 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Михаил Тюренков | 18.03.2005 |
Среди отечественных православных публицистов, пожалуй, не так-то просто найти тех, для кого вышепоименованная теория была бы сомнительна. Наиболее яркие примеры последних лет — критика Б.П. Кутузовым политического аспекта концепции «Третьего Рима», выраженного, по мнению автора, в стремлении к завоеванию Константинополя и возрождению Византийской империи с помощью и за счет России. Именно в этой связи царь Алексей хотел наследовать со временем престол византийских императоров, а патриарх Никон хотел стать Вселенским патриархом. Сама по себе реформа, как полагает Кутузов, была духовным подлогом, извращением идеи Третьего Рима. Идея хранения чистоты Православия и последнего Православного царства была подменена идеей земного царства. Другой же аспект критики прозвучал в творчестве диакона А. Кураева, выдвинувшего идею «Четвёртого Рима», которым, по мнению автора, в будущем могут стать и Американская Империя, и Китайская (при том условии, если они, конечно, станут православными). И если первая критика, по сути, не затрагивает основ пророчества старца Филофея, то кураевские измышления можно охарактеризовать исключительно как безудержный полёт фантазии, не имеющий ничего общего с реальным положением дел в современном православном (и не только) мiре.
Как бы то ни было, но наиболее авторитетные иерархи Русской Православной Церкви сегодня отнюдь не отрицают ведущую роль именно Русского Православия. Так, относительно недавно митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл недвусмысленно заявил: «Русская Православная Церковь де-факто находится на первом месте среди всех остальных Православных Церквей благодаря ее высокой духовности, ее нравственности и добродетельности, ее традиции и политическому влиянию; таким образом, она говорит от лица 350 миллионов русских по всему миру. Более того, она осуществляет влияние во всех Православных Церквах на Балканах, в том числе и в тех странах, где православные верующие в меньшинстве. Мы — законные духовные правопреемники Византии». Другой высокоавторитетный иерарх РПЦ — митрополит Минский и Слуцкий Филарет недвусмысленно выдвинул следующий аргумент: «Константинопольская Церковь была церковью Византийской империи, и ее роль в Православии уменьшилась как результат развала той империи; что и привело к возрастанию оживающих тенденций папизма во Вселенском Патриархате». Оба тезиса (а подобных высказываний значительно больше) наглядно демонстрируют приверженность иерархов теории «Москва — Третий Рим». И именно эти высказывания вызвали резкое неприятие… Нет, не доморощенных либералов-антиклерикалов, а Святейшего Архиепископа Константинополя — Нового Рима и Вселенского Патриарха Варфоломея, заявившего о том, что «Глупая теория относительно „Третьего Рима“ является высокомерной… и нечестивой…», поскольку она «…возвещает дух цезарепапизма и ватиканизма; того, что является абсолютно неприемлемым для Православной Церкви».
История отношений Константинопольского Патриархата и Русской Церкви уходит своими корнями в глубокую древность. Не отрицая важности Корсунского Крещения святого князя Владимiра, на Руси всегда помнили сказание, зафиксированное в «Повести временных лет» о посещении славянских земель святым славным и всехвальным апостолом Андреем Первозванным, а также «Повесть о Новгородском белом клобуке», созданная в конце XV века. В основе последней лежит легенда о происхождении клобука (головного убора) новгородских архиереев, связанная с именем архиеп. Василия Калики (XIV в.). По «Повести», белый клобук, созданный святым равноапостольным императором Константином Великим для папы Сильвестра, из-за «отпадения Рима от Православия» чудесным путем попал в Византию; святой патриарх Филофей, предупрежденный во сне о предстоящем разорении Константинополя турками, отправил белый клобук в Новгород. В «Повести» ещё до появления концепции «Москва — Третий Рим» отразились многие вопросы, обсуждавшиеся в русской публицистике, — о соотношении духовной и светской власти, об отношении Новгорода к Москве, России — к Риму и Византии. Таким образом, уже в XV столетии (в особенности, после того, как поставленный Константинополем на Московскую кафедру и подписавший Флорентийскую унию митрополит Исидор был с позором изгнан из Москвы).
С падением в 1453 году Царьграда начался новый период в истории Константинопольского Патриархата. Считая себя «Вселенскими» Патриархами, Константинопольские владыки на протяжении всей дальнейшей истории продолжали вмешиваться во внутреннюю жизнь автокефальной Русской Церкви. Наиболее грубым из подобных вмешательств стала активная роль греческих иерархов в осуществлении трагических церковных реформ патриарха Никона и его последователей. Не останавливаясь на данном моменте подробно, отмечу лишь, что именно эти реформы привели Русскую Цивилизацию ко многим необратимым последствиям, в том числе и постепенной утрате русскими людьми духа древлего благочестия, говоря современным языком — духовной секуляризации. Относительно данного периода истории Константинопольской Церкви также можно отметить деятельность патриарха Кирилла Лукариса (ум. 1638). Он жил в период зарождения и бурного развития Реформации в Европе, некоторые представители которой пытались установить контакты с иерархами Православной Церкви, ища в ней опору своим исканиям «неискаженного христианства». Кирилл Лукарис не был особо принципиален в вопросах православной веры перед лицом Реформации и принял некоторые её положения в их кальвинистской интерпретации. Эти идеи были изложены в приписываемом Лукарису «Исповедании веры», изданном в 1629 году в Женеве, а затем было осуждено несколькими православными Соборами. В дальнейшем исторический курс Константинополя становился всё более и более сомнительным с точки зрения церковной ортодоксии. Тем не менее, вплоть до падения Российской Империи и убийства Царской Семьи, Константинопольская Церковь оставалась достаточно лояльно настроенной по отношению к Русской (Греко-Российской). Всё изменилось в начале 20-х годов прошлого столетия…
Новейшие научные открытия протестантского Запада конца XIX века разрушительно повлияли на православное сознание Востока. Стремление к научности, а не к догматической точности порождало вольнодумство и неверие. Революционным духом реформаторства повсеместно заражались епископы, священники, интеллигенция. Началась великая смута. После победы над турками в Первой мировой войне парламент Греции, управляемый масоном Елевферием Венизелосом (1864−1936), окончательно встал на сторону стран Антанты и в мае 1917 года объявил войну государствам Тройственного союза. По окончании этой войны, в силу Нейского (1919) и Севрского (1920) мирных договоров, к Греции отошли Северный Эпир, западная и почти вся восточная Фракия, Эгейские острова — Имроз и Тенедос, Додеканес, и значительные территории в Малой Азии с центром в Смирне.
Однако партия Венизелоса стремилась к захвату всех земель, принадлежавших некогда древней Византийской империи. В связи с этим союзническими войсками был оккупирован Константинополь. Незадолго до этого, в январе 1920 года, местоблюститель Константинопольского Патриаршего престола Брусский митрополит Дорофей (1919−1921) опубликовал послание-энциклику «К Христовым Церквам всего мира». В этом экуменическом послании прозвучал призыв к объединению всех христианских церквей независимо от их догматических различий. Оно было написано в духе папизма, как бы от лица всей Церковной полноты, что канонически не выдерживает никакой критики. В качестве первого шага к сближению энциклика предлагает «принятие единого календаря для одновременного празднования главных христианских праздников».
Именно в это время при сомнительных обстоятельствах на Константинопольский престол восшёл Мелетий (Метаксакис), по некоторым данным с 1909 года состоявший в Константинопольской масонской ложе «Гармония». Именно патриарх Мелетий сыграл свою роковую роль в окончательном размежевании Русской и Константинопольской Церквей. В 1922 г. под его давлением Константинопольская Церковь, без предварительного уведомления прочих поместных Православных Церквей, признает оспариваемую даже и Римом действительность англиканской иерархии. В 1923 г. он созывает «Всеправославный» (экуменическо-обновленческий) конгресс (10 мая — 8 июня), на что уже 1 июня духовные лица и миряне, негодующие против патриарха-новатора, созывают митинг, который заканчивается нападением на Патриархию с целью низвержения Мелетия и изгнания его из Константинополя. 1 июля 1923 г., под предлогом болезни и необходимости лечения, Мелетий покидает Константинополь. Ещё будучи константинопольским патриархом, Мелетий отказывался от общения со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси, признавая псевдоцерковные органы обновленцев, а также всевозможных церковных «самостийников» (украинских, эстонских и т. п.) и призывая Святителя Тихона отказаться от патриаршего престола. В дальнейшем Мелетий избирался на Александрийский престол, где провёл радикально обновленческую реформу Александрийской Церкви…
Новое «потепление» в отношениях Москвы и Константинополя связано с вынужденным политическим экуменизмом Московского Патриархата, выразившимся в активной работе Русской Церкви во Всемiрном совете церквей (ВСЦ). К сожалению, именно пребывание в этой организации до сих пор ставится в упрёк нашей Церкви со стороны некоторых кругов РПЦЗ, что является одним из существенных тормозов в нашем воссоединении. При этом в очередной момент ослабления русской государственности, связанный с развалом Советской империи, стал очередным витком противостояния Московского и Константинопольского Патриархатов. Последний, воспользовавшись слабостью епархий РПЦ в ближнем зарубежье, стал покровительствовать раскольничьим группировкам (опять-таки, в первую очередь, эстонским и украинским «самостийникам»). Признание нынешним Константинопольским патриархом Варфоломеем т.н. «Эстонской апостольской православной церкви» закончилось тем, что 23 февраля 1996 года Священный Синод РПЦ постановил «приостановить каноническое и евхаристическое общение с Константинопольским патриархатом и Финляндской Автономной Архиепископией, а также приостановить поминовение Константинопольского Патриарха по диптиху Предстоятелей Поместных Православных Церквей». В этот день впервые за всю историю Русской Православной Церкви на Божественной литургии Патриарх Московский не возгласил имени главы Константинопольской Православной Церкви патриарха Варфоломея. В дальнейшем этот вопрос был политически разрешён, но трещина между Русской и Константинопольской Церквами до сего дня не затянулась. Более того, в последнее время она ещё сильнее углубилась в связи с тем, что патриарх Варфоломей по некоторым данным чуть ли не на днях может признать поместный характер т.н. «Украинской православной церкви киевского патриархата» лжепатриарха Денисенко.
И в свете вышеизложенных событий как никогда актуальной выглядит сентенция «Москва — Третий Рим», в особенности в своём экклесиологическом значении. Действительно, начиная со Флорентийской унии 1439 года Второй Рим, Константинополь начал терять свою роль Хранителя христианской Ортодоксии. В свою очередь, роль Удерживающего (подробнее об Удерживающем см. книги и статьи Михаила Назарова) в 1453 году потеряла павшая под ударами агарян Византия. И именно в этот период Русская Церковь и русская государственность незримым образом восприняли роль Третьего Рима. Дальнейшие события Русской истории только подтверждают сей факт: ересь жидовствующих, смутное время, трагедия раскола, — все эти события были организованы извне в целях лишения нас этой роли. К сожалению, сегодня Константинопольский Патриархат, пытаясь оспорить ведущую роль в Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, фактически исполняет волю врагов Православия. Позволю себе высказать сугубо личное мнение, что сегодня для Русской Православной Церкви единство с экуменическим Константинополем куда менее важно, чем перспектива воссоединения с нашими православными братьями из РПЦЗ и возможности сближения со старообрядчеством.
