила воплощение.
Еще через несколько дней, 13 июня, в «Крисчен сайенс монитор» было опубликовано интервью А. Масхадова, в котором тот сообщал, что обсуждать с Москвой «вопросы независимости» он готов. 22 июня в «Вашингтон пост» появился «Путь к миру в Чечне» З. Бжезинского — А. Хейга — М. Кампельмана, где говорилось, что время для «политического урегулирования войны в Чечне» пришло. 25 июня, накануне саммита G-8 в Канананаскисе, было опубликовано письмо Масхадова лидерам «восьмерки», и в тот же день министр обороны России Сергей Иванов сообщил о существовании плана «Джихад-2» (захват отрядом численностью около 1000 боевиков объектов в Грозном), намечавшимся к осуществлению в первый день встречи «восьмерки» 26 июня.
Стратегическая цель, о существовании которой после Кроуфорда говорил и писал Збигнев Бжезинский («дальнейшее расширение евроатлантического пространства и долгосрочная ассимиляция в него России»), стала уже вполне методично дополняться тактической схемой «принуждения к миру» в Чечне.
