Митрополит Вениамин (Федченков) о христианском отношении к власти

Р.Ю. Просветов, аспирант Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, преподаватель Тамбовской духовной семинарии, поднимает непростой вопрос о том, каким должно быть отношение христианина к любой гражданской власти. Пример размышлений на эту тему митрополита Вениамина (Федченкова) является в данной статье ключевым.

+ + +

Отношение к власти для митрополита Вениамина (Федченкова) не было вопросом теоретическим. Этот вопрос был продиктован самой жизнью в революционное время, во время гражданской войны, в эмиграции и, наконец, в Советском Союзе.

Митрополит Вениамин вырос в крестьянской среде и с детских лет был воспитан в духе почтения и уважения к старшим и к власти. Первым делом — к родительской, затем — к власти господ, у которых служил его отец, далее — к вышестоящей власти в духовно-учебных заведениях и, наконец, к государственной власти — в то время царской. Такое отношение митрополит Вениамин напрямую связывал со своим церковным воспитанием. В воспоминаниях он пишет: «..смиренное воспитание, которое давала нам христианская Церковь, учило нас о власти, что она от Бога, и ее нужно не только признавать, подчиняться ей, но и любить, и почитать. Царь — лицо особенно благословенное Богом, помазанник Божий. Над ним совершается при коронации миропомазание на служение государству. Он — владыка над всей страною, как ее хозяин, полномочный распорядитель. К нему и его семье мы воспитывались не только в страхе и повиновении, но и в глубокой любви и благоговейном почитании, как лиц священных, неприкосновенных, действительно „высочайших“, „самодержавных“, „великих“; все это не подлежало никакому сомнению у наших родителей и у народа. Так было в моем детстве»[1]. «Можно без преувеличения сказать, — продолжал он, — что собственно Церковь и воспитывала наш народ. Семья, о чем мы говорили выше, была больше проводником и нянькою при Матери-Церкви. Вдумываясь теперь, начинаешь понимать все больше, сколько дала она народу!»[2]. Далее владыка рассказывал, как обливался горячими детскими слезами, получив весть о смерти царя Александра III, как затем, спустя десять лет, будучи уже иеромонахом, писал письмо к царю Николаю II с подписью в конце «преданный до смерти». И как спустя еще десять лет что-то вдруг изменилось, «что-то порвалось..». «И для меня, — пишет он, — большая психологическая загадка: как же так быстро исчезло столь горячее и, казалось, глубокое благоговейное почитание царя?»[3]. Чувство сакральности царской власти стало угасать еще до революции, но после нее исчезло безвозвратно.

Процесс сакрализации новой власти в России и ее признание митрополитом Вениамином происходил непросто. Особенно остро этот вопрос встал в связи с необходимостью предоставить подписку о лояльности Советской власти заместителю местоблюстителя Патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому). Владыка каждый день служил Божественную литургию и после каждой службы записывал все свои мысли, чувства и наблюдения в личный дневник. Кроме этого, он приглашал к себе на беседу русских эмигрантов разных сословий: белых офицеров, казаков и т. д. По меткому замечанию лингвиста А. А. Пановой, которая занималась исследованием дневников митрополита Вениамина, он «фактически проводил „референдум“, подсчитывая количество голосов своих собеседников „за“ и „против“ сохранения связей с Россией <…>, решив поступить так, как будет угодно большинству. То есть в некотором смысле начальником, чьей воле он должен был подчиниться, выступала совокупность абсолютно разных людей, объединенных лишь тремя факторами: национальностью (русские), вероисповеданием (православие) и нахождением в эмиграции»[4]. Вскоре владыка пишет: «Теперь Господь допустил безбожную власть — за наше маловерие: жнем, что сеяли XVIII и XIX столетия! Посему должно принять сию власть, как от Бога. И ревновать лишь о Православии. <…> А возражают: это же не „цари“ в России. Да не все ли равно?! Конечно, все равно..»[5]. Вскоре вопрос о признании новой власти для митрополита Вениамина был закрыт. Он дал подписку о лояльности Советской власти в собственной редакции, благословленной афонскими старцами, и вошел в подчинение заместителю местоблюстителя Патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому).

Отношение к государственной власти, также как и отношение к власти священноначалия, у владыки Вениамина базировалось на их почитании и послушании. Он воспринимал это как Божию заповедь. Владыка утверждал, что «..отношение Церкви ко всякой государственной власти должно всегда покоиться на почитании ее и на весьма осторожном отношении к ней. Православие, в противоположность мирскому католицизму, не должно господствовать над государством. Наоборот, оно должно бережно хранить права светской власти. Этого требует и суть христианства, и учение Слова Божия о самобытности и Божественном происхождении светской власти. Простая мудрая деликатность: всякая власть ревнива к своим правам, с этим нужно серьезно считаться, иначе легко можно порвать нити добрых взаимоотношений, в которых должна жить для общей пользы государства и Церковь. В общем Православная Церковь вела такую правильную линию, если же когда-нибудь она соскальзывала с нее, то в первую очередь было худо для самой же Церкви — для веры, а потом — и для государства, которое тогда начинало опасаться вмешательства непрошенного гостя» [6].

Итак, владыка был убежден, что миром правит Бог, и нет власти не от Бога. По Промыслу Божию произошла и революция. И он никак не мог согласиться с «однобокой», по его мнению, формулой Льва Тихомирова, что «всякая революция от дьявола». «Ведь и сам дьявол ничего не может сделать без попущения или воли Божией», — писал митрополит. И далее он приводит пример из Ветхого Завета: «В Ветхом Завете при царе Ровоаме, десять из двенадцати колен еврейских отделились революционным путем и образовали с Иеровоамом царство Израильское. Царь иудейский Ровоам собрал войско, чтобы подавить революцию силой. Но пришел к нему Пророк Божий и сказал от имени Бога:

— Не ходи и не воюй! Это — от Меня все было!

Вот пример революции — от Бога, — пишет владыка. — И в нашей революции есть Промысл Божий — отчасти уже понятный, а еще больше пока не вскрывшийся. И уже поэтому мы тоже должны принять эту власть, а не только потому, что она принята и народом"[7]. То, что революция была принята народом, у владыки сомнений не вызывало. Он был этому непосредственным свидетелем. Летом, осенью 1917-го и зимой 1918-го года митрополит, тогда еще архимандрит Вениамин, исколесил половину России. Владыка вспоминал: «..революция покатилась дальше по провинциям: по городам и селам. Прокатился по стране и я, точно для того, чтобы посмотреть для памяти: где что творилось тогда?.. Москва, Тверь, Владимир, Тамбов, Смоленск, Орша, Могилев, Киев, Полтава, Кременчуг, Херсон, Севастополь, Симферополь прошли перед моим взором за эти полгода»[8].

Для митрополита Вениамина ни политико-экономический строй, ни форма правления не опредяляли христианского отношения к власти и ее сущности. Все это было для него уже давно определено в Священном Писании словам апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим 13:11). Разъяснению этого места в послании апостола Павла к Римлянам, митрополит Вениамин уделял много внимания в своих трудах и проповедях, считая этот вопрос одним из важных.

На одной из лекций в Нью-Йорке его спросили, какой он строй предпочитает: фашизм или демократию. Заметим, что происходящее было задолго до начала Второй мировой войны. Владыка отвечал: «С религиозной точки зрения ни тот, ни другой не являются полным спасением человека от яда мира, мы и сами коренное зло видим не там, где видят его фашисты и демократия, эти обе в сущности материалистические системы политико-экономического построения. По-нашему, беда и счастье прежде всего в нас самих, а не вне. Но, относительно говоря, демократия лучше, конечно, фашизма» [9].

Все это не означало того, что митрополит Вениамин считал необходимым равнодушно и бездеятельно смотреть на происходящее вокруг. «Безусловно, — пишет он, — необходимо искать способов улучшения в этой жизни, насколько возможно для человеческих сил. Искать энергично, добросовестно. Это и является постоянной задачей государства и государственной власти. И христианство не только не относится к земному строительству равнодушно, а, наоборот, чтит власть и благословляет ее на это строительство. Оно возвело власть до Божественного основания: „Сущие власти от Бога учинены суть“ (Рим. 13, 1). „Мною цари царствуют и владетели владеют“ (Притч. 8, 15). Государство и власть благословлены Богом, так как они своими путями тоже борются против разрушительного зла. Занялась с поразительной энергией этим строительством и советская власть, — добавлял владыка. — Пусть было много ошибок, жестокостей, несправедливости, гонений, но все же и они по-своему стали созидать Россию»[10].

В этом было принципиальное различие точек зрений митрополита Вениамина и его оппонентов из числа белой эмиграции зарубежом, и даже из числа его противников сегодня. Они искренно считали и считают, что новая власть была губительна для России и для Православной Церкви. И с этим, по их мнению, нельзя было мириться. Что же до народа, то если он сам допустил такую власть, то и виноват, и пожинает плоды. Таково было подавляющее настроение пишущей эмиграции, и чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть русскую заграничную прессу тех лет.

Митрополит Вениамин, напротив, давал христианину в его деятельном отношении к власти простой пример. «Нужно молиться за власть, — убеждал он. — Кто молится, у того неизбежно отпадает недоброжелательство к тем, о ком он молится, даже может появится доброе чувство к ним. Молитва есть вид любви — и весьма высокий, и притом всегда реальный, действенный. Сам по опыту знаю и много раз испытываю. Слава Богу, я молюсь за власти даже и тогда, когда многое не легко для Церкви. Это — долг народа. Итак, главное — смиряться, искренно в сердце, — вот непременная задача и забота теперь, а тогда легко положиться на волю Промысла Божия в остальном… И вообще бороться против грехов всяких. На душе заслужишь мир»[11].

Молиться за высшую власть и почитать ее учит нас Церковь, повторял владыка. И объяснял почему: «..обойти этот вопрос в данное время (то есть в безбожное, советское время — прим. Р.П.) было бы непонятным или неискренним. Я возьму слова апостола Петра и Павла. Уже в то время возникал вопрос: как относиться к власти и обществу, которые были враждебны христианству? И явилась тогда опасность, что христиане могут соскользнуть на мирской путь борьбы против властей. Самые видные столпы христианства, Петр и Павел, тотчас же решили пресечь возможное искушение, чреватое крайне опасными последствиями: искажением самого духа христианского, подменой его мирскими средствами защиты, или «обмирщением». Это было бы гибелью христианства. И вот они оба обращаются к христианам с решительным призывом возвратиться на собственную христианскую позицию.

— «Будьте покорны всяческому человеческому начальству». Почему? — «Ради Господа». Не ради страха, не для корысти, а потому, что «такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста» обвинителей. И в этом есть настоящая, духовная свобода: будьте «свободными, а не как употребляющие свободу для прикрытия зла» души. «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя (тогда они были гонители) чтите». Так учит апостол Петр.

Как все это просто, прекрасно, истинно, естественно для христианина!" - восклицает митрополит.

«То же самое, — продолжает он, — говорит и Апостол Павел: «Прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков. и за всех правительствующих ». Почему опять? Ответ: для нашей же пользы; то есть, чтобы «проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте ». Таков первый мотив. А второй еще сильнее и убедительнее: «Ибо это хорошо », по существу нравственному. И еще выше и повелительнее: такое повеление наше «угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины » .

Ну, смотрите же, — повторяет владыка , — как ясно, истинно, привлекательно! Нужно ли после этих слов разъяснить? «Такова воля Божия! „“ Это хорошо и угодно Богу ». Одно лицо, выслушавшее в моей проповеди эти слова, сказало: «Я точно никогда не слышала таких слов в Писании! «А они так же стары, как христианство»[12].

Митрополит Вениамин не только словом, но и делом подтверждал свои слова о почтении, подчинении власти и молитвах за нее. Это было не только на расстоянии от безбожной власти. Но и, оказавшись затем в Советском Союзе, митрополит продолжал выполнять то, о чем говорил. Хотя и чувствовал себя в крайне зависимом положении от уполномоченного по делам Русской Православной Церкви. Таковы были реалии церковно-государственных взаимоотношений. Полагая границы государственного вмешательства в вопросы церковного управления, он в своих отношениях с уполномоченными всегда видел только одно решение — смирение и терпение. 28 октября 1957 года владыка записал в своем дневнике: «Ясно было мне: нужно смиряться. И в особ[енности] перед уполномоченным. Другие все — подвластны мне, один он — начальник! Это — несомненно; это Крест мой; но нужно терпеть, терпеть и терпеть»[13]. И митрополит Вениамин терпел. Хотя и был вынужден иной раз входить в конфликт с уполномоченными, отстаивая интересы Церкви, потому что здесь была уже власть Бога и Церкви, а не мирская[14]. Кесарево и Божье владыка никогда не смешивал. Но все положения советского законодательства, все предписания государственной власти владыка неукоснительно исполнял и призывал к этому других.

Уже упоминавшаяся нами выше лингвист А.А. Панова обращает внимание на то, что по линии «начальник — подчиненный» митрополит Вениамин в своих дневниках выделяет две лексемы раб и слуга."Лексема раб, — пишет она, — обозначает лицо, находящееся в состоянии крайней зависимости и угнетенности, лишенное прав помимо его воли. <…> Лексемаслуга обозначает лицо, служащее кому-либо по собственной воле, хотя, возможно, и отдавшееся этому служению полностью, т. е. в некоторой степени лишенное свободной воли". «Кто кем побежден, тот тому и раб появляется в тексте дневника в связи с упоминанием о советской власти, — пишет она. — В целом пример с лексемой раб отражает сложные отношения „начальник — подчиненный“ в аспекте состояния абсолютной подчиненности личности тоталитарному режиму в России»[15].

Нельзя сказать, что митрополит Вениамин не критиковал некоторые решения и распоряжения высшей власти, будь то церковной или светской. Это для человека естественно. Но он никогда не впадал в критиканство и предостерегал от этого других. И прежде всего, лиц духовных. «Как легко писать всякие обличения! — говорит владыка. — Но нужно быть самому у кормила правления да еще обстоятельно знать положение вещей, чтобы предпринимать то или иное решение. И особенно осторожными в этих вопросах нужно быть нам, духовным. Конечно, как гражданам страны, и нам важны и близки интересы родины, но все же мы специалисты в других областях, а не в гражданской и военной. И потому брать на себя ответственность за эти вопросы, да еще когда нас не спрашивают о них, весьма рискованно. Преподобный Сергий благословил Дмитрия Донского, но уже тогда, когда тот решил вопрос о войне против Мамая, преподобный же лишь укрепил его, и то по прямой просьбе князя дать ему свой совет. Нельзя нам забывать и то, что Сергий был исключительный избранник Божий, святой человек. Нам же в подобных случаях лучше стоять в стороне. И во всяком случае, не выступать публично, потому что такими выступлениями можно внести немало расстройства в дела гражданские и военные»[16]. В этом проявлялась аполитичность митрополита Вениамина. Если ты подчиняешься власти, почитаешь ее и за нее молишься, то это не значит, что ты являешься апологетом того или иного политического строя, конкретной партии или даже личности. Для нехристианского сознания весьма трудно понять и увязать эти вещи. Однако христианское отношение к власти, по убеждению владыки, должно быть именно таково. Этому учит Церковь. Эти воззрения митрополита Вениамина, его искреннее и глубокое отношение к государственной власти как к власти, поставленной от Бога, и определяли всю его церковную и общественную деятельность как за рубежом, так и на родине.