«Те, кто ещё вчера был в стороне, берутся за оружие»

Писатель Сергей Шаргунов рассказал о поездке на юго-восток Украины

Бомбёжка после выборов

— Вы побывали в Донбассе, Луганске. Трудно сейчас туда добраться?

— Ехал через границу ночью, потому что киевские власти заворачивают всех журналистов. Сговорился с добровольцами, и на КамАЗе мы пересекли границу. Рассвет встречали уже в украинской степи. Это было накануне так называемых президентских выборов (25 мая. — Ред.). Жители Донбасса не голосовали. На следующий день произошла трагедия: самолёты и вертолёты украинской армии нанесли авиаудары с воздуха. Гибли люди: женщина пошла купить билет, ей снесло голову.

— Где были вы в тот момент?

— В донецком штабе. Там было много людей — пережидали авианалёт, сидели на полу, стояли у стен. Позже я вышел на улицу и в темноте споткнулся о мёртвое тело, посветил телефоном, это оказался местный житель. Сверху окрик: «Стоять!» На крыше находился снайпер.

— Вы говорили, что границу пересекали с добровольцами. Кто они?

— Со мной ехало несколько москвичей. Двое из них погибли в первые же дни. Православные, искренние патриоты. Мотивация у них та же, что была у людей в приднестровско-молдавской войне: за своих, за Россию, за соотечественников, которые хотят быть с нами.

— Из кого состоит ополчение?

— Это разные люди. В основном местные — из Донецка, Луганска, ближайших сёл. Кто-то занимается охраной порядка, кто-то сражается. На стороне ополченцев нет действующих военных. Некоторые служили в армии, имеют боевой опыт, но очень много и необстрелянных. Не хватает профессионалов, которые умели бы работать с техникой.

У войны, знаете, есть специфика, я наблюдал это и раньше. Люди до последнего хотят чувствовать сабя защищёнными, как бы даже бессмертными. Не раз видел: на одной улице со свистом летают пули, а на другой люди пьют кофе и едят мороженое.

Отверженный Донбасс

— Возможен ли, на ваш взгляд, нормальный диалог представителей Юго-Востока Украины с Киевом?

— Наверное, возможен. Есть же прецедент Приднестровья: Молдавия считает его своей частью, а Приднестровье считает себя независимым. Но там никто никого не убивает. Выход простой: хотя бы прекратить силовую операцию, которая ничем добрым не закончится.

— В Киеве считают, что воюют против сепаратистов и террористов.

— Да, там надеются: ликвидируем зачинщиков, и всё наладится. Но это не так. Я общался и с ополченцами, и с простыми людьми. Мирные жители говорят, что в Киеве их не хотят слушать. У живущих здесть есть самоидентификация как жителей Донбасса. Она очень давняя, устоявшаяся, и поэтому пули, танки, авиация безвозвратно отдаляют эту землю и этих людей от прежней Украины. Те, кто ещё вчера был в стороне, берутся за оружие.

— А каково отношение украинских властей к православной Церкви?

— Политика официального Киева направлена в том числе и против православной Церкви Московского патриархата. В начале майдана была осада Киево-Печерской лавры. Это явление того же порядка, что и голосование против русского языка в Верховной раде.

— Что могут сделать верующие в России, чем помочь?

— Я сейчас был в храме, на панихиде по погибшим в Одессе и по православному поэту Вадиму Негатурову, сожжённому 2 мая в одесском Доме профсоюзов. Это был искренний, чистый человек, который писал стихи о вере, истории, России… Думаю, для всех нас сейчас важна молитва. Необходимы медикаменты, материальная помощь, и, конечно, надо выступать за прекращение кровопролития.

Церковь бедных

— Ваш отец — известный священник. Воспитание в такой семье имеет свои особенности?

— Думаю, оно даёт особую чуткость к миру, чёткое разделение добра и зла. Я постоянно чувствую, что был воспитан именно в религиозной семье. Это на всю жизнь даёт понимание, что нужно поступать так, а не иначе. Какие-то важные вещи доводятся до автоматизма. Сейчас по-прежнему могу сказать, что знаю наизусть богослужение и бегло читаю по-церковнославянски.

— Как вы относитесь к разговорам о том, что для многих священников велики материальные соблазны?

— Да, иногда приходится слышать: Церковь стала богатая, для богатых. Но я всю свою жизнь видел Церковь бедных. Знаю батюшек, которые отказались от всего, уехали в сельскую местность. Отец Александр Кузяев из Ярославской губернии, например. Он не берёт с бабушек деньги за свечи, сам топит в храме. Сельские священники — люди самоотверженные. Есть евангельский принцип: каждый двенадцатый может оказаться Иудой. Но для меня важнее всё-таки хорошие люди. Я вообще без православия не могу (да и не хочу) представить себе Россию.

Беседовала Анна Пестерева