 |
| Новый Петербургъ | Николай Андрущенко | 09.03.2005 |
Год спустя ту же версию о наличии у Старовойтовой крупной суммы денег, но уже как самую приоритетную, озвучил в своём интервью «Комсомольской правде» генерал-майор ФСБ Гусев, сообщив: «Следствием получено около 40 сигналов-мотивов. Отрабатываются 8−10 версий. Среди них — и связанная с поступлением денег на выборы в Законодательное собрание. Старовойтова везла какой-то пакет, с которым не расставалась, даже идя в туалет. Пакет исчез, что в нём было — неизвестно. Линьков говорит, что документы. В штабе Старовойтовой шли обывательские разговоры о поступлении денег. Возможно, преступники по-своему проверили эти разговоры. Нет материалов, что Старовойтова занималась коммерцией в чистом виде…».
Утверждения генерал-майора ФСБ Гусева о наличии у Старовойтовой пакета подтверждает в иной форме профессор Политехнического университета Михаил Козлов, который отчётливо помнит, что в телевизионном выступлении сразу после убийства свидетель, депутат Госдумы РФ Алексей Александров называл какие-то «коробки», которые якобы находились при Старовойтовой в том перелёте из столицы в Петербург. Как видим, с самого момента убийства отчётливо прослеживается тенденция власти и СМИ максимально запутать общественность, раздробить общественное мнение демонстративными выступлениями и публикациями. И это — при демонстративной, показной активности следствия.
Только в первые месяцы после преступления на канале Грибоедова по подозрению в убийстве депутата были задержаны не менее 15 человек. В дальнейшем неутомимыми чекистами этот «список киллеров» непрерывно пополнялся. В Риге был задержан бывший боец рижского ОМОНа Константин Никулин. В Санкт-Петербурге задержали супругу Айрата Гимранова, проходящего по «делу Юрия Шутова», Ларису Плоскову. Причём задержали её в шубе, на которой были обнаружены следы пороховой гари, якобы идентичные пороху на одежде Старовойтовой?! В Праге были арестованы Юрий Бирюченко и Виктор Кудряшов. Где-то рядом с этим, постоянно разрастающимся по инициативе ФСБ списком маячила фигура спикера Государственной Думы России, продолжавшего судиться с Галиной Старовойтовой даже после её смерти.
Естественно, цинизм и чудовищный правовой нигилизм чекистов унаследовали и правопреемники КГБ. В ходе следствия по делу Старовойтовой чекисты неоднократно демонстрировали свидетелям свою полную неподконтрольность Конституции, УПК, Закону и прокуратуре. Ярким тому примером — истории с Яной, женой обвиняемого Юрия Колчина. После обыска в её доме чекисты предложили ей проехать на собственном автомобиле в ФСБ на Шпалерную, чтобы подписать какие-то документы. В здании ФСБ её провели к следователю С.В. Рыжову, который вместо документов предъявил Яне… постановление о возбуждении уголовного дела. Мало того, что трусоватые чекисты обманули женщину, так они ещё и УПК нарушили. Только придя домой, Яна обнаружила, что на том документе отсутствует… санкция прокурора! Что это, если не наглый расчёт чекистов на полную вседозволенность?! Семь месяцев следователи ФСБ волокитили то абсурдное дело с целью оказания давления на важнейшего свидетеля, прежде чем оно было позорно и тихо закрыто. Через какое-то время ФСБ применило к свидетелю иной приём. Будучи приглашенной уже другим чекистом, Яна неожиданно и в безапелляционной форме была поставлена перед необходимостью… сдать кровь для проведения экспертизы по делу об убийстве… Михаила Маневича?! В кабинете следователя даже сидела какая-то тётка в замызганном, когда-то белом халате. Как оказалось — специалист военно-медицинской службы. Вот такие методы психологического давления ныне в моде в Большом Доме!
Но давайте вернёмся на Фонтанку, 16, в зал городского суда. Вернёмся к запрограммированному, текущему, как бы по уготованному кем-то плану, судебному процессу по делу покушения на Галину Старовойтову. Проанализируем некоторые аспекты судебного разбирательства. Начнём с описания того, как определённые СМИ пытаются формировать угодное чекистам общественное мнение. Начнём с того, как в дни перед самыми «сенсационными» показаниями подследственных, инициированными непосредственно стороной обвинения, в то самое время, когда защита ещё понятия не имела о том, кто будет в тот день давать показания, в судебное присутствие набегали гурьбой десятки корреспондентов различных СМИ. Они явно бывали извещены о запланированных «сенсациях» из какого-то единого центра. Так было перед сногсшибательным «узнаванием» Виталия Акишина Русланом Линьковым, узнавшим «убийцу» якобы… «по глазам»?! И это — в темноте, при свете вспышек от выстрелов и без каких-либо попыток опознания в процессе предварительного следствия. Бурный набег журналистской братии наблюдался и в день выступления подсудимого Алексея Воронина. Выступления, после которого сторона защиты с удивлением узнала, что именно во время этих запоздалых «признаний», и явно на основании этих признаний был арестован Вячеслав Лелявин. Хорошо спланированная активность журналистов наблюдалась и при выступлении члена Совета Федерации РФ от Республики Тува Людмилы Нарусовой, опознавшей через много лет и также без каких-либо попыток опознания в процессе предварительного следствия, исключительно и только «по взглядам», людей, якобы следивших за домом Галины Старовойтовой — Алексея Воронина и Игоря Краснова. Вместе с ними Людмила Борисовна заодно «опознала» в судебном заседании и следившего, по её мнению, в то же самое время за домом Старовойтовой… судебного пристава?! А также, ни к селу ни к городу почётная вдова зачем-то порассуждала про «оборотней в погонах». После чего последовало предложение подсудимого Виталия Акишина о проведении психиатрической экспертизы данного свидетеля. По совершенно такой же, абсолютно однообразной схеме, развивались судебные события с иными свидетелями обвинения.
Вслед за «неожиданными», не соответствующими материалам следствия, но так «кстати» подвернувшимися признаниями и воспоминаниями экстравагантных «свидетелей», почти вся пишущая и снимающая братия поднимала в СМИ невероятный вой по поводу якобы «сенсационных» разоблачений «преступников», сидящих за решеткой. На вопрос, каким же образом журналисты так «кстати» узнают о грядущих сенсациях, один из корреспондентов изволил пояснить, что журналистам… РАССЫЛАЮТСЯ ПРЕСС-РЕЛИЗЫ. Что же! Подобное признание пишущей братии лишь подчёркивает отсутствие конституционно гарантированного равноправия сторон и предвзятость рассылающего центра, всегда информирующего лишь журналистов, поддерживающих сторону обвинения, но всегда «забывающего» о стороне защиты.
При этом странности судебного процесса по делу об убийстве Галины Старовойтовой этим не ограничиваются. Поразительные вещи происходят с памятью некоторых свидетелей. Видимо, «вспышками памяти» надо заинтересоваться врачам-психиатрам. Например, некоторые из свидетелей, несмотря на события почти шестилетней давности, вспоминают их лучше и яснее, чем они делали это всего через месяц, два, три непосредственно после выстрелов на канале Грибоедова. И что интересно, это касается лишь свидетелей, утверждающих о той или иной степени причастности подсудимых к убийству. Чего стоят, например, судебные «воспоминания» подсудимого Алексея Воронина, которые кардинально меняют не только его собственные, предыдущие показания, но даже представленное в суд обвинительное заключение! В течение полутора лет Воронин упорно и последовательно давал следствию одни и те же показания. При этом он постоянно подчеркивал, что всё ранее сказанное полностью подтверждает. Но внезапно, уже в середине судебного процесса 1 июля 2004 года, как будто после небесного озарения либо после инструктажа, Воронин вдруг заявил суду о желании дать новые показания.
По загадочной «случайности» время, когда на Воронина нахлынули воспоминания, совпало с арестом оперативниками ФСБ Вячеслава Лелявина, брата подсудимого Игоря Лелявина. Примечательно то, что именно против Вячеслава и были направлены почти все изменённые либо вновь данные показания Алексея Воронина.
Когда же в судебном заседании 22 февраля 2005 года адвокаты стали уличать этого свидетеля в полном несоответствии сказанного на следствии и в суде, Воронин ничтоже сумняшеся ответил, что якобы на следствии он старался сказать как можно больше, а в суде начал давать анализ и оценку своим показаниям?! Интересно, как это в процессе следствия Воронин приобрёл юридические навыки, достаточные для анализа и оценки? После столь откровенной фразы свидетеля суд начал вести себя весьма странно. По-видимому, чтобы не дать Воронину скомпрометировать следствие неудачным ответом, судья начала один за другим снимать острые вопросы подсудимых и их защиты, либо мотивируя отказ суда тем, что якобы Воронин уже отвечал на подобные вопросы летом прошлого года, либо вообще отказывая подсудимым в конституционно гарантированной информации без объяснения причин, грубо нарушая, с моей точки зрения, ст.ст. 24, 29, 30 Конституции РФ.
При этом примечательно то обстоятельство, что невозможно проверить утверждения судьи о том, задавался или нет ранее Воронину тот или иной вопрос. Невозможно проверить, так как последний протокол судебного заседания по делу об убийстве Старовойтовой, который был предоставлен подсудимым и их адвокатам, был изготовлен городским судом Санкт-Петербурга… 5 мая 2004 года, то есть 10 месяцев тому назад! После этой даты суд 10 месяцев не представил защите ни единого протокола! Вопреки логике судебного заседания, вопреки конституционно гарантированному праву подсудимых на информацию — ни единого протокола! Объяснение может быть лишь одно. По случайности, дата 5 мая 2004 года была последней перед началом применения адвокатами подсудимых нескольких диктофонов, что чрезвычайно затруднило суду саму возможность как-либо корректировать показания свидетелей.
Результат не замедлил сказаться. Если по первому протоколу суда, когда защита ещё не подстраховалась диктофонами, ею (стороной защиты) было заявлено… НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ замечаний о несоответствии протокола действительности, то уже на второй протокол, сразу после диктофонного эксперимента, не было ни одного (ни одного!) замечания защиты. Значит, дело явно не в стенографических навыках секретаря заседания, а в чём-то ином.
С другим свидетелем, С.Г. Богайчуком, произошел и вовсе курьёзный случай. Явно запутавшись в своих ответах на суде, выйдя из зала судебного заседания в плотном сопровождении сотрудников ФСБ и вернувшись после этого в судебное присутствие, Богайчук уверенно заявил, что он устал, что он хотел бы передохнуть и готов еще раз прибыть в судебное заседание, но не завтра, а хотя бы через день. Явившись в суд всего через один день, Богайчук на вопрос обвинения о том, что он хотел бы добавить к своим предыдущим показаниям, заявил…, вытащив из кармана заготовленную бумажку с текстом (?!), что, вернувшись в камеру, всё обдумал, внезапно всё «вспомнил» и попробует дать ответы на те вопросы, на которые не мог сказать ни полслова днём раньше?!
Следующий озаренный вспышкой сознания свидетель — М.А. Свердлов на вопрос адвокатов, почему он решил дополнить свои предыдущие показания четырёхлетней давности, ответил: «В связи с вновь открывшимися обстоятельствами. На мой взгляд, я должен сотрудничать с правоохранительными органами, чтобы виновные были наказаны». Прямее не скажешь!
И совсем странное отношение показало следствие к «свидетелю» В.К. Петрову. Свидетелю, который официально признался в совершении особо опасных преступных действий. Который, по его словам, активнейшим образом участвовал в подготовке к совершению преступления, который, по версии следствия, вёл по заданию С.В. Мусина систематическое наблюдение за Галиной Старовойтовой. Который устанавливал прослушивающие устройства, подыскивал места расположения и пути отхода для снайперов, разведывал местность. Который признавал всё это сам собственноручно, что более чем достаточно для предъявления ему обвинения и заключения под стражу. Который наговорил на себя то, что превосходит всё, что бездоказательно инкриминируется большинству других подсудимых. И такой свидетель вдруг ОСВОБОЖДАЕТСЯ ОТ УГОЛОВНОГО ПРЕСЛЕДОВАНИЯ?! Следствием выносится постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении Петрова якобы за отсутствием в его действиях состава преступления, а именно на основании п. 2 ч.1 ст. 24 УПК РФ. После чего Петров свободно гулял по Петербургу?!
При этом следователи обосновывали своё «странное», с точки зрения УПК РФ, постановление тем, что допросить соучастников Петрова — С.В.Мусина и П.Б. Стехновского не представлялось возможным, так как они скрылись от следствия. Лихо занимаясь трактовкой УПК, следователи ФСБ заявили, что проведенными следственными действиями получить доказательства, достаточные для предъявления обвинения Вячеславу Петрову в совершении преступления предусмотренного ч.5 ст. 33 и ст. 277 УК РФ, якобы не представилось возможным. И это — несмотря на то, что показания и признания Петрова занимают в деле не один десяток страниц! Несмотря на то, что на него в суде непосредственно показывают свидетели.
Комментарии, как мне представляется, излишни. В ФСБ явно «своя рука владыка», а законы пылятся где-то на полках под мрачным взглядом бронзового Феликса, многочисленные бюсты которого мне пришлось видеть в полутёмных, сырых коридорах на Литейном, 4. Думаю, после всего сказанного предвзятость следствия очевидна.
Но вернёмся к теме ангажированности СМИ. Посмотрим, как чекистская предвзятость охватила внезапной эпидемией освещающие судебный процесс средства массовой информации. Например, в некоторых статьях приводятся материалы, которые в судебном заседании… НИКОГДА не оглашались и могли быть вброшены только следователями! А некоторые — даже ОТСУТСТВОВАЛИ В ДЕЛЕ, НАХОДЯЩЕМСЯ В СУДЕ.
Так было, например, со статьей Ирины Тумаковой «ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАЗБОЙ» в газете «Известия» за 1 ноября 2004 года. В ней автор приводит фотографии подсудимых, некоторые из которых взяты из паспортов,… хранящихся в опечатанных конвертах в материалах дела, якобы защищённых тайной следствия! А некоторые из опубликованных «Известиями» фото в деле вообще отсутствуют. К примеру, «Известия» описывают татуировки у подсудимого Виталия Акишина так, будто он их лично демонстрировал журналистке в интимной обстановке. Далее журналистка пишет, что, когда Руслан Линьков «разглядел» стрелявшего, «…подъезд был достаточно хорошо освещён, и это, судя по результатам ситуационной экспертизы, вкупе со вспышкой выстрела позволяло хорошо видеть детали». Данное утверждение коренным образом противоречит ситуационной экспертизе, на которую ссылается Ирина Тумакова, а также другим документам дела. Согласно той экспертизе освещение в подъезде вкупе со вспышкой было явно недостаточным для того, чтобы разглядеть не только глаза стрелявшего, но даже его внешний вид! Видны лишь контуры фигуры! В результате выводов той экспертизы показания Руслана Линькова были поставлены под сомнение. Во всяком случае, в этой части. Для чего «Известиям» понадобилась такая дезинформация читателей? Можно лишь предположить, что та публикация преследовала целью сформировать негативное общественное мнение к подсудимым и выработать доверие общества к следствию и суду.
То же можно сказать и о статье «БОЛЬШАЯ РОДНЯ» в «Новой газете» за 04.11.-10.11.2004 года, N82. Корреспондент А. Самойлов, скептически отзываясь о показаниях родственников подсудимого Юрия Колчина, «забывает» написать о том, как в действительности проходило в суде предъявление жене Колчина карты, вынутой в материалах дела из какого-то не опечатанного конверта! Карты, на которой имеются различные пометки, которые, по утверждениям обвинения, свидетельствуют о подготовке к убийству Г. В. Старовойтовой. Однако Яна Колчина, разглядев карту, уверенно заявила, что те пометки — фальсификация. Колчина показала, что при обыске, когда у неё изымалась эта самая карта, она вместе с отцом записала координаты всех имеющихся на ней точек, которые были сделаны не Колчиным, а ею, и которые она помнит наизусть и сейчас, так как эти точки обозначали варианты квартир, которые она подыскивала для приобретения.
В другой статье того же А. Самойлова «ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ: ВНОВЬ 20 НОЯБРЯ 1998-го» в «Новой газете» за 02.12−05.12.04. N89 мы снова видим попытку представить факты под углом, выгодным следствию. Ведь не зря автор ставит вслед за названием статьи её расшифровку — «Адвокаты обвиняемых в убийстве Галины Старовойтовой пытались поставить под сомнение показания Руслана Линькова». По мнению А. Самойлова, всё, что говорит Руслан Линьков, — истина в первой инстанции, а сам Линьков — первозданный эталон добропорядочности. «Эталон», который почему-то неоднократно попадает в различные сомнительные ситуации. Так было с незаконной попыткой провоза Русланом через таможню 1500 долларов США при его выезде в Париж, о чем уже шла речь в судебном заседании. Так было с делом по расследованию убийства вице-мэра Санкт-Петербурга Михаила Маневича, который, согласно показаниям Линькова по делу Юрия Шутова, должен был именно в день своего убийства передать Руслану толстую папку с документами по якобы противозаконным действиям Шутова в процессе проверки итогов приватизации. Папку ту Линьков якобы был должен взять для последующего вручения Галине Старовойтовой. После гибели Михаила Маневича папку ту никто не видел и не вспоминал. Автор статьи, оправдывая разногласия в показаниях Линькова, пишет, что «…впрочем, сам Руслан Линьков настаивал на данных им в суде показаниях, ссылаясь на то, что в ходе следствия в протоколах его допросов не все ответы были записаны адекватно. И то правда: многое ведь зависит от того, как поставлен вопрос. Да и трудно требовать абсолютной точности от человека, пережившего глубочайший шок. Ведь первые показания он начал давать еще на койке реанимационного отделения, всего через пять дней после трагедии…».
Если внимательно проанализировать этот текст, признавая высокий профессионализм журналистов «Новой газеты», становится ясной направленность статьи с целью дезинформировать читателей. Автор как бы забывает о показаниях иных свидетелей, данных ими в том же судебном заседании. Например, о том, что Линьков имел ясную голову и чётко отвечал на все телефонные звонки по своему «мобильнику», а также на вопросы сотрудника милиции еще в машине скорой помощи. Кроме того, постулат о том, что ответ зависит от того, как именно поставлен вопрос на следствии, автор почему-то не относит к свидетелям защиты. А это, с точки зрения именно защиты, было бы оправданно.
Предвзятость СМИ подтверждается и тем, что как только обвинение начало явно сдавать свои позиции защите, то как будто по мановению волшебной палочки публикации и телепередачи или вовсе прекратились, или приобрели сухой, констатирующий факты характер без распространенных ранее комментариев о подтверждении в судебном заседании версии обвинения о совершении убийства Старовойтовой именно группой граждан, сидящих на скамье подсудимых.
И наилучшим подтверждением только что сказанному явился допрос Павла Стехновского, которого за много месяцев до его выступления в суде следствие представляло едва ли не самым главным свидетелем обвинения. Когда же дело после экстрадиции свидетеля из Бельгии дошло до допроса в суде, сторона обвинения не проявила, мягко говоря, никакой заинтересованности. Стехновского пришлось вызывать адвокатам подсудимых. При этом оказалось, что показания Стехновского полностью разрушили иллюзию, которую возлагали на него органы следствия. Стехновский показал, что пистолет-пулемет «АГРАН-2000» он приобрел у Федорова отнюдь не по заданию Мусина, как-то постоянно пыталась утверждать сторона обвинения, чтобы иметь возможность утверждать о необходимости приобретения оружия конкретно с целью совершения террористического акта, а сам Стехновский предложил этот автомат Мусину как единственному знакомому ему человеку, интересующемуся техникой. В том числе — оружием. При этом самого оружия Стехновский не видел! Он передал лишь свёрток с предполагаемым оружием. Кроме того, по поводу передачи, или, как утверждало следствие, перепродажи оружия, Стехновский допрашивался органами ФСБ ранее в 1999 году. Но почему-то не был не только арестован, но не получил даже подписки о невыезде. После чего смог спокойно и абсолютно легально выехать по делам своего бизнеса в Бельгию, а не сбежать, как утверждали СМИ.
Справедливости ради надо отметить, что в СМИ были и объективные статьи. Статьи, авторы которых пытались докопаться до истины. Наиболее содержательные из них принадлежали корреспонденту журнала «Город» Максиму Максимову. За время процесса он успел опубликовать три статьи. «Пошли процессы. Реальные и конкретные» (22.12.03, N49); «Свидетель не всегда стучит дважды» (10.05.04. N16) и «Ради галочки» (21.06.04. N22). Максимов решил сам заняться журналистским расследованием обстоятельств убийства Галины Старовойтовой, а также обстоятельств таинственного, ЗАБЛАГОВРЕМЕННОГО присутствия на месте преступления телерепортера А.И. Борисоглебского. С последним Максимов якобы даже договорился о приобретении видеокассеты, снятой на месте происшествия в вечер убийства. Однако буквально через несколько дней после объявления о своих планах Максим Максимов бесследно исчез в центре Петербурга! Это событие, а также то, что следствие, прокуратура и суд, несмотря на неоднократные ходатайства адвокатов подсудимых, упорно уклоняются от допроса А.И. Борисоглебского, уклоняются от просмотра в суде отснятой Борисоглебским видеокассеты и оглашения имеющегося в ФСБ протокола его допроса, вкупе с другими не менее интересными обстоятельствами (например, отсутствием протокола осмотра квартиры Г. В.Старовойтовой на канале Грибоедова), придают судебному процессу по делу Старовойтовой одновременно характер и трагический, и характер фарса.
Исходя из вышеизложенного анализа событий на судебном процессе и вокруг него, можно предположить, что главная цель следствия в лице ФСБ и прокуратуры, а также, видимо, цель суда — не установление действительных заказчиков и реальных исполнителей убийства Старовойтовой и самих мотивов убийства, а наоборот — сокрытие обстоятельств, исполнителей, а возможно, и заказчиков преступления. Иначе, с моей точки зрения, никак нельзя объяснить всего того, что происходит в суде и происходило на следствии. «Невиновны, но сидеть будут», — упорно свербит мысль головы юристов-профессионалов. Но для реализации подобного плана необходимо «сломать» подследственных. Для этого на них оказывается чудовищное давление.
Например, Лелявина-младшего чекистское следствие этапировало из Петербурга в Москву, якобы исключительно и только для проведения почерковедческой и биологической экспертиз,… В ЦЕПЯХ! Да-да! Игоря Лелявина в пути не только заковали в наручники, но обмотали цепью, как в средневековьё! Это ли не КГБшный образчик психологического давления на заключённого? Как при Берии.
Всех подследственных, по доходящей в газету информации, держат в камере с запрещёнными международными соглашениями «ресничками» на окнах. «Реснички» — это своеобразные жалюзи, которые создают в камере тревожный сумрак. Вячеславу Лелявину и иным подследственным запрещены даже радио, плееры и передача газет! Всех подследственных даже внутри СИЗО водят исключительно в наручниках! Что это, если не оказание сильнейшего психологического давления?!
Не обошло чудовищное давление чекистского психологического бульдозера даже пожилую мать братьев Лелявиных, которую обвиняющая сторона посмела обвинить в клевете. После того, как она твёрдо подтвердила алиби сыновей на момент преступления, чекисты якобы умудрились найти некую справку транспортной милиции, опровергающую утверждения свидетеля Галины Лелявиной. И в то же время суд, нарушив, с моей точки зрения, основополагающий принцип равноправия сторон, отказал свидетелям защиты приобщить к делу иные свидетельства в пользу алиби подсудимых. После чего, по информации из Дятьково, туда явилась для запугивания свидетелей целая бригада. Запугивания — даже увольнением с работы! Для реализации вышеописанного плана возможной фабрикации дятьковской ОПГ следствию необходимо скрыть от общественности истину.
Наверное, только этим можно объяснить отказ судьи вызвать в качестве свидетеля по делу об убийстве Галины Старовойтовой автора статьи «Кто её убил» Юрия Шутова, который самостоятельно расследовал преступление, имел доступ к закрытой информации как руководитель профильной комиссии Госдумы, как Гражданин, владевший уже на тот момент знанием обстоятельств и заказчиков убийства. Отягощённый этим знанием русский писатель поехал к своему бывшему коллеге по Ленсовету в Москву. Два бывших помощника председателя городского Совета Санкт-Петербурга — Юрий Шутов и Владимир Путин встретились в кафе на Тверской и проговорили около часа. Через пару месяцев Юрия Шутова арестовали, использовав в качестве формального основания донос видного члена тамбовской ОПГ (организованной предпринимательской группировки) Вячеслава Шевченко. Считаю, что одной из причин ареста и последующих беспрецедентных прокурорских и судебных правонарушений в адрес Юрия Шутова могло быть именно то обстоятельство, что он вплотную подошел к разгадке трагических событий на канале Грибоедова и представлял реальную опасность для лиц, которые, даже проникнув на вершину власти, живут не по закону, не по совести, а «по понятиям».
Из книги писателя Шутова «Как закалялась шваль» следует, что в результате своих расследований он вышел на священную корову нынешней власти — на какое-то участие в деле Старовойтовой чекистов. Ведь недаром он пишет об операторах «фээсбэшной связи», по которой якобы прошла незашифрованной и ставшей известной Шутову фраза из трёх слов, содержащая информацию об убийстве. Так почему же судья так упорно не хочет узнать истину, отказывая стороне защиты в вызове Шутова в качестве свидетеля?
Или следствию и суду эта истина известна? Известна, и страшит обвинение и суд, как землетрясение? Что скрывают следствие и суд, заявляя подсудимым об отсутствии в деле протокола осмотра квартиры Старовойтовой, в которой в момент убийства кто-то смотрел телевизор? Почему суд не проявляет никакой настойчивости в розыске и вызове в суд свидетелей, слышавших 15-минутную перебранку на лестнице в момент убийства? Почему прячется от суда свидетель Борисоглебский, а суд не проявляет никакой настойчивости для получения его показаний? Для чего суд, если бы он был заинтересован в объективности, постоянно отказывает адвокатам подсудимых в ходатайствах о проведении аудиозаписи судебных заседаний под явно надуманным предлогом «…отсутствия у городского суда технической возможности аудиозаписи»?
Для меня становится всё более очевидным, что судья невольно, но последовательно ведёт суд к рассмотрению множественных правонарушений ФСБ и городского суда в иных инстанциях. По-видимому, её честь осознаёт это неизбежное обстоятельство. А если это так, становится понятным, почему суду не нужны «лишние» свидетели, равно как и аудиозаписи, фиксирующие предвзятость обвинения.
