Хлеб в поте лица: христианин и его работа

В поте лица твоего будешь есть хлеб, — сказал Бог Адаму (Быт. 3, 19). Закрылись врата рая, и с той минуты падший человек должен трудиться, чтобы жить. Работа, то есть трудовая деятельность ради куска хлеба, а также ради реализации личных способностей, наконец, ради блага общества и страны, — огромная и практически неотъемлемая часть жизни большинства наших православных прихожан. Но какой же она бывает разной!

Далеко не каждый из нас может сказать, что работа, которой он занят, ему по душе, что он нашел в ней себя и не хотел бы для себя никакого иного места под солнцем. Не всякая работа интересна, не от каждой можно получить то, что принято называть моральным удовлетворением. Но можно ли считать часы, проведенные на работе, временем мертвым, вычеркнутым из настоящей, живой жизни? Пожалуй, их для этого слишком много — рабочих часов; слишком большую долю отпущенного нам на земле срока они составляют. Они тоже наша жизнь — часы, проведенные на «неинтересной», скучной, нерадостной работе; значит, они должны служить нашему духовному обучению, росту и спасению души. Но как этого достичь?

Предположим, чего-то достичь удается: рабочий день, казавшийся духовно бессмысленным, обретает смысл. Однако если человек не лишен способностей — а способностей, тех или иных, на самом деле никто из нас не лишен, — перед ним с неизбежностью встает проблема их реализации, иначе говоря, востребованности его талантов и знаний обществом. Иногда эта проблема становится трагедией: человек либо винит в своей нереализованности других — близких, окружающих, сослуживцев, начальников, «эту страну», — либо впадает в бесплодное самобичевание: я плохой, я слабый, я никуда не гожусь. Другая, «позитивная» крайность — человек трудится и растет, он достаточно уверен в себе и хочет состояться; но забывает, что успех — в искусстве ли, в науке, на государственной службе — он все же не самоцель, он хорош только тогда, когда служит чему-то высшему и непреходящему; а эгоистический карьеризм — тоже дорога в тупик, хотя это и не сразу и не всеми осознается.

Бывает и так: человек не эгоистичен, он хочет и может творить добро и у него есть возможность работать — много, интересно, творчески, помогая людям, даже спасая их. Есть при этом и проблемы, и огорчения, конечно, — без них на этом свете не бывает, — но кислорода, по крайней мере, никто не перекрыл: трудись, приноси плоды. А человек вдруг понимает, что трудиться ему не хочется; что интерес к делу он утратил; что людей, нуждающихся в нем, ему уже не жалко и никакие плоды его не радуют. Почему? Переутомился? Он берет отпуск, отдыхает, но, вернувшись на работу, убеждается: это никуда не ушло. В чем причина? Кстати, об усталости, утомлении: что с ним делать? Это только психологическая проблема или и духовная тоже?

Едва ли не самая больная из проблем, которые мы намерены обсудить, — соответствие всего того, что приходится делать на работе, христианским убеждениям. Мы не говорим сейчас о преступных «профессиях», разумеется, о заведомо незаконной деятельности; но в том-то и беда нашей жизни, что размыты границы, сбиты колышки, само понятие честности унижено, осмеяно, воспринимается как некое юродство. Что делать преподавателю вуза, которого принуждают ставить зачет за зачетом юноше, не знакомому даже с азами преподаваемого предмета, только потому, что он сын главного спонсора показушных вузовских мероприятий? А журналисту, от которого требуют — срочно в номер! — интервью родителей только что убитой маньяком девушки? Как быть следователю, которому велено сочинить абсолютно незаконное постановление о прекращении уголовного дела?.. Не всякий человек найдет в себе силы сказать «нет», рискнув (а то и прямо пожертвовав) рабочим местом, карьерой, профессиональным будущим. возможностью кормить своих детей, в конце концов. Да и просто моральную ответственность за эти действия возьмет на себя далеко не всякий, многие успокоят себя формулой: «А я что, я человек подневольный». Но вряд ли это можно будет повторить на Страшном Суде.

Еще одна ситуация: человек зарабатывает себе на хлеб, не принося при этом вроде бы никому никакого зла. Он просто развлекает людей, желающих развлечься, занимает тех, кому нечем, оказывается, занять ум. Он делает это неплохо, с выдумкой, или, как принято нынче говорить, креативно. Ну что тут такого, казалось бы? Спрос породил предложение, только и всего. Но откуда в человеке — не во всяком, конечно, а в том, кто обратился-таки душою к Богу, ощутил в себе христианскую совесть и то, что называется духом, — постоянная боль, дискомфорт, чувство стыда, раздвоенности, а иногда просто духовной разоренности, разрушенности? Впрочем, это со многими видами деятельности может быть связано. В каких случаях священник советует прихожанину сменить работу? Какую работу можно назвать душевредной?

Есть профессии, к которым легко применимо высокое слово «служение». Профессия врача, скажем, учителя, воина, который по определению не работает, а служит; в идеале — полицейского, прокурора, судьи; и священника, конечно, если мы не побоимся применить слово «профессия» и к священнику тоже. Ну, а если человек работает каким-нибудь бухгалтером в частной фирме, кассиром в магазине, официантом в кафе — какое тут служение. Или для христианина служением становится любая работа? Если да, то каким образом?

Обо всем этом мы и постараемся поговорить.

Не за страх, а за совесть

О проблемах, которые могут возникнуть у прихожанина, у православного христианина в связи с его работой, о том, как сочетается трудовая деятельность с духовной жизнью, мы беседуем с протоиереем Сергием Ксенофонтовым — клириком Духосошественского кафедрального собора в Саратове.

— Отец Сергий, а приходится Вам сталкиваться с такими ситуациями, когда работа составляет для прихожанина духовную проблему?

— Проблемы в связи с работой у прихожан возникают, это неизбежно. Наша трудовая деятельность приходится именно на тот возраст, на ту жизненную пору, когда мы максимально готовы к духовному развитию. Мы вышли из детства и юности, вступили в эпоху зрелости. А окончание нашей трудовой деятельности предваряет старость, завершение жизненного пути. Старость — это итог жизни, ее оценка, время мудрости. или время разочарования. Старость проверит, что мы сумели наработать, скопить для себя за нашу жизнь и какую «пенсию» (в духовном смысле) мы будем теперь от этого получать.

Таким образом, трудоспособный возраст — это то самое время, которое господин дал своим рабам на приумножение талантов (см.: Мф. 25, 14−30), а значит — оно должно стать временем напряженной духовной жизни. Но именно в это время от нас требуется напряжение и в труде. И эти два требования к нам, эти два напряжения часто вступают в противоречие — вот здесь-то и начинаются у нас проблемы. Нам тяжело, мы устаем. Создавая материальную основу своей жизни, мы не успеваем осмыслить ее духовно, задуматься о том, что в нашей трудовой деятельности правильно, а что нет. Когда останавливаемся, вырываемся на минуту из рабочей суеты — пытаемся осмыслить: вот, я работаю, я делаю то, что необходимо, для моих близких, для семьи, а где же моя духовная жизнь? Ее как бы и нет. Нам приходится признать, что большую часть своей жизни мы отдаем гонке и суете. В лучшем случае — пытаемся какую-то часть от этой жизни отчленить и отдать ее исключительно духовному развитию. Но тогда возникает вопрос: а что же остальное наше время, оно бездуховно? Оно духовно мертво?

— Невозможно ведь верить в Бога с семи вечера до восьми утра, а остальное время жить так, как будто Его нет.

— Невозможно, но иной человек бессознательно пытается сделать именно это. Он пытается жить жизнью духовной, молится, ходит в храм, но, не любя свою работу, воспринимает ее как чуждую часть своей жизни, как время духовно мертвое. Он только и ждет, когда рабочий день окончится и можно будет опять обратиться к предметам духовным. Когда мы пытаемся так жить, сатана смеется над нами. Он ворует наше время — часы, проведенные на работе. Даже не ворует — мы сами их ему отдаем, ведь ничего он у нас не может взять, если мы не отдаем ему сами.

Что происходит? Время жизни человека, время, данное ему Богом, не одухотворяется, и человек в этом времени задыхается. А та часть жизни, которую он пытается посвятить духовным вещам, не становится полноценной, потому что это — цепь с отсутствующими звеньями. Мы, может быть, и работали над собой духовно, соединяли звено за звеном, но вот пришло время идти на работу — и мы вольно или невольно размыкаем цепь. На работе мы позволяем себе внутренне вести себя так, как не позволили бы в иное время. Мы раздваиваемся: я на работе — это одно, я в храме — совсем другое. Раздвоение приводит к лицемерию, которое, по сути, есть лжезвено той самой разомкнутой цепи нашей духовной жизни. Человек как бы говорит себе: ну что ж, я могу быть и таким, и эдаким. А там, где раздвоенность, — там сатана, безусловно, будет раздражать ту сторону, ту половинку человека, которая доступна ему. И эта половинка будет поглощать, съедать другую, ту, которую мы пытаемся оставить, сохранить духовной. И рано или поздно наша слабость истощит ту силу, которую мы успели накопить. Потому что нельзя служить двум господам (см.: Мф. 6, 24).

— Боюсь, что в моей жизни был период такой раздвоенности — хотя и не в худшем на фоне иных варианте: как журналист, я, по крайней мере, никогда не продавалась, не писала лжи за деньги, это уже хорошо. Но я помню, какие это были трудные минуты — когда после рабочего дня ты оказываешься перед своими домашними иконами. И понимаешь, что там, на работе — одно, здесь, перед взорами Спаса и Богоматери — другое, а где же я сама? Где я живу — и там, и там? Это постоянное смущение, доходящее до чувства какой-то абсурдности, нелепости собственной жизни.

— Это постоянный стыд. Вы знаете, почему иногда люди, которые каждый день встречаются на работе, стараются не встречаться в храме? Даже меняют приход — только потому, что в этот храм ходит кто-то еще с их работы. Потому что там, на работе, они другие! И то, что они ходят в церковь, на работе ими подсознательно воспринимается как некое постыдное действие. А здесь, в церкви, стыдно, потому что пришел человек, который знает тебя другим. Тому, кто пытается служить двум господам, стыдно перед обоими!

— Что же нужно сделать, чтобы рабочее время не было мертвым и чтобы не было раздвоенности, лицемерия?

— Здесь важно осознать, что главное, а что неглавное, расставить приоритеты. Как сказал Господь: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 21). Где же наше сокровище, что есть цель всей нашей жизни? Если человек видит свою цель в Царстве Божием — тогда он знает, куда идти. И начинает потихоньку, как скульптор, отсекать лишнее. Лишнюю суету, лишнюю озабоченность, напряжение, страх не успеть и не справиться и т. д. Это совсем не значит, что не нужно быть усердным на работе, напротив. Усердие в повседневных делах, даже маленьких, может и должно быть замешано на духовном понимании пользы. А польза для души может быть только тогда, когда ты жертвенно служишь ближнему и через него — Богу. Наше рабочее время может быть одухотворено, в первую очередь — жертвенностью.

— Усталость, вымотанность работой — она ведь еще о жертвенности не говорит?

— Иногда бывает так, что человек не может осознать, жертвенно он действует или нет, настолько измучила его суета. Тогда работа превращается в сплошную тяготу. И он уже не видит в ней никакого смысла. Но когда человек является верным, верующим, воцерковленным, когда у него есть какой-то духовный опыт, какая-то молитвенная практика — тогда вопроса о смысле работы, о том, есть ли в ней жертвенность, являет ли она собою служение ближним, — не возникает. А если возникает, верующий всегда может найти ответ в своей личной духовной жизни. И в жизни других, уже прошедших по этому пути. И у святых, опыт которых отразится, найдет какой-то отклик в его личном опыте, и он поймет: мысли о бессмысленности — искушение; работа — не бессмысленное изматывание, а подвиг, к которому его Бог призвал.

— Но на любой ли работе «есть место подвигу»?

— Место жертвенности, место служению Богу есть везде, где бы человек ни работал, даже если он сидит в закрытом кабинете и вообще людей не видит, только документы — на получение кредитов, например. Четкое понимание того, что от этих кредитов зависят судьбы людей, осознание своей ответственности — это и есть подвиг и жертвенное служение.

— Полагаю, что христианин на любой работе должен быть добросовестным, ответственным, честным, соблюдать договоренности между ним и работодателем. Это должно быть нравственной, духовной необходимостью. Так?

— Есть такая поговорка: не за страх, а за совесть. В России отношения между хозяином и работником издавна строились не только на договорных началах, но и на началах совести. Один из признаков того, что ты служишь жертвенно, с прощением и совестью, осознанием долга, даже если работа у тебя нудная, тяжелая, нетворческая, — то, что у тебя возникают с твоим хозяином-работодателем и с твоими товарищами по работе личные отношения. Мы видим это в житиях русских святых: святой праведный Иоанн Русский, находясь в рабстве, в жестоком плену, своим добросовестным и усердным трудом заставляет хозяина переменить к нему отношение, увидеть в нем человека, а не просто раба, проникнуться ко вчерашнему рабу уважением.

На Руси было принято, чтоб хозяин или, скажем, начальник день своих именин посвящал подчиненным: накрывал для них стол, дарил им подарки — не они ему, заметьте, а он им. Это была своего рода семейственность, традиционная, свойственная русскому сознанию, выходящая за стены дома и распространяющаяся на все государство: царь — отец, мы все — его дети, день его именин (тезоименитство) — всенародный праздник. А семейственность есть одно из высших проявлений той жертвенности, о которой мы с вами говорим: в семье человек не может жить лишь ради себя. Семья по определению — сообщество людей, живущих друг для друга.

Достаточно вспомнить такого известного мецената и благотворителя, как Савва Морозов: его отношение к рабочим было истинно христианским и отеческим. Он ведь организовал для них и систему страховки, и льготное кредитование, и все то, что мы теперь называем социальными гарантиями. Он не получал с этого прибыли. Но, как ни странно, такое вот христианское ведение дел — оно выгодно в конечном итоге.

Сегодня это пытаются заменить суррогатами — корпоративными вечеринками, насаждением так называемого корпоративного духа, привлечением к созданию этого духа всевозможных психологов с тренингами и ролевыми играми. Но за всем этим не стоит жертвенности, служения. Все это строится не на любви, а на искусственном перенапряжении определенных качеств и способностей человека: например, способности к доброжелательному общению. И не с духовными целями строится, а с материальными: доход каждого зависит от дохода фирмы, доход фирмы от дохода каждого, поэтому давайте будем друг друга поддерживать.

Но человек не так прост, как хотелось бы сегодняшнему бизнесу. Он не машина. Он духовное существо, которое призвано на самом деле к великому делу: приближению к Богу, обожению, спасению для жизни вечной. Находясь в условиях коммерциализации, человек все равно остается существом духовным. Рано или поздно это противоречие обострится и проявится. Насилие над ним как над духовным существом принесет горькие, а когда-то и страшные плоды. Почему самые жестокие преступления сегодня люди зачастую совершают именно в коллективах, там, где работали или учились? Почему они убивают тех, кто трудился с ними рядом, тех, с кем они сдвигали бокалы на корпоративах, с кем здоровались по утрам подчеркнуто приветливо? Сначала это было на Западе, потом пришло к нам. Причем, заметьте, пока наши служебные отношения не строились на выгоде, на коммерции, этого не было. Как только мы стали переходить на худший вариант капиталистических отношений, это началось. Значит, есть система, и результат этой системы — бездуховное перенапряжение, которое приводит к срывам. Бездуховное перенапряжение означает деятельность, совершенно оторванную от жизни духа. Наш труд должен быть духовным.

— Я подумала сейчас почему-то о кассире в магазине самообслуживания. С мирской точки зрения — не самая интересная и престижная работа. А с духовной — какие возможности! Каждый день тысячи людей, и с каждым ты можешь быть — либо искренне приветливым и теплым, либо таким, какова кассирша в одном известном мне магазине: ее обязали говорить каждому покупателю «Спасибо за покупку», но она это произносит — сквозь стиснутые зубы, так, что покупатели пугаются.

— Эмоциональность человека не может быть оторвана от духовной составляющей его жизни. Если кассир, продавец, парикмахер, банковский служащий приветливы поневоле, только потому, что начальство обязало их произносить вежливые слова, — это явственно отличается от искренней приветливости и доброжелательности к людям. Когда у человека в душе пусто, а от него требуют, чтобы он оттуда изымал нечто теплое и сердечное. как говорят мои любимые семинаристы, нельзя взять там, где не положили.

— Итак, работа — это наш христианский подвиг, продолжение нашей духовной жизни. А бывает она душевредной, даже разрушительной для внутреннего человека? Бывает, что священник советует прихожанину работу сменить?

— Бывает. Как это определить? Для человека вредно то, что вредно для его души, что противодействует ее спасению. Обратимся к опыту христианских государств, в том числе и дореволюционной России: законы, пусть несовершенные, должны учитывать христианские заповеди. Хотя все понимают, что земными средствами передать небесный закон невозможно, можно лишь как-то приближаться к нему. Но тем не менее законы действовали, и это означало, что служение государству позволяет человеку оставаться христианином. Государство как бы гарантировало, что ему не придется действовать не по-христиански, что от него этого не потребуют. А на сегодняшний момент многие законы противоречат заповедям. А от законов идут и социальные нормы, и социальные обычаи, и межличностные отношения. Поэтому сложившийся в коллективе корпоративный дух может оказаться совсем не христианским. И тогда надо вспомнить слова Спасителя: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16, 26).

Но и здесь нас подстерегает ошибка: мы принимаемся объяснять и оправдывать работой собственные слабости. И не видим, что нам не работу нужно менять, а попытаться изменить себя. К примеру, человек говорит: «Работа у меня душевредная, потому что я все время нахожусь в унынии». Но причина унынию не работа, а мы сами. Или: «Не могу там работать, потому что поститься не дают, под Новый год непременно корпоратив, в Великий пост у начальника день рождения. Стало быть, это нехристианская работа». Но это не работа нехристианская, а у самого человека с христианством не очень хорошо, если он не в силах отказаться от корпоратива в пост; если человекоугодие, а может быть, малодушие не дает ему спокойно объяснить начальнику свой отказ от застолья.

И совершенно другое дело, если от работника требуется снять крест — из каких-то «норм толерантности». Вот здесь мы просто не имеем права подчиниться и остаться на работе таким образом.

Если человек ведет внимательную и постоянную духовную жизнь, для него нет проблемы определить: где христианские нормы, а где нехристианские и требует ли его работа на самом деле, чтобы он преступал евангельские заповеди. Подчеркну, эта жизнь должна быть именно постоянной, стабильной. Эта стабильность начинается с ежедневной утренней и вечерней молитвы, с регулярного посещения храма, участия в Таинствах. Все это рождает постоянство наших отношений с Богом.

Что касается советов поменять работу — я только один раз посоветовал (именно посоветовал, потому что свобода выбора должна оставаться за человеком) это одной прихожанке. Я видел, как в ней нарастает напряжение в связи с работой. А работала она уборщицей в сауне. Все знают, что сауны у нас служат — отнюдь не здоровью. Пока она просто убиралась там, это было еще ничего, но потом от нее стали требовать, по сути, соучастия во всех творившихся там беззакониях: она должна была что-то подавать, подносить. и она сразу почувствовала несовместимость этой работы с духовной жизнью. Как человек честный, она не могла лицемерить. Попыталась, но даже толика этого яда лицемерия привела ее в отчаяние. Это была настоящая духовная болезнь. Но, когда она сменила работу, все наладилось.

— Отец Сергий, а как быть, если работника принуждают к мелкой или крупной нечестности, обману, лжи? Примеров очень много можно привести — из школьной, из вузовской жизни, из жизни различных властных структур и т. д. Что делать, если начальство в очередной раз требует написать красивый отчет, обеспечить высокий показатель, сделать так, чтоб вон та девочка непременно получила медаль, а вон тот мальчик непременно в вуз поступил, даже если он в слове «мама» две ошибки делает? Отдать кесарю кесарево, то есть выполнить указание и не брать на себя ответственности, или все же попробовать отказаться?

— Единого категорического ответа здесь дать нельзя. У каждого человека своя жизненная ситуация, своя способность переносить испытания, словом, своя мера. Начнем с того, что об участии в нечестных делах, во лжи, хотя бы даже и мелкой и, казалось бы, простительной, нужно говорить на исповеди. Почему? Потому что ложь в любом случае — это инфекция, наподобие гриппа: если она поселилась в человеке, он заболеет. Если пустить болезнь на самотек, она будет прогрессировать. Что дает исповедь? В свете благодати Божией высвечивается грех. Мы его видим. Мы приобретаем духовный опыт, в том числе и горький — опыт жизни с грехом. Прощать грех самому себе («Ну что я могу сделать, если начальство требует?») — значит лишать себя прощения Божия. И тогда свою долю в нас получит сатана. Это его область — «темной яти», то есть та область, где он берет. Если мы исповедали свой собственный — собственный, а не начальника! — грех, значит мы видим проблему и можем ее решать. Первый шаг в разрешении проблемы — не воспринимать ситуацию собственного греха как норму, что нам очень свойственно: «Да какой тут мой грех, сейчас везде так делают, это сейчас нормально». Многочисленные беседы с людьми, оказывающимися в таких ситуациях, показывают: выход из них находят те люди, которые не ищут себе оправданий, не принимают свое участие в грехе как норму, исповедуют это именно как свой личный грех. Таким Сам Бог помогает, подсказывая решение, а когда-то и изводя человека «из работы египетския», предоставляя ему другое поле деятельности.

— Работа в идеале — это еще и реализация творческих способностей человека. Как жить, если работа не соответствует творческому потенциалу? Если образование, знания, талант остаются невостребованными? В поздние советские времена немало талантливых людей подметали дворы, копали могилы на кладбищах, трудились в кочегарках и т. д. Кто-то это выдержал и стал потом большим человеком. А кто-то выбросился с балкона или захлебнулся водкой там, на этих кладбищах, потому что это на самом деле трагедия. Сейчас ситуация иная, но проблема не ушла никуда, оказывается.

— Талант как способность творить дан человеку Творцом, и это действительно беда — если человек со своими талантами невостребован и ему остается только закопать их в землю. Вся история человечества показывает, что эта проблема была всегда. Человек осознает, что способен на большее, но, по объективным причинам, вынужден «знать свой шесток». Однако и здесь очень много подводных камней. Это наше «я способен на большее» может быть правдой, а может быть и соблазном. Например, человек по тщеславию своему и гордыне может преувеличивать свои способности. Ему кажется, что в нем умирает гениальный писатель, а на самом деле этот писатель никогда в нем не жил. Или — человек просто не отдает себе отчета в своей неготовности к «ведущим партиям», не понимает, что ему нужно еще потерпеть, посидеть там, где он сидит, подрасти.

Ничего в нашей жизни не происходит без воли Божией. И если мы вдруг оказались лишены возможности творить — нужно вспомнить историю Иоанна Дамаскина, который был замечательным духовным поэтом — плодами его вдохновения Церковь пользуется и поныне — и которому его духовник в Лавре Саввы Освященного на Святой Земле запретил писать стихи. Но потом этот запрет был снят и его талант засиял еще ярче — после того, как Иоанн, во-первых, со смирением принял весьма болезненное для него лишение, а во-вторых, когда, нарушив запрет единственно ради ближнего, с тем же смирением понес и наказание за это. Лишение возможности творить иногда бывает острым резцом смирения, отрезающим лишнюю гордыню, прилипшую к нашему таланту.

Но главное — вовремя задать себе вопрос: чего именно я хочу? И постараться честно на него ответить. Если во главе угла тщеславие или сребролюбие, то человек явно ошибается. Сколько бы он ни менял свои «шестки», ему всегда будет чего-то недоставать. Потому что тщеславие и алчность — это пропасти, которые никогда не наполнятся. И совсем другое дело — если человек ищет лучшего способа послужить Богу и ближним. Тогда Сам Господь со временем выведет его на простор, даст ему все необходимые возможности.

Журнал «Православие и современность» № 30 (46). Беседовала Марина Бирюкова

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/khleb-v-pote-lica-khristianin-i-ego-rabota