Между Вильно и Москвой

Русская митрополия и государственно-церковные отношения в 1-й трети XV в.

В 1-й трети XV в. в государственно-церковных отношениях на Руси произошли значительные изменения, характерной чертой которых стало резкое усиление активности великих князей Литовских в сфере церковной политики. В отличие от эпохи Гедимина и Ольгерда, Русской Православной Церкви в данный период приходилось выстраивать свои отношения с властью, которая приобрела ярко выраженный католический оттенок. Таким образом, традиционное политическое соперничество между Московскими и Литовскими великими князьями в это время также в значительной мере начало приобретать характер религиозного противостояния.

После кончины митрополита Киевского и всея Руси свт. Киприана Русская Церковь почти 2 года не имела Предстоятеля. Пользуясь этим обстоятельством, великий князь Литовский Витовт стал стремиться к вмешательству в жизнь Русской митрополии. Прежде всего он решил перехватить у московских великих князей инициативу в деле избрания кандидата в митрополиты и добиться поставления на Киевскую кафедру кого-либо из близких к нему западнорусских священнослужителей. Достижение компромисса в этом вопросе между Литовским и Московским государями заведомо было исключено: в 1406—1408 гг. между обоими великими князьями — Витовтом и Василием I Дмитриевичем, — несмотря на то, что первый приходился тестем второму, шла война. Данное обстоятельство побуждало Витовта еще решительнее добиваться поставления митрополитом своего ставленника, чтобы в таком случае переместить церковный центр во владения великого князя Литовского — в Киев или иной подвластный Витовту город.

Уже осенью 1406 г. Витовт направил в Константинополь епископа Полоцкого Феодосия Грека с просьбой о поставлении его на Киевскую митрополию. Скорее всего, литовский государь рассчитывал на то, что в Константинополе согласятся на кандидатуру Феодосия ввиду его византийского происхождения. В то же время Витовт надеялся, что этот давно натурализовавшийся в его владениях грек будет ему вполне послушен. Вероятно, после приезда в Константинополь Феодосий был возведен в сан архиепископа, так как после 1406 г. он упоминается в документах с этим титулом. В частности, сохранилась грамота, выданная архиепископом Феодосием после 1407 г. священнику православной церкви св. Николая Чудотворца в Риге[1]. Однако решать вопрос с поставлением нового русского митрополита в Константинополе не торопились.

Между тем Витовт продолжал покровительствовать католикам, стремившимся утвердиться на западнорусских землях. Например, 7 июня 1408 г. в Смоленске Витовт подписал грамоту, согласно которой местность под названием Голое Болото разделялась между Виленским римско-католическим епископом и смоленскими горожанами[2]. Как видно, великий князь Литовский будучи католиком передавал во владение католической Церкви земли даже на территории традиционно православных западнорусских городов.

Вообще Витовт всячески поддерживал на землях Великого княжества Литовского деятельность католической Церкви. Он способствовал строительству новых латинских храмов и монастырей, щедро наделял их вотчинами, население большинства из которых было православным. Основанному Ягайлом католическому епископству в Вильно Витовт передал новые владения. Значительные земельные пожалования от великого князя Литовского в дальнейшем получили также католические епископские кафедры в Луцке (в 1428 г. сюда из Владимира-Волынского был перенесен центр римско-католической епархии на Волыни) и Каменце-Подольском (основана в 1429 г.). После крещения жемайтов Витовт основал латинскую епископскую кафедру в Медниках, которая также получила обширные земельные владения. Действуя в интересах католицизма, литовский государь запретил строительство православных храмов в своем государстве, позднее запрет этот был подтвержден Казимиром IV Ягеллончиком[3].

Стремление Витовта добиться назначения подвластного ему православного митрополита также было связано не только с политическими интересами великого князя Литовского, хотевшего поставить барьер между своими православными подданными и Москвой, но и с его прокатолическим курсом. Такая мера, несомненно, должна была ослабить православную Церковь на территории Великого княжества Литовского и облегчить здесь католический прозелитизм.

Не исключено, что с имевшим негативные последствия вмешательством Витовта в дела православной Церкви в западнорусских землях был связан приезд в июле 1408 г. из Брянска в Москву епископа Черниговского и Брянского Исаакия. Архиерей приехал в свите князя Свидригайло Ольгердовича, который перешел на службу к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу[4]. Этот сын великого князя Литовского Ольгерда и брат короля Польского Владислава II Ягайла первоначально был крещен в православие с именем Лев. В 1386 г. он принял католичество, но продолжал покровительствовать православным русинам Великого княжества Литовского, а также выступал за полную независимость Литвы от Польши. По этой причине Свидригайло, несмотря на его жестокий нрав и отсутствие политических талантов, пользовался большой популярностью среди русского православного населения Великого княжества Литовского. Вокруг него группировалась православная знать, недовольная насаждением католицизма и сближением Литвы с Польшей. При Витовте Свидригайло получил в удел Чернигово-Северскую землю с городами Черниговом, Новгородом-Северским, Трубчевском, Стародубом-Северским и Брянском, но вскоре во главе группы князей и бояр Северских земель перебрался в Москву, где получил от великого князя Василия Дмитриевича в кормление Владимир, Переялавль-Залесский, Юрьев-Польской, Волоколамск, Ржев и половину Коломны. Свидригайло надеялся при поддержке московского государя свергнуть Витовта и занять Литовский великокняжеский престол, однако ему это не удалось. Василий Дмитриевич вести масштабную войну со своим тестем не хотел. Сам же Свидригайло уже в период пребывания в Московском княжестве выказал полную неспособность к военной и политической деятельности. Например, во время нашествия в 1408 г. на московские земли ордынского войска эмира Идигу (Едигея) Свидригайло бросил на произвол судьбы вверенный ему Владимир и с малой дружиной спрятался в окрестных лесах. После этого его отношения с Василием Дмитриевич ухудшились, и уже в начале 1409 г. Свидригайло вернулся в Великое княжество Литовское[5].

Несмотря на все старания Витовта, Феодосий Полоцкий так и не стал митрополитом. Вероятно, в Константинополе опасались, что его поставление на митрополичий престол вызовет негативную реакцию у Василия Дмитриевича и будет чревато если не новой смутой и разделением Русской Церкви на 2 митрополии, то, по меньшей мере, ухудшением московско-византийских отношений. Все же поддержкой со стороны единоверного православного московского князя (как гарантированной почти при любых политических обстоятельствах) в Константинополе дорожили больше, чем отношениями с литовским правителем-католиком.

Поскольку со стороны московского государя никаких кандидатур заявлено не было, Патриарх Константинопольский Матфей решил поставить на Русскую митрополию нейтральную, как ему представлялось, фигуру — грека Фотия, прежде на Руси не бывавшего и никак не связанного ни с Московским, ни с Литовским великими князьями. Уроженец города Монемвасии в Морее (Пелопоннес) Фотий подвизался под началом опытного старца Акакия. В 1397 г. Акакий стал митрополитом Монемвасийским, и Фотий помогал своему учителю в управлении епархией. 2 сентября 1408 г. Фотий был хиротонисан Патриархом Матфеем в митрополита Киевского и всея Руси, несмотря на то, что сам он отнюдь не стремился к этому и даже противился своему назначению[6]. Вероятно, памятуя о конфликтных отношениях между новгородцами и митрополитом Киприаном, в Константинополе от имени императора Мануила Палеолога и Патриарха Матфея написали и направили в Великий Новгород специальную грамоту с известием о поставлении Фотия митрополитом. Новгородцев обязали признать нового Предстоятеля Русской Церкви и впредь ему подчиняться. В грамоте также говорилось о том, что Новгород должен признать за Фотием право на митрополичий суд и получение с него пошлин[7].

Новый митрополит не торопился с прибытием на Русь. Скорее всего, тому было несколько причин. Во-первых, Фотий не имел опыта архиерейского служения и должен был пройти какую-то начальную подготовку при Патриархе. Во-вторых, его поставление явилось неожиданностью не только для него самого, и теперь следовало задним числом уладить этот вопрос с великими князьями Московским и Литовским. Лишь 1 сентября 1409 г. Фотий прибыл из Византии в Киев и «на всю Роускоую землю"[8]. Очевидно, прежде всего он хотел установить свою власть в наиболее проблемной части епархии — в западнорусских землях, расположенных на территории Великого княжества Литовского и Польского королевства, и наладить отношения с Витовтом, который мог быть недоволен поставлением на митрополию не его ставленника Феодосия. В Киеве Фотий задержался до весны 1410 г. В это время он неоднократно встречался с великим князем Витовтом[9]. При этом Витовт потребовал от Фотия, чтобы тот имел свою резиденцию на территории Великого княжества Литовского. Судя по тому, что к весне митрополит решился выехать из Киева в Москву, его отношения с Литовским государем более или менее наладились. Возможно, Фотий убедил Витовта в том, что его пребывание в Москве будет временным и непродолжительным. Впрочем, литовскому князю в тот момент, скорее всего, было не до церковных дел: в 1409 г. началась продлившаяся до 1411 г. так называемая великая война между Польшей и Великим княжеством Литовским, с одной стороны, и Тевтонским орденом — с другой (в ходе этой войны 15 июля 1410 г. польско-литовские войска нанесли сокрушительное поражение Тевтонскому ордену в знаменитом сражении у Танненберга (Грюнвальда) в Пруссии).

22 апреля 1410 г. в канун Пасхи митрополит Фотий прибыл в Москву[10]. Вместе с ним сюда приехали монах Патрикий Грек и сопостник Фотия по ученичеству у старца Акакия иеромонах Пахомий Болгарин[11]. Оба они стали ближайшими помощниками Киевского митрополита, в частности, Патрикий получил должность митрополичьего ключаря. Митрополита Фотия, однако, ожидала в Москве не слишком радостная картина: за те почти 2 года, которые минули со времени кончины свт. Киприана, митрополичье хозяйство пришло в сильное запустение, имущество и земельные владения Первосвятительской кафедры оказались расхищены. Приложили к тому руку многие, в том числе сам великий князь Василий Дмитриевич. Сохранились 2 послания свт. Фотия к великому князю Московскому, написанные, вероятно, вскоре после приезда митрополита в Москву, которые содержат поучения, касающиеся, главным образом, темы уважения светской власти к имущественным правам Церкви. Митрополит, ставя в пример Василию Дмитриевичу византийских императоров и русских князей из числа его предков, довольно резко упрекал великого князя в том, что он «Церковь Божию уничижил, насилствуя, взимая неподобающая"[12].

Но несмотря на указанные обстоятельства, равно, как и на то, что Фотий начал свою деятельность на Руси с контактов с Витовтом, он, вероятно, произвел на великого князя Василия и других князей Московского дома после прибытия в Москву вполне благоприятное впечатление. Подтверждением этому может служить следующий факт: 14 мая 1410 г. скончался знаменитый герой Куликовской битвы удельный князь Серпуховской и Боровский Владимир Андреевич Храбрый, по завещанию которого во владение митрополиту Фотию было передано подмосковное село Кудринское с прилежащими деревнями[13].

Вскоре между великим князем Василием и свт. Фотием установились не просто дружественные отношения: московский государь стал духовным чадом митрополита, о чем свидетельствует тот факт, что в своих посланиях Фотий именует Василия «сыном», наставляет и поучает его[14]. О благожелательном отношении Василия Дмитриевича к Фотию говорят и обширные пожалования митрополичьей кафедре, сделанные московским государем: ростовская слобода Караш[15], митрополичьи села Андреевское и Мартемьяновское во Владимирском уезде. Митрополичьему нижегородскому Благовещенскому монастырю были пожалованы земли в Лыскове, Курмыше, Мещерске и др.[16] Василий Дмитриевич и впоследствии всячески поддерживал Фотия. Скорее всего, именно при содействии митрополита Фотия Московский государь породнился с византийским императорским домом Палеологов: в 1414 г. в Константинополе был заключен брак между дочерью Василия Дмитриевича великой княжной Анной Васильевной и наследником императорского престола Иоанном Палеологом, который стал предпоследним императором ромеев под именем Иоанна VIII[17].

Вскоре после своего приезда в Москву, в начале лета 1410 г., свт. Фотий совершил хиротонии новых епископов для епархий Северо-Восточной Руси. Архимандрит московского Спасского монастыря Сергий (Азаков) был поставлен епископом Рязанским и Муромским, а игумен ярославского Спасского монастыря Иоанн стал епископом Коломенским[18]. Продолжением активного администрирования Фотия в церковной жизни Северо-Восточной Руси стала отправка им послания к светским и церковным властям Пскова, датированного 22 июня 1410 г.[19] Послание содержит наставления по исправлению жизни духовенства и мирян. В нем речь идет о соблюдении псковичами церковных канонов. В частности, свт. Фотий напоминает о неканоничности 4-го брака, необходимости епитимьи за вступление в 3-й брак, запрещает употребление «слов неподобных, что лаются отцевым и матерним». Митрополит требовал от псковичей изгнать «лихих баб» — ворожей; запрещал игуменам, священникам и монахам торговать и заниматься ростовщичеством; писал о недопустимости существования монастырей, где монахи и монахини живут вместе; требовал искоренить языческий обычай судебных поединков «в поле», а также указывал на необходимость повторно крестить тех, кто был крещен самозваным священником.

Позднее, в 1410—1416 гг., Фотий направил псковичам еще одно послание[20], также касающееся соблюдения церковных канонов. В нем святитель укорял псковское духовенство за небрежение и требовал уклоняться от католического влияния при совершении миропомазания и крещения, что, как видно, имело место в этом городе, наиболее близком к границе с Ливонией и имевшем тесные торговые и культурные контакты с Западной Европой. Послание также содержало призыв направить из Пскова в Москву священника, чтобы он научился «церковным правилам» и «пению церковному», а также доставил в Псков святое миро, привезенное Киевским митрополитом из Константинополя.

Из этих грамот видно, что церковная жизнь Пскова находилась в то время не в самом лучшем состоянии. Вероятно, не последнюю роль в этом играли небрежение псковского духовенства своими обязанностями, низкий духовно-нравственный уровень клириков и мирян, усилившееся западное влияние на духовную жизнь Пскова, а также ослабление власти Новгородского архиерея по отношению к псковичам в условиях острого соперничества между Псковом и Новгородом. В этой связи Фотий продолжил политику своего предшественника Киприана, который оказывал непосредственное влияние на духовную жизнь Пскова, минуя Новгородского архиепископа. Безусловно, такими действиями Фотий стремился, в том числе, оказать давление на Новгород в условиях продолжающегося конфликта из-за непризнания новгородцами митрополичьего суда. Но нельзя не принимать во внимание и то обстоятельство, что Псков в это время был центром еретического движения стри­гольников, которые начав с крити­ки поставления священнослужителей за мзду, в дальнейшем пришли к отрицанию церковной иерархии и таинств. Поэтому в действиях Фотия следует видеть также архипастырскую заботу об искоренении ереси, уврачевании нравов псковской паствы и приведении в порядок церковной жизни в городе.

Об искренности стремления Фотия оздоровить духовно-нравственное состояние своей паствы свидетельствует и его отношение к мятежным новгородцам, продолжавшим отказывать митрополиту в судебной юрисдикции над Новгородом. 29 августа 1410 г. святитель написал послание к светским и церковным властям Великого Новгорода во главе с архиепископом Иоанном II, посадником и тысяцким[21]. Это послание по своему содержанию близко к тому, которое Фотий направил псковичам. Оно также касается темы соблюдения церковных канонов, воздержания от «пианьства. лишнего и пиров», особенно во время постов, запрещаются браки, заключенные без венчания, объявляются незаконными 4-е браки, устанавливается епитимья за вступление в 3-й брак, возбраняются судебные поединки. Фотий запрещает новгородцам, как ранее и псковичам, употребление «скверных словес» и обращение к ворожеям. Новгородским клирикам митрополит не позволяет торговать и «давать серебро в резы», венчать «девичок» младше 12 лет. Как и в Пскове, в Новгороде митрополитом были запрещены монастыри, имевшие одновременно мужские и женские общины. В женских обителях Фотий не позволял служить священникам-вдовцам.

Возможно, со стремлением митрополита Фотия повлиять на новгородское монашество, в целом остававшееся в стороне от того процесса духовного обновления, начало которому в Северо-Восточной Руси положил прп. Сергий Радонежский, было связано основание новгородской Отенской пустыни: летом 1410 г. «Харитонъ архимандритъ Киевский постави церковь Триехъ святителей на Красномъ острову"[22]. То, что основание обители совершил «архимандрит Киевский», может свидетельствовать о причастности к этому митрополита Фотия, по благословению которого, скорее всего, действовал Харитон.

Свт. Фотий много внимания уделял духовно-нравственному воспитанию духовенства и паствы, что сочеталось в нем с исключительной литературной плодовитостью. Он написал множество посланий, в которых касался важности священнического служения и необходимости ревностного его совершения[23]. В грамотах, адресованных духовенству, отражалось и нетерпимое отношение святителя к нравственным порокам клириков, осуждались «всякие нечистоты и пьянство"[24], священники призывались к строгому соблюдению канонического и литургического порядка. В качестве примера можно привести Фотиево послание к «иже начальство духовное содержащим и того желающим епископом и священническому и иноческому всему чину, и благородным и благоверным князем, и христоименитому всему исполнению святого людства"[25]. Канонической проблематике посвящено поучение о «находящих на нывсяческых владычных прещений"[26]. Темы взаимосвязи между человеческой греховностью и ниспосылаемыми Богом вразумлениями касаются поучения Фотия к пастве о бездожии[27] и «о еже многократ реченное и глаголанное и ныне паче о сим всем рыданное» и «Божьих казнех"[28]. Талантливый духовный писатель и ритор, Фотий также является автором ряда гомилий, посвященных различным церковным праздникам. Сохранились написанные им поучения на праздник Сретения Господня[29], в Неделю торжества православия[30], в Неделю о блудном сыне[31].

Летом 1410 г. едва начавшееся митрополичье служение Фотия чуть было не закончилось трагически. Митрополит приехал во Владимир в то самое время, когда на город напал отряд ордынского царевича Талыча. На сторону последнего встал нижегородский князь Даниил Борисович, обиженный тем, что московский князь Василий Дмитриевич присоединил его удел к своему княжеству. Митрополит едва сумел избежать гибели или пленения ордынцами: накануне набега он выехал в свою волость Сенеж на Святом озере, а затем укрылся от вражеской погони в лесах. Но во владимирском Успенском соборе ордынцы взяли в плен и зверски замучили ключаря Патрикия Грека, прибывшего на Русь в свите Фотия[32]. Жестокими пытками у него пытались выведать местонахождение спрятанной им митрополичьей ризницы, однако ключарь умер, так ничего и не сказав врагам. В ознаменование своего спасения митрополит Фотий основал на берегу Святого озера церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

Происшедшие во Владимире трагические события не ослабили активности Фотия и не повлияли на стиль управления, который оставался традиционным уже на протяжении почти полутора веков и предполагал его частые поездки по епархиям. Так, в январе-феврале 1411 г. митрополит по приглашению тверского князя Ивана Михайловича приехал в Тверь[33]. Здесь 2 февраля 1411 г. он возглавил выборы нового тверского епископа, совершавшиеся, согласно древней традиции, «во жребеи» из двух кандидатов — Парфения, игумена тверского Федорова монастыря, и Антония, игумена московского Ильинского монастыря. Очевидно, Парфений являлся ставленником тверского князя, тогда как москвича Антония выдвинул митрополит. В итоге архиереем был избран Антоний, который «не хотевъшимъ тферичемъ поставлен бысть епископомь"[34]. Фотий хиротонисал его невзирая на недовольство тверичей во епископа Тверского при участии Суздальского епископа Митрофана.

Несмотря на то, что Фотий начал свое митрополичье служение с деятельности в Литве, было очевидно, что в качестве основной своей резиденции он все же рассматривает Москву. Зимой 1411−1412 гг. сюда к митрополиту Фотию приезжал для переговоров Новгородский архиепископ Иоанн[35]. Через год митрополит совершил в Москве поставление Коломенского епископа Амвросия[36]. Тем не менее митрополит Киевский и всея Руси не хотел давать Витовту повода упрекать себя в небрежении делами западных епархий и был намерен уделять им не меньшее внимание, чем северо-восточным. Летом 1411 г. Фотий направился в Киев, где совершил поставление нового смоленского епископа Севастиана[37]. Фотий находился в литовской части Киевской митрополии более года — до осени 1412 г., затем направился в Галич[38], а 1 августа 1412 г. выехал в Луцк[39]. 8 сентября в Луцке Фотий совершил поставление епископа Туровского Евфимия[40], после чего возвратился в Москву. Скорее всего, именно в ходе этой поездки в западнорусские епархии свт. Фотий направил поучение братии Киево-Печерского монастыря, посвященное необходимости неукоснительного исполнения монастырского устава[41]. В послании также шла речь о вреде пьянства, запрещался выход иноков из обители без разрешения настоятеля. Второе поучение к Киево-Печерской братии было написано Фотием по случаю праздника Вознесения Господня[42].

Вскоре после этой поездки Фотия в пределы Западной Руси здесь стала складываться обстановка, крайне неблагоприятная для православной Церкви. 2 октября 1413 г. польский король Владислав II Ягайло и великий князь Литовский Витовт на сейме в Городло не только подтвердили польско-литовскую государственную унию[43], но и совместно утвердили так называемый Городельский привилей, которым подтверждались и расширялись права литовской католической знати. В частности, документ декларировал, что только католики могут занимать в Великом княжестве Литовском высшие государственные должности, пользоваться имущественными льготами и получать родовые гербы польской шляхты[44].

Очевидно, с намерением свт. Фотия устроить дела своих западнорусских епархий в условиях нового усиления католического прозелитизма следует связать принятое митрополитом решение вновь посетить Великое княжество Литовское во время поездки из Москвы в Константинополь, совершив при этом остановки в Смоленске и других городах, подвластных Витовту и Владиславу Ягайло. Весной 1414 г. Фотий выехал из Москвы и прибыл в Смоленск, где «остави свою казну"[45]. Возможно, митрополит предчувствовал, что его поездка в Литву может обернуться конфликтом и не напрасно: в Гродно, где святитель был на Благовещение и за богослужением произнес очередное поучение к пастве[46], его ограбили по приказу Витовта и «възврати ко Москве"[47]. Тем не менее в ходе этой неудачной поездки в Литву Фотию все же удалось поставить нового епископа: на Владимиро-Волынскую и Берестейскую кафедру митрополит рукоположил иеромонаха Герасима, выходца из Москвы[48], который впоследствии, около 1428 г., по желанию Витовта был переведен в Смоленскую епархию[49], а после смерти свт. Фотия поставлен митрополитом Киевским и всея Руси.

Причины агрессивного поведения Витовта по отношению к Фотию очевидны. Литовского великого князя по-прежнему не устраивал митрополит, под омофором которого православные Западной Руси составляли единую Русскую Церковь вместе со своими собратьями в Северо-Восточной Руси. Грюнвальдская победа придала уверенности Ягайлу и Витовту, и их стремление способствовать распространению католицизма в западнорусских землях усилилось. После Гродненского скандала 1414 г. Витовт запретил митрополиту Фотию приезжать в пределы Великого княжества Литовского и конфисковал принадлежавшие Русской митрополичьей кафедре земли, передав их литовской знати. Витовт также нашел замену Фотию в лице Григория Цамблака. При поддержке короля Владислава Ягайло великий князь Литовский обратился в Константинополь с предложением поставить Григория Цамблака митрополитом на Литовскую часть Русской Церкви.

Григорий Цамблак[50] родился около 1364−1365 гг. в Тырново, столице Второго Болгарского царства. Он происходил из валашского (молдавского) рода, представители которого осели в Византии, Болгарии и Сербии. Григорий принадлежал к болгарской ветви рода Цамблаков, известной с 1-й половины XIV в. Ранее на основании текста написанного Григорием Слова надгробного митрополиту Киприану считалось, что Григорий был племянником Киприана, но в настоящее время данное свидетельство о родстве многие исследователи понимают не в физическом, а в духовном смысле. Считается, что Григорий еще в молодости принял монашество и был близок к окружению Болгарского Патриарха Евфимия Тырновского, получив в этой среде хорошее образование. Позднее Григорий, вероятно, жил на Афоне, затем в Сербии, где возглавлял Дечанский монастырь. Он имел связи с Константинопольской Патриархией (возможно, через Евфимия Тырновского и Русского митрополита Киприана) и некоторое время жил в столице Византии. В 1401 г. Григорий упоминается как иеромонах и келейный инок Константинопольского Патриарха Матфея, который направил его вместе с Михаилом Архонтом для участия в переговорах в Сучаву, ко двору молдавского господаря Александра Доброго. По окончании переговоров Григорий остался в Сучаве, где написал немало литературных трудов. В 1406 г. митрополит Киприан пригласил Григория в Москву, но смерть святителя застала Цамблака, когда он находился в Великом княжестве Литовском. И хотя Григорий уже тогда познакомился с великим князем Витовтом, вскоре он вернулся в Константинополь и стал игуменом Плинарийского монастыря Пресвятой Богородицы[51].

В 10-х гг. XV в. Григорий вновь приехал в пределы Великого княжества Литовского, где активно подключился к борьбе Витовта за создание отдельной Западнорусской митрополии. Не исключено, что Цамблак успел побывать и в Москве, о чем, однако, сохранились лишь крайне смутные упоминания в западнорусских летописях[52]. Как сообщает в своем Окружном послании митрополит Фотий[53], Григорий Цамблак лично ездил в Константинополь по поводу предложения Витовта поставить его митрополитом на Литву. Возможно, Григорий рассчитывал, что в этом ему помогут его былые связи при Патриаршем дворе. Но вопреки ожиданиям Цамблак натолкнулся в Константинополе на резко негативное отношение к идее поставления отдельного митрополита на Литву. «От Святейшаго Вселенскаго Патриарха Евфимия и от Божественного и священнаго збора извержен бысть из сану и проклят», — сообщал в Окружном послании свт. Фотий.

Разгневанный позицией Константинополя Витовт направил в марте 1415 г. в столицу Византии своих послов, которые вновь потребовали поставления Григория Цамблака митрополитом на Литву, угрожая, что в противном случае епископы западнорусских епархий поставят митрополита самостоятельно, без благословения Патриарха. Поскольку ответа от Патриарха Витовт так и не дождался, 15 ноября 1415 г. в Новогрудке по его повелению был созван Собор православных епископов Великого княжества Литовского, на котором изверженный из сана и преданный анафеме Григорий Цамблак в нарушение канонов был избран митрополитом[54]. Как отмечает московский летописец, Григорий Цамблак был поставлен «не по правилом святых отець, не шля в Царюграду"[55].

Под грубым нажимом Витовта архиереи западнорусских епархий («епискупи Киевское митропольи») направили митрополиту Фотию послание, в котором обвинили святителя в том, что он якобы нарушал апостольские и святоотеческие правила, в связи с чем сообщали, что отказываются признавать его власть над собой («не имамы тя епископа»)[56]. Архиереи Великого княжества Литовского и Польского королевства также опубликовали Окружное послание, в котором заявили об отказе признавать над собой юрисдикцию митрополита Фотия[57]. Документ подписали Полоцкий архиепископ Феодосий Грек, епископы Исаакий Черниговский и Брянский, Дионисий Луцкий, Герасим Владимиро-Волынский, Геласий Перемышльский, Севастиан Смоленский, Харитон Холмский и Евфимий Туровский. Эти епископы мотивировали свои действия тем, что в Константинополе, где Григорию Цамблаку отказали в поставлении на митрополию, получение сана зависит от воли императора и от подносимых грекам денег. В качестве примера авторы послания приводили эпизоды из недавней истории Русской Церкви, указывая на смутные обстоятельства, сопутствовавшие поставлению в митрополиты Киприана, Пимена и Дионисия и «иныхъ многыхъ», которые «не смотряше на честь церковную, но смотряше на злато и сребро много», из-за чего «отвсюду быша долгы великы, и проторы мнози, и молвы, и смущениа, и мятежи, убийства, и, еже всехъ лютейше, безчестие церкви Киевской и всей Руси». Великий князь Литовский Витовт от своего имени издал окружную грамоту об отделении Киевской (Литовской) митрополии от Русской Церкви[58]. В ней также содержалась критика в адрес свт. Фотия в том, что митрополит якобы перевез из Киева в Москву некую драгоценную церковную утварь и разорил Киев своими поборами. Витовт объявлял, что вместо Фотия митрополитом Киевским отныне будет признавать Григория Цамблака.

Незаконно ставший митрополитом Цамблак не только пытался оправдать свое поставление, состоявшееся с явным нарушением канонов (очевидно, что именно ему принадлежит ключевая роль в составлении посланий от имени собора западнорусских епископов и Витовта, в которых имеются ссылки на практику Болгарской и Сербской Церквей), но сразу же попытался расширить свою юрисдикцию. Подобно своему предшественнику Литовскому митрополиту Роману, Григорий Цамблак стремился подчинить себе те епархии Северо-Восточной Руси, которые находились на территории княжеств, независимых от Москвы. Сохранилось послание Григория Цамблака, адресованное Тверскому князю Ивану Михайловичу, в котором ставленник Витовта именует себя «митрополитом Киевским и всея Руси» и, сообщая князю о своем избрании, дерзко вменяет ему в обязанность молиться за него[59]. Не исключено, что подобные послания Цамблак мог отправить и в другие неподвластные Москве города, например, в Новгород, Псков, Рязань. Тем не менее ни в одной из великорусских епархий Григорий не был признан законным митрополитом, и подчинения его власти не последовало. Впоследствии (после начала автокефалии Русской Церкви) в текст архиерейской присяги великорусских епископов были внесены слова: «Отрицаюся и проклинаю Григориева Цамблакова раздрания, якоже есть проклято"[60].

Узнав о происшедшем в Новогрудке соборе и избрании Григория Цамблака митрополитом, свт. Фотий в конце 1415 или начале 1416 г. также направил православным епископам, духовенству и мирянам Великого княжества Литовского окружное послание[61]. В нем говорилось «о нынешнем новом разрушении и мятежи церковнем"и незаконности поставления Григория Цамблака на Киевскую кафедру. В послании осуждались не только действия Цамблака, но и архиепископа Полоцкого Феодосия Грека, чье архиерейское достоинство Фотий отвергал ввиду его противоканонических действий («не-епископе полочьскый Феодосие»). Свт. Фотий напоминал, что укоряющий его за якобы допущенную митрополитом симонию Феодосий ранее (в 1407 г.) сам безуспешно добивался в Константинополе «по мьзде» своего поставления на Русскую митрополию.

Фотий, по-видимому, тогда же отправил грамоту о незаконных действиях Григория Цамблака в столицу Византии. Ставший Патриархом Константинопольским в мае 1416 г. Иосиф II подтвердил решение своего предшественника Евфимия. Патриарх сообщил в Москву о проведении в Константинополе церковного Собора, на котором «священныя святители, митрополиты всечестнейшия ираклийскый, и ангирьскый, и инии мнози» общим судом осудили действия Григория Цамблака. Иосиф II сообщал о том, что византийский император Мануил II Палеолог направил грамоту к Литовскому великому князю Витовту «о исправлении вещи сиа». Патриарх уверял, что «никако да не будет от нас послабление» в отношении Григория Цамблака, а также написал Фотию и великому князю Василию Дмитриевичу, что суд Патриаршего Синода предал Цамблака «по извержению в отлучение и в проклятие"[62].

Мнение А. А. Турилова о том, что, «по свидетельству Густынской летописи, Патриарх Иосиф в конце концов признал избрание» Григория Цамблака[63], следует признать ошибочным. Делая такое заключение, автор не приводит ссылки на текст Густынской летописи, а ссылается на работу Я. Фиялека[64]. Между тем в оригинальном тексте Густынской летописи содержится абсолютно фантастический рассказ о поставлении Григория Цамблака на митрополию, в котором сообщается, что избрание Григория западнорусскими архиереями якобы проходило по благословению Константинопольского Патриарха Каллиста[65]. Однако Патриарх Каллист II Ксанфопул возглавлял Константинопольскую Церковь в течение нескольких месяцев в 1397 г., а Патриарх Каллист I управлял ею в 1350—1360-х гг. И вообще, как было сказано выше, поставление Григория на митрополию состоялось не только без Патриаршего благословения, но стало прямым нарушением волеизъявления Константинопольского Первосвятителя, каковым на тот момент являлся Патриарх Евфимий. Очевидный анахронизм не позволяет считать Густынскую летопись достоверным источником относительно событий, связанных с деятельностью Григория Цамблака.

В качестве неканонического Первоиерарха православной Церкви в Великом княжестве Литовском Григорий Цамблак успел сделать немного. Практически единственным значимым его деянием на этом посту стала поездка православной церковной делегации во главе с Григорием на Констанцский собор. Однако ее инициатива принадлежала отнюдь не Цамблаку, а Ягайлу и Витовту, которые, по сути, вынудили Григория принять участие в этом мероприятии католической Церкви. Это видно, в частности, уже по тому факту, что Григорий Цамблак приехал на Констанцский собор спустя 2 года после начала его заседаний, что практически совпало по времени с началом его деятельности в качестве главы православной Церкви в Великом княжестве Литовском. Скорее всего, Григория и подчиненное ему духовенство пришлось долго уговаривать принять участие в Констанцском соборе. При этом намерения и полномочия Григория оставались самыми приблизительными и мало к чему обязывающими. В послании к папе Мартину V от 1 января 1418 г. король Владислав II Ягайло, сообщив о выезде Григория Цамблака в Констанц, отмечал, что он едет предложить и обсудить возможные пути и способы соединения православной и католической Церквей[66]. Но в послании участникам Констанцского собора Ягайло и Витовт признавались, что западнорусское православное духовенство выступает против унии с католиками[67].

Григорий выехал в Констанц в конце 1417 г.[68] и прибыл на собор 19 февраля 1418 г. в сопровождении большой свиты. 25 февраля он был торжественно принят папой Мартином V в присутствии императора Священной Римской империи Сигизмунда I Люксембурга. Григорий произнес приветственную речь, обращенную к понтифику и, возможно, «Слово похвальное…», адресованное участникам Собора в целом[69]. Скорей всего, Григорий, как и митрополит Киприан, которого польский король и литовский великий князь также пытались вовлечь в униональные проекты, не являлся сторонником церковной унии в том ее понимании, которое было свойственно Риму, требовавшему подчинения восточных христиан власти папы на основе католического вероучения. В то же время Григорий был готов обсуждать с католиками спорные догматические вопросы и искать пути достижения церковного единства. В своей речи к Папе Мартину V и участникам Констанцского собора Григорий Цамблак предлагал созвать совместный с католиками Собор, на котором следовало бы обсудить догматические расхождения между Восточной и Западной Церквами[70]. Даже великорусские летописи не только не упрекают Григория в униатстве, но изображают его ревнителем православия, призывавшим Витовта оставить католичество и вернуться в лоно православной Церкви, в которой он некогда был крещен[71]. Правда, Ягайло, сообщая о смерти Григория папе Мартину V, выражал скорбь по поводу кончины архиерея, который, по словам короля, стремился к унии православной Церкви с Римом и при помощи которого ее легко было бы осуществить[72].

23 апреля 1418 г. Собор в Констанце завершил свою работу. Григорий Цамблак без каких-либо результатов в вопросе об унии вернулся в Великое княжество Литовское[73]. Более никаких сведений о деятельности Григория источники не содержат. Зимой 1419−1420 гг. он скончался в Киеве[74], скорее всего, во время эпидемии. Ранее высказывалось предположение, что в реальности Григорий не умер в указанное время, а покинул незаконно занимаемую им митрополичью кафедру и уехал в Молдавию, где принял схиму с именем Гавриил в Нямецком Вознесенском монастыре. Согласно этой версии, бывший митрополит прожил в обители еще около 30 лет, продолжая заниматься литературными трудами. Однако в настоящее время данное мнение признано ошибочным. Доказано, что схимник Гавриил Нямецкий подвизался уже в 1412—1413 гг., т. е. прежде, чем Григорий Цамблак был избран неканоническим митрополитом Киевским[75].

Возвращаясь к деятельности митрополита Фотия, следует отметить, что враждебные по отношению к законному митрополиту Киевскому действия Витовта, несомненно, огорчили святителя, но не привели к ослаблению его активности в церковных делах. Буквально через несколько месяцев после скандальных событий в Гродно, 15 августа 1414 г., Фотий, вероятно, не без умысла подтвердить свой статус, устроил в Москве масштабную акцию — вместе с оставшимися верными ему архиереями, духовенством и мирянами митрополит торжественно встретил Колочскую чудотворую икону Божией Матери[76]. Свою юрисдикцию над великорусскими епархиями Фотий подтвердил и возглавив 12 июля 1418 г. в Москве хиротонию нового Ростовского владыки Дионисия[77].

Потерпев неудачу в западнорусских епархиях Русской Церкви, митрополит Фотий попытался компенсировать ее мерами, которые укрепили бы его власть в другом проблемном для него регионе — Новгороде и Пскове. Юрисдикция Фотия над Великим Новгородом более чем убедительно была подтверждена совершенной им хиротонией нового Новгородского владыки Самсона, инока Спасского Хутынского монастыря, который был избран и наречен во архиепископа новгородцами 11 августа 1415 г. 23 февраля 1416 г. Самсон выехал из Новгорода в Москву на поставление[78]. 21 марта свт. Фотий совершил в Москве его священническую хиротонию, а на следующий день Самсон был рукоположен «епископом Новоугородоу» и «наречень бысть от митрополита Семион"[79]. Фотий совершил поставление Самсона-Симеона вместе с епископами Григорием Ростовским, Митрофаном Суздальским, Антонием Тверским, Тимофеем Сарайским и Исаакием Пермским. Столь большое число архиереев — участников хиротонии Новгородского владыки не являлось случайностью, равно как и присутствие на ней великого князя Василия I Дмитриевича и его братьев Юрия и Константина. Это была очевидная демонстрация того, что все великорусские епархии, включая Новгородскую, продолжают считать Фотия законным Русским митрополитом.

Свт. Фотий также стремился подчеркнуть свои митрополичьи полномочия по отношению к Пскову, вновь демонстрируя сугубое внимание к проблемам церковной жизни этого города. 9 сентября 1416 г. он направил из Москвы послание к светским и духовным властям Пскова, где не только затрагивалась традиционная тема необходимости соблюдения псковичами церковных правил, но и шла речь о неканоничности действий Витовта и Григория Цамблака. Митрополит Фотий отмечал, что следует принимать всех христиан, бежавших из Великого княжества Литовского от «церковного мятежа"[80]. 23 сентября 1416 г. он отправил в Псков еще 2 послания. Первое содержало осуждение еретиков-стригольников и подтверждало законность взимания церковных ставленнических пошлин[81]. Второе касалось темы соблюдении поста в канун Богоявления и на Воздвижение, на Преполовение Пасхи и Усекновение главы Иоанна Предтечи, времени совершения литургий Василия Великого и Иоанна Златоуста, чинопоследования водружения креста, поста на Воздвижение и других литургических моментов. Также в нем шла речь о порядке погребения самоубийц и причащения немых, об очистительных молитвах над товарами «из Немечскыя земли», запрещалось употребление в пищу мяса удавленных животных и птиц и занятие ростовщичеством[82]. 24 сентября 1416 г. Фотий направил в Псков очередную грамоту, в которой объявлял псковичам о снятии с них крестного целования и об отмене уставной грамоты, данной им князем Константином Дмитриевичем, братом великого князя Василия I Дмитриевича. Грамота была выдана псковичам по просьбе их посольства во главе с посадником Якимом[83].

И в дальнейшем внимание митрополита Фотия к псковской пастве не ослабевало. Он регулярно обращался к псковичам с посланиями. Так, 27 июня 1418 г. святитель направил грамоту в псковский Снетогорский монастырь, в которой говорилось о необходимости соблюдения монашествующими общежительного устава и неподсудности настоятеля и старцев обители мирским судьям[84]. 12 августа 1419 г. митрополит Фотий вновь отправил послание к псковскому духовенству с ответами на письмо, посланное к митрополиту «с веча» псковичей. Речь в нем шла о порядке совершения проскомидии и о других литургических вопросах. Митрополит также разъяснял псковичам, как следует ремонтировать церковные кресты, сжигать ветхие деревянные храмы и проч.[85]

Кончина Григория Цамблака зимой 1419−1420 гг. сделала возможным примирение митрополита Фотия с великим князем Витовтом. Очевидно, Витовт столкнулся с большими трудностями в деятельности православной Церкви в западнорусских землях. Это может служить косвенным подтверждением того, что Григорий Цамблак так и не был признан законным митрополитом в Константинополе, и по этой причине нормальное течение церковной жизни в Великом княжестве Литовском оказалось нарушено настолько, что это имело политические последствия, неприятные для Витовта.

Очевидно, что уже весной 1420 г. между Фотием и Витовтом шла переписка по поводу возможного примирения, так как 1 июня 1420 г. митрополит Киевский и всея Руси, сопровождаемый Коломенским епископом Амвросием, выехал из Москвы в Великое княжество Литовское. Вскоре в Новогрудке состоялась встреча Фотия с Витовтом. Там же митрополит имел беседу с послом византийского императора Мануила II Палеолога Мануилом Филантропеном[86], который, скорее всего, выступал посредником в деле примирения Фотия и Витовта[87]. Вероятно, уже во время этой встречи была достигнута договоренность о возвращении Фотия к управлению православными епархиями в Великом княжестве Литовском, после чего митрополит получил возможность их объехать и проинспектировать. Из Новогрудка Фотий отправился в Киев[88]. Этот визит явно имел символическое значение: Фотий демонстрировал, что восстанавливает свою законную, но попранную Цамблаком юрисдикцию над Первопрестольным градом Русской Церкви. Скорее всего, с этой поездкой связано написание митрополитом еще одного послания братии Киево-Печерского монастыря об исполнении монашеского устава[89], а также, вероятно, появление датируемого 1420−1428 гг. окружного послания, адресованного православному духовенству, князьям и мирянам Великого княжества Литовского о «казнех Божиих"[90].

Из Киева Первосвятитель направился в Слуцк, где крестил князя Семена Александровича, сына Слуцкого князя Александра (Олелько) Владимировича, внука Киевского князя Владимира Ольгердовича[91]. Во 2-й половине 1420 — начале 1421 г. митрополит Фотий побывал в Мозыре, Галиче, Львове, Владимире-Волынском, Вильно, Борисове, Друцке, Тетерине, Мстиславле, Смоленске[92]. Из географии поездок св. Фотия видно, что в это время ему подчинялись православные епархии как на территории Литвы, так и Польши, т. е. единство Русской Церкви в этот период было им целиком восстановлено.

Весной 1421 г. свт. Фотий вернулся в Москву, но уже летом 1422 г. вновь направился в Великое княжество Литовское на встречу с Витовтом[93]. Подробности этой поездки неизвестны. Возможно, она была связана с тем, что великая княгиня Московская Софья Витовтовна решила посетить своего отца: летописец сообщает, что Фотий поехал в Литву «наперед великиа княгини Софьи». После этого в течение почти 3 лет о деятельности Фотия летописи практически ничего не сообщают, фиксируя лишь факт совершения им в октябре 1424 г. в Москве хиротонии Евфимия I во архиепископа Новгородского[94]. Можно думать, что молчание летописцев относительно событий с участием митрополита связано как с отсутствием каких-либо значительных событий, так и с нормальным в целом и бесконфликтным характером церковной жизни в этот недолгий период, чему способствовали и московско-литовские отношения, которые складывались тогда весьма дружественно.

Летом 1417 г. неожиданно скончался старший сын и наследник великого князя Василия Дмитриевича 20-летний князь Иван Васильевич. В результате наследником Московского престола стал 2-летний князь Василий Васильевич (будущий Василий II Темный), что сразу же было зафиксировано в написанном в том же году завещании Василия Дмитриевича. Однако, как известно, в духовной грамоте Димитрия Донского, составленной еще до того, как у Василия Дмитриевича появились дети, наследником последнего был назван князь Звенигородский и Галичский Юрий. Желая обеспечить переход великокняжеского престола к сыну, а не к брату, Василий Дмитриевич решил сделать главным гарантом своего завещания тестя — великого князя Литовского Витовта, который должен был поддержать права своего малолетнего внука. Чтобы получить поддержку Витовта, Василий Дмитриевич был вынужден проводить в отношении Литвы максимально дружественную политику. В частности, это выразилось в том, что в 1422 г. московские полки участвовали в походе Витовта против Тевтонского ордена. Напротив, во время нового конфликта Пскова с Литвой Василий Дмитриевич не оказал псковичам никакой (даже дипломатической) поддержки, дабы не взывать неудовольствия со стороны тестя[95]. Разумеется, в таких условиях роль митрополита Фотия как объединяющего в своей юрисдикции и великорусские, и западнорусские земли многократно возросла.

27 февраля 1425 г. произошло событие, радикально изменившее ход государственно-политической истории Руси и отразившееся на ее церковной жизни: в возрасте 53 лет скончался великий князь Василий I Дмитриевич, и на великокняжеский престол вступил 10-летний Василий II Васильевич (правил с перерывами до 1462 г.). Против юного великого князя сразу же выступил его дядя Юрий Дмитриевич, оспоривший законность перехода престола от отца к сыну и апеллировавший к древнему «лествичному» принципу престолонаследия: от старшего брата к младшему. От позиции митрополита в этом конфликте зависело очень многое, и свт. Фотий вместе с матерью Василия Васильевича великой княгиней Софьей Витовтовной фактически принял управление государством в свои руки.

Митрополит безоговорочно встал на сторону Василия Васильевича по ряду причин. Прежде всего, наследование престола от отца к сыну уже успело стать почти вековой традицией в Московском великокняжеском доме. Оно было символом и политическим стержнем того объединительного курса, который проводили московские государи. Юрий же апеллировал к удельному порядку, отжившему свое и ставшему препятствием на пути к объединению Руси. Фотий не мог не поддержать Василия II и потому, что являлся духовным гарантом завещания Василия Дмитриевича. Наконец, встать на сторону Юрия Звенигородского означало бы для Фотия вновь рассориться с Витовтом и, следовательно, снова потерять юрисдикционный контроль над западнорусскими епархиями и разрушить с таким трудом достигнутое единство Русской Церкви.

Внутри Московского княжеского дома, прежде всегда на редкость единого и дружного, впервые возникла серьезная распря, вылившаяся в усобицу. Юрий Звенигородский стал собирать полки. Сторонники Василия также начали готовиться к военным действиям. 27 февраля 1425 г. митрополит Фотий направил своего боярина Иакинфа Ослебятева в Звенигород к князю Юрию Дмитриевичу с требованием признать великим князем Василия II Васильевича[96]. Однако Юрий продолжал упорствовать. Он бежал в Галич Мерьский и стал готовиться к выступлению на Василия. Но благодаря усилиям свт. Фотия кровопролития удалось избежать. Митрополит лично поехал в Галич на встречу с Юрием Дмитриевичем, надеясь уговорить его прекратить усобицу[97]. Переговоры прошли безрезультатно — Юрий не собирался отказываться от своих амбиций. Митрополит Фотий уехал в Москву, отказавшись выполнить просьбу Юрия и благословить князя, его дружину и жителей города[98]. После этого в Галиче начался падеж скота и мор среди людей. Устрашенный князь Юрий счел болезни наказанием свыше за свое неуважение к Первосвятителю. От своих притязаний на престол он, впрочем, и на сей раз не отказался, но все же обещал не добиваться великого княжения силой, а решить спор с племянником, обратившись за судом к хану в Орду.

Софье Витовтовне и Фотию, опиравшимся на поддержку великого князя Литовского Витовта, чьим ставленником был хан Улуг-Мухаммад, удалось добиться в Орде решения в пользу Василия II. 11 марта 1428 г. был заключен договор, по которому Юрий Дмитриевич признал себя «братом молодшим» своего племянника великого князя Василия Васильевича[99]. Но впоследствии, когда ушли из жизни великий князь Витовт и митрополит Фотий, с авторитетом и силой которых Юрий был вынужден считаться, мятежный князь Звенигородский возобновил свои домогательства великокняжеского престола.

О последних годах жизни и митрополичьего служения свт. Фотия свидетельств сохранилось немного. Известно, что осенью 1425 г. митрополит направил архимандрита Иону с чудотворной Петровской иконой Божией Матери в Тверь[100]. Возможно, это событие было связано с тем, что на Руси в это время распространялась эпидемия. Так, летописец сообщает, что осенью 1425 г. болезнь дошла до Москвы, в связи с чем митрополит Фотий в декабре выехал в свое село Бисеровское, а затем во Владимир[101]. Здесь он 2 февраля 1426 г. написал послание по поводу морового поветрия к псковичам, так как от посольства псковского посадника Федора узнал, что болезнь пришла и на Псковскую землю[102]. Во Владимире митрополит находился до Пасхи 1426 г, во время празднования которой вновь, как и в начале своего служения, подвергся угрозе со стороны ордынцев: «Бысть преполохь татаръскыи, с великою нужею едьва свершися Божествену литоръгию"[103]. Лишь после праздника Троицы Фотий вернулся в Москву. Осенью святитель посетил второй по значимости город Московского княжества — Коломну, а после празднования Рождества Христова направился в Великое княжество Литовское, куда прибыл в январе 1427 г., находился там 7 недель[104] и весной вернулся в Москву. Здесь 13 апреля 1427 г. Фотий совершил поставление епископа Ростовского и Ярославского Ефрема[105].

В это время продолжался конфликт Фотия с Великим Новгородом из-за непризнания митрополичьего суда. Ввиду упорства новгородцев после смерти в декабре 1428 г. Новгородского архиепископа Евфимия I митрополит Фотий даже отказался поставить ему преемника и рукоположить на Новгородскую кафедру Евфимия II Вяжищского. Специальной гра­мотой Фотий разрешил Тверскому епископу Илии рукополагать священников и диаконов на соседние новгородские приходы[106].

В последние годы жизни свт. Фотий продолжал много времени уделять написанию разного рода поучений и посланий к своей пастве. По-прежнему много места в эпистолярном наследии Фотия занимали проблемы духовной жизни Пскова. 24 сентября 1425 г. датировано очередное послание Фотия к псковичам, написанное в ответ на их послание, привезенное митрополиту священником Иевом (Иовом). Речь в нем вновь шла о вопросах, касающихся канонической дисциплины: митрополит напоминал о запрете овдовевшим священникам жениться вторично, а вдовам-попадьям выходить замуж, предписывал возвращать монахов-расстриг в монастыри, воспрещал супругам постригаться в монашество втайне друг от друга, игуменам исполнять обязанности духовников у мирян, мирянам вступать в 3-й брак, выступал против сохраняющихся языческих традиций[107]. Свт. Фотий в посланиях к псковичам и новгородцам поднимал все эти многочисленные дисциплинарные вопросы неслучайно: в период его митрополичьего служения в этих северо-западных городах Руси продолжала оставаться весьма актуальной проблема ереси стригольников[108].

Последние 2 послания свт. Фотия в Псков, написанные в 1427 г., касаются уже не столько мер, призванных оздоровить духовно-нравственную жизнь псковичей и тем самым противостоять пропаганде еретиков, сколько способов борьбы с ересью. Датированное 22 июня 1427 г. послание митрополита Фотия в Псков против стригольников[109] посвящено, прежде всего, защите канонического достоинства духовенства и определяет прещения, которые следует налагать на еретиков. Митрополит предписывает отлучать от Церкви нераскаявшихся еретиков, причем, в случае ожесточенного сопротивления со стороны стригольников Фотий обещает созвать Собор для масштабного суда над ними (до чего, впрочем, дело так и не дошло).

23 сентября 1427 г. Фотий направил в Псков еще одно послание о стригольниках[110], где говорится об «обыске» и наказаниях последних. Митрополит Фотий призывает псковичей продолжить преследование еретиков. Отчаявшийся бороться с ересью одним лишь убеждением, митрополит приказывает православным псковичам не сообщаться с еретиками и наказывать их «казньми, толико не смертными, но внешними казньми и заточеньми». Предостерегая от пролития крови еретиков («толико кровь и смерть да не будуть на таковых, но инако всяко»), митрополит Фотий верил, что заблуждающихся приверженцев ереси можно убедить вернуться в лоно Церкви и призывал псковских священников воздействовать на стригольников словом: «Да и о сем же, господни священници, смотрите: о сущих тех в вас развращенных от врага диявола стригольницех прилежне зрите, како направити их в богоразумие и в познание истинны Евангелия слушати и апостольскых и отеческых преданей». Одновременно Фотий возвращался и к теме нравственной чистоты как главного препятствия на пути распространения ереси. Митрополит осуждал «ротников», что «крест целуют накриве"(т. е. клятвопреступников, нарушающих крестное целование) и запрещал избирать таковых церковными старостами, равно как и двоеженцев и троеженцев. Именно усилиями Фотия во многом удалось обуздать это еретическое движение, и в дальнейшем оно пошло на убыль: сведений об этой ереси в последующие годы практически не встречается.

В августе-октябре 1430 г. состоялась последняя поездка свт. Фотия в пределы Великого княжества Литовского. Митрополит Киевский и всея Руси прибыл в Тракайский замок, резиденцию великого князя Литовского Витовта, вместе со своим подопечным — молодым великим князем Московским Василием II Васильевичем. В числе других знатных гостей, включая великого магистра Тевтонского ордена и многочисленных князей и послов европейских государей, Василий и Фотий были приглашены в Троки (Тракай) в связи с предполагавшейся в августе 1430 г. коронацией Литовского государя и принятием Витовтом королевского титула.

Приближавшийся к 80-летнему возрасту Витовт находился в зените своего могущества. Его вассалами признали себя не только верховские князья, правившие в княжествах в бассейне верхней и средней Оки, но также князья Рязанские и Пронские. Тверской князь Борис Александрович хотя и не признавал себя вассалом литовского князя, но заключил с ним договор, согласно которому обязался помогать ему против любых недругов. Но намерение Витовта стать королем пришлось не по нраву польской знати, опасавшейся, что Литва таким образом выйдет из династической унии с Польским королевством. Первоначально согласившийся на коронацию Витовта Польский король Владислав Ягайло решил ей воспрепятствовать. Послы императора Священной Римской империи Сигизмунда Люксембурга, которые должны были доставить Витовту корону, были задержаны поляками по пути в Литву. Коронация Витовта не состоялась. Удрученный великий князь Литовский скончался 27 октября 1430 г. Весть об этом застала митрополита Фотия и великого князя Московского Василия в Новогрудке. Здесь же состоялась встреча свт. Фотия с пришедшим к власти в Литве великим князем Свидригайло Ольгердовичем (правил как великий князь Литовский в 1430—1432 гг.) и его братом польским королем Владиславом Ягайло[111].

Митрополит Киевский и всея Руси свт. Фотий скончался в Москве 2 июля 1431 г. Выдающийся Первосвятитель был с почетом погребен в Успенском соборе Московского Кремля[112]. Вероятно, уже вскоре после кончины свт. Фотия в Москве состоялось наречение епископа Рязанского свт. Ионы на Киевский митрополичий престол (точная дата этого события неизвестна, Е. Е. Голубинский считал, что оно имело место во 2-й половине 1432 г.)[113]. Сохранилась датированная 11 марта 1433 г. грамота Ионы, «нареченного в святейшую митрополью Рускую», которую святитель послал в нижегородский Печерский Вознесенский монастырь[114]. 27 августа 1433 г. датирована адресованная на имя свт. Ионы духовная грамота князя Василия Васильевича[115], внука последнего независимого галичского князя Дмитрия Ивановича. Очевидно, что данный документ, не имеющий отношения к Рязанской епархии (вотчина князя Василия Васильевича располагалась в Дмитровском уезде, который никогда не входил в состав Рязанской епископии, но находился в составе митрополичьей области), обращен к свт. Ионе как нареченному митрополиту, а не простому епархиальному епископу[116]. В грамоте И. В. Минина, выданной землевладельцем при пожаловании села Аксиньинское в Звенигородском уезде в дар митрополичьей кафедре, также говорится, что она выдана «Ионе епископу нареченому в святейшую митрополью Русскую"[117]. Правда, грамота эта не имеет точной датировки и может быть отнесена к 1441−1448 гг., когда свт. Иона также считался нареченным митрополитом. Таким образом, можно признать неоспоримым факт избрания епископа Рязанского и Муромского Ионы на митрополию, по меньшей мере, к началу 1433 г., хотя в Житии Новгородского архиепископа Ионы содержится известие, что «благословение патриарше» на митрополию было получено св. Ионой еще при жизни митрополита Фотия[118]. Но поскольку памятник этот создан спустя более столетия после описываемых событий (около 1539 г.), его свидетельство нельзя считать вполне достоверным.

Между тем, несмотря на свое избрание и наречение на митрополию, свт. Иона не имел возможности отправиться в Константинополь за Патриаршим благословением по причине возобновления после смерти свт. Фотия борьбы за великокняжеский престол между Василием II Васильевичем и Юрием Дмитриевичем. Поскольку до лета 1432 г. исход спора о великом княжении оставался неясен, московский ставленник на митрополию не мог быть отправлен на поставление к Патриарху. Этой паузой поспешил воспользоваться великий князь Литовский Свидригайло Ольгердович, который направил в Константинополь на поставление митрополитом Киевским и всея Руси своего кандидата — Смоленского епископа Герасима[119]. Точное время поездки Герасима в столицу Византии неизвестно, но, скорее всего, епископ направился туда уже весной 1432 г., так как вернувшийся в Москву 29 июня 1432 г. великий князь Московский Василий II уже не имел возможности воспрепятствовать действиям Литовского великого князя.

В любом случае Свидригайло успел отправить Герасима к Патриарху до того, как в ночь с 31 августа на 1 сентября 1432 г. в Ошмянах, по дороге в Брест, где должна была состояться встреча Свидригайло с его братом Польским королем Владиславом Ягайло, Литовский государь подвергся нападению со стороны своих вельмож и едва успел спастись бегством в Полоцк. На Литовский великокняжеский престол литовская знать, недовольная правлением жестокого и самовластного Свидригайла, посадила Сигизмунда Кейстутовича (правил как великий князь в 1432—1440 гг.), брата Витовта. Эти события положили начало междоусобной войне в Великом княжестве Литовском между князьями Свидригайло Ольгердовичем и Сигизмундом Кейстутовичем, не менее затяжной (протекала в период с 1432 по 1439 гг.) и ожесточенной, чем усобица в доме Московских князей.

Неизвестно, какими соображениями руководствовался Свидригайло, выбирая кандидата в митрополиты. Можно предположить, что при этом литовский великий князь мог принять во внимание московское происхождение Смоленского владыки Герасима, который был «родом москвитин, Титов сын, Болванов внук"[120]. То, что Герасим являлся московским уроженцем, хотя и давно уже натурализовавшимся в Великом княжестве Литовском, могло дать Свидригайло надежду на то, что Василий II Васильевич в конечном счете признает Герасима митрополитом.

Весной 1414 г. Герасим, к тому времени иеромонах, был поставлен во епископа Владимиро-Волынского и Берестейского[121]. Как Владимиро-Волынский епископ Герасим в 1415 г. участвовал в инспирированном великим князем Литовским Витовтом соборе архиереев западнорусских епархий Киевской митрополии, которые постановили выйти из юрисдикции митрополита Фотия и избрали своим митрополитом Григория Цамблака. После смерти последнего зимой 1419−1420 гг. в числе других епископов Западной Руси он вернулся под начало Фотия. В 1420 г. епископ Герасим посетил столицу Византии. Здесь по его заказу 25 мая — 22 июня 1420 гг. в Константинопольском монастыре Богородицы Паммакаристос инок-писец Тимофей переписал сборник «Слова постнические» прп. Исаака Сирина. Список 1420 г. не сохранился, до наших дней дошла его копия, созданная в 1428 г. в Смоленске[122]. Этот памятник в специальной приписке, датированной 14 августа 1428 г., содержит биографические сведения о Герасиме[123]. Ранее 1428 г. по желанию Витовта митрополит Фотий переместил Герасима с Владимиро-Волынской кафедры на Смоленскую.

Осенью или зимой 1432 г. Патриарх Константинопольский Иосиф II в столице Византии совершил поставление Герасима в сан митрополита Киевского и всея Руси. Один из спутников Герасима, побывавший вместе с ним в византийской столице, сделал на одной из колонн западной галереи собора Святой Софии надпись: «[Господи, пом]ози рабу Своему Иакову Григорьевичу, писарю Герасима, митраполита Киевьскаго"[124]. Осенью 1433 г. митрополит Герасим возвратился из Константинополя в Смоленск[125]. В Псковских летописях его приезд в Смоленск, а не в Москву объясняется тем, что в Московском княжеском доме в это время происходила усобица: «Князи руския воюются и секутся о княжении великом на Руской земли"[126].

Между тем и в Великом княжестве Литовском, как уже говорилось, за великокняжеский престол в Литве ожесточенно боролись Свидригайло Ольгердович и Сигизмунд Кейстутович. Оба князя активно использовали как элемент политики религиозный фактор. Так, в октябре 1432 г. Сигизмунд возобновил унию с Польшей, которую, по сути, разорвал Свидригайло, но, чтобы примирить с этой непопулярной мерой своих православных подданных, литовский князь решил уравнять в правах православную и католическую знать. Он издал по этому поводу специальный привилей[127], который, однако, не приобрел полной юридической силы, так как Владислав Ягайло отказался его утвердить. При этом сам Ягайло тем же самым способом пытался склонить на свою сторону православное русское население Волыни, стремясь отделить эту область от Литвы и присоединить к Польше. 30 октября 1432 г. Ягайло издал привилей православным князьям, боярам и горожанам Луцкой земли[128], которым в случае их перехода под власть Польского короля уравнивал их в правах с католиками, а городам Волыни предоставлял самоуправление. Король также обещал не разрушать православные храмы и не обращать их в католические, населению гарантировалось сохранение православного вероисповедания и было обещано, что принуждать к переходу в католицизм никого не будут. Тем не менее русины Волыни не поддались на посулы Ягайла и приняли сторону Свидригайла. Возможно, не последнюю роль при этом сыграло то, что жителям Волыни было известно, сколь решительно Польский король насаждал католицизм на территории Галиции, присоединенной им к своим владениям. Впрочем, и Свидригайло был готов использовать религиозный фактор в своих интересах, не считаясь с подданными, а исходя лишь из соображений своей политической выгоды. Так, например, весной и летом 1433 г. Свидригайло дважды обращался к Базельскому собору католической Церкви с предложением об унии своих православных подданных с Римом[129], что, однако, не привело к каким-либо реальным результатам. Скорее всего, митрополит Герасим к планам князя не имел отношения: к этому времени он еще не успел вернуться из Константинополя.

Однако в дальнейшем Герасим, вероятно, все же был вынужден принять участие в инициативах Свидригайла, направленных на заключение церковной унии.20 октября 1434 г. папа Римский Евгений IV направил послание, адресованное великому князю Свидригайлу и митрополиту Герасиму, из текста которого следует, что оно стало ответом на обращение в Рим с предложением заключить унию между католической и православной Церквами. Папа положительно отнесся к этой инициативе и рекомендовал продолжать деятельность в направлении заключения унии, для чего, по его мнению, необходимо созвать в Литве Собор. Православное духовенство на этом соборе должно было бы, как считал понтифик, обсудить тему унии и наделить митрополита полномочиями на проведение переговоров в Риме и собственно заключение унии. Папа, очевидно, остался так воодушевлен поступившим из Литвы предложением, что даже прислал Герасиму охранную грамоту, содержавшую призыв ко всем католикам содействовать заключению унии. Но все же в реальности Герасим, скорее всего, отнюдь не был сторонником унии. Если он и предпринимал какие-то меры в данном направлении, то, скорее всего, лишь под нажимом великого князя Свидригайла. При этом едва ли Герасим зашел дальше каких-то неопределенных обещаний литовскому государю. Переписку об унии с Римом вел Свидригайло, и ничего не известно о каких-либо посланиях к папе, направленных непосредственно митрополитом, епископами или православным духовенством в целом[130].

Отказ Герасима приехать после поставления на митрополию в Москву, скорее всего, можно объяснить не столько политической нестабильностью в Великой Руси, сколько тем, что он был слишком очевидным ставленником литовского великого князя. Тот факт, что епископ Рязанский Иона в документах, относящихся к 1433 г., упоминается как нареченный митрополит, говорит о том, что в Москве Герасима отказались признать главой единой Русской Церкви. Очевидно, Герасиму это было известно, и он понимал, что в сложившейся ситуации в Москве ему делать нечего. Распря между московскими князьями, создавая политическую нестабильность, только усугубляла юрисдикционную проблему, но, скорее всего, не являлась главным фактором, который новый митрополит мог принять во внимание, отказываясь прибыть в Москву.

Между тем очевидно, что Герасим был поставлен Патриархом во главе всей Русской Церкви, а не только в качестве Западнорусского митрополита. Об этом свидетельствует, прежде всего, его именование в русских летописях (в том числе в великорусских) и житиях современных ему святых «митрополитом Киевским и всея Руси» или «митрополитом Русским». А. Е. Тарасов также обращает внимание на такой важный момент: поставление Герасима на митрополичий престол состоялось после кончины свт. Фотия, тогда как почти все более ранние попытки поставить отдельного митрополита на Западную Русь имели место в качестве альтернативы митрополиту, находившемуся на территории Северо-Восточной Руси, но имевшему статус и титул митрополита Киевского и всея Руси[131]. О статусе Герасима как главы общерусской митрополии также свидетельствует отказ свт. Ионы, епископа Рязанского и нареченного митрополита, ехать на поставление в митрополиты в Константинополь после того, как туда отправился и вскоре был возведен на митрополию Герасим. Свое положение Предстоятеля единой Русской Церкви сам Герасим засвидетельствовал, когда 26 мая 1434 г. возглавил в Смоленске рукоположение архиепископа Новгородского св. Евфимия II Вяжищского[132].

Митрополичье правление Герасима оказалось недолгим. Если бы митрополит, несмотря на усобицы, затеянные потомками Димитрия Донского, все же решил бы перебраться в православную Москву и попытался бы наладить отношения с московскими князьями, быть может, он еще смог бы удержаться на митрополичьем престоле всея Руси. Но в Литве, где шла ожесточенная борьба между князьями-католиками Свидригайлом и Сигизмундом, православный митрополит неминуемо стал ее заложником и жертвой. 1 июня 1434 г. скончался польский король Владислав II Ягайло. Его преемником на королевском престоле стал Владислав III Варненчик, правление которого продолжалось до 1444 г. Кончина старого короля — родоначальника Ягеллонской династии — способствовала еще большему противостоянию между претендентами на Литовский великокняжеский престол. Стремясь заручиться поддержкой православного населения западнорусских земель, Сигизмунд Кейстутович 6 мая 1434 г. издал привилей православным князьям и боярам Великого княжества Литовского[133], согласно которому они уравнивались в правах с католической знатью и получали наряду с ними привилегию принимать польские гербы. Также в документе содержалось подтверждение всех пожалований, которые ранее сделал православной Церкви великий князь Витовт.

Вероятно, такого рода шаги Сигизмунда на фоне униатских авантюр Свидригайла, действительно, способствовали тому, что многие православные русины поддержали брата Витовта в борьбе за великое княжение Литовское. Не исключено, что и митрополит Герасим стал в большей степени симпатизировать Сигизмунду Кейстутовичу, о чем, судя по всему, узнал Свидригайло. В конце марта 1435 г. по приказу Свидригайла Герасим, находившийся по-прежнему в Смоленске, был арестован по обвинению в измене и связях с Сигизмундом. Из Смоленска митрополита перевезли в Витебск, где на протяжении 4 месяцев содержали в оковах. Первосвятителя обвинили в участии в заговоре жителей Смоленска с целью передать город в руки Сигизмунда, о чем якобы свидетельствовали обнаруженные у митрополита бумаги. Именно так объяснял причины ареста Герасима Свидригайло в своих посланиях Папе Евгению IV и Базельскому собору в июне 1435 г.[134] По приказу Свидригайла в конце июля 1435 г. митрополит Герасим был сожжен на костре в Витебске.

Судьба Герасима столь же уникальна, сколь и трагична. Он стал первым Предстоятелем единой Русской Церкви после Батыева нашествия, чья постоянная резиденция находилась не в Северо-Восточной Руси, а в Великом княжестве Литовском, но также он стал первым за 4 с половиной столетия истории Русской Церкви ее Первоиерархом, казненным по приказу светской власти по политическому обвинению. Современники осуждали Свидригайла Ольгердовича за жестокую казнь митрополита Киевского и всея Руси. Когда 1 сентября 1435 г. между войсками Сигизмунда и Свидригайла произошло решающее сражение при Вилькомире (ныне Укмярге, Литва), закончившееся поражением убийцы Герасима, в западнорусских летописях это было расценено как Божья кара за совершенное злодеяние. В частности, в Никифоровской летописи по этому поводу сообщается: «И за то Бог не пособи Швитригаилу, что сожьже митрополита Герасима, и поможе Бог князю великому Жидимонту"[135].

Таким образом, можно констатировать, что в 1-й трети XV в. во взаимоотношениях Русской Церкви, с одной стороны, и Московского и Литовского великих княжеств — с другой, произошли значительные перемены. В это время, как и во 2-й половине XIV в. и Москва, и Литва продолжали демонстрировать стремление иметь общецерковный центр Руси в своих пределах. Однако теперь в Литовском государстве господствующим исповеданием был признан католицизм, и ставшие католиками великие князья Литовские начали активно распространять католичество на подвластных им землях. В таких условиях, как это показала деятельность митрополита Фотия, глава единой Русской Церкви стал закономерно в еще большей степени, чем ранее, тяготеть к великим князьям Московским и оказывать им еще большую поддержку. Это, в свою очередь, воспринималось крайне негативно в Литве и усиливало стремление великих князей Литовских отделить своих православных подданных от митрополита, имеющего резиденцию в Москве. Подобная политика в сочетании с усилением католической миссии в Великом княжестве Литовском вела к ослаблению православия в западнорусских землях. Поляризация церковной жизни на Руси и постепенное ее обособление в западнорусских землях и на территории Северо-Восточной Руси становились все более заметными. Как следствие, уже не только в Литовском, но и в Московском государстве были готовы в случае невозможности удержания общерусского церковного центра в Москве согласиться на разделение Русской Церкви на 2 митрополии: неприятие митрополита Герасима это наглядно продемонстрировало. События, связанные с Флорентийской унией и началом автокефалии Русской Церкви, безусловно, ускорили процесс оформления на Руси двух независимых друг от друга митрополий — Западнорусской и Московской. Однако можно утверждать, что основные предпосылки разделения Русской Церкви в значительной степени оформились уже в 1-й трети XVв.

---

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Полоцкие грамоты XIII — начала XVI вв. / Сост. А. Л. Хорошкевич; отв. ред. А. А. Зимин.Т. 1. М., 1977. № 14. С. 62−63.

[2] Хорошкевич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях // Культурные связи России и Польши XI—XX вв. М., 1998. № 2. С. 51, 52−53.

[3] Флоря Б. Н. Витовт // Православная энциклопедия. Т. 8. М., 2004. С. 576−580.

[4] Присёлков М. Д. Троицкая летопись. М., 1950. С. 467; Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 25. М.; Л., 1949. С. 237.

[5] Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1596 года. М., 2005. С. 212−214.

[6] Прохоров Г. М. Фотий, митрополит Киевский и всея Руси // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV—XVI вв. Ч. 2. Л., 1989. С. 475−484.

[7] ПСРЛ. Т. 42. СПб., 2002. С. 94−95.

[8] Там же. Т. 11. СПб., 1897. С. 212−213; Т. 17. СПб., 1907. Стб. 54.

[9] Плигузов А. И. О духовной грамоте митрополита Фотия // Фотий, митр. Сочинения: Книга глаголемая Фотиос / Подгот. текста: Н. А. Кобяк, А. И. Плигузов. М., 2005. [Приложение № 2.] С. 341.

[10] ПСРЛ. Т. 8. СПб., 1859. С. 85; Т. 17. Стб. 54; Т. 25. С. 240; Т. 28. М.; Л., 1963. С. 92, 258; Т. 35. М., 1980. С. 32, 54.

[11] Там же. Т. 11. С. 217.

[12] Русская историческая библиотека (далее — РИБ). Т. 6. СПб., 1880. № 35.I-II. Стб. 289−304.

[13] ПСРЛ. Т. 11. С. 214.

[14] РИБ. Т. 6. № 35. I-II. Стб. 289−304.

[15] Акты феодального землевладения и хозяйства. Т. 1. М., 1951. № 2. С. 24.

[16] Кучкин В. А. Василий Димитриевич // Православная энциклопедия. Т. 7. М., 2004. С. 105−110.

[17] Анне не суждено было стать императрицей, в 1417 г. она скончалась во время постигшей Константинополь эпидемии.

[18] ПСРЛ. Т. 17. Стб. 54; Т. 35. С. 54.

[19] Русский феодальный архив (далее — РФА). М., 2008. № 127. С. 454−459.

[20] РИБ. Т. 6. № 34. Стб. 277−288; РФА. № 128. С. 460−462.

[21] РИБ. Т. 6. № 33. Стб. 269−276; РФА. № 141. С. 507−512.

[22] ПСРЛ. Т. 11. С. 214.

[23] Плигузов А. И. Указ. соч. № 3. С. 131−145, 404−409.

[24] РФА. № 114. С. 371−380.

[25] Плигузов А. И. Указ. соч. № 15. С. 309−320, 456−459.

[26] Фотий, митр.Указ. соч. № 11. С. 243−258, 440−442.

[27] Там же. № 9. С. 209−224, 429−434.

[28] Там же.№ 13. С. 279−292, 447−450.

[29] Там же. № 5. С. 158−167, 414−417.

[30] Там же. № 7. С. 179−195, 420−425.

[31] Там же. № 8. С. 196−208, 425−429.

[32] ПСРЛ. Т. 8. С. 85−86; Т. 25. С. 240.

[33] Там же. Т. 11. С. 215; Т. 17. Стб. 54; Т. 35. С. 54.

[34] Там же. Т. 17. Стб. 54−55; Т. 35. С. 32, 54.

[35] Там же. Т. 8. С. 86; Т. 25. С. 241.

[36] Там же. Т. 17. Стб. 55; Т. 35. С. 33, 55.

[37] Там же.

[38] Тихомиров Н. Д. Галицкая митрополия: Церковно-историческое исследование. СПб., 1895 (1896) С. 143.

[39] ПСРЛ. Т. 35. С. 55.

[40] Там же. Т. 17. Стб. 55; Т. 35. С. 33, 55.

[41] Фотий, митр. Указ. соч. № 14. С. 293−308, 451−455.

[42] Там же. № 16. С. 321−330, 459−462.

[43] Витовт признавал над собой верховную власть польского короля, частью официальной титуляции которого становился титул верховного князя Литвы. Но при этом отменялся Виленско-Радомский акт, и великое княжение Литовское становилось наследственным: Ягайло отказывался от права вступить в прямое управление Литвой после смерти Витовта. Витовт занимал первое место в королевском совете и становился вторым по значению (после короля Польского) лицом в системе власти объединенного династической унией Польско-Литовского государства.

[44] Aktaunji Polski z Litwa. 1385—1791, Krakow, 1932. Русский перевод текста: Уния в документах. Минск, 1997. № 3. С. 68−71.

[45] ПСРЛ. Т. 17. Стб. 56; Т. 35. С. 55.

[46] Фотий, митр. Указ. соч. № 4. С. 146−157, 409−414.

[47] ПСРЛ. Т. 8. С. 87; Т. 17. Стб. 56; Т. 25. С. 241; Т. 35. С. 33, 55.

[48] РИБ. Т. 6. № 49. Стб. 419−422; РФА. № 21. С. 132−133.

[49] Тарасов А. Е. Герасим, митрополит Киевский и всея Руси // Православная энциклопедия. Т. 11. М., 2006. С. 152−154.

[50] Подробнее о нем см.: Яцимирский А. И. Григорий Цамблак. СПб., 1904; он же. Славянские и русские рукописи румынских библиотек. СПб., 1905. С. 183, 285, 289, 473, 476−477, 484, 493, 588−597, 750, 756, 795−797; Давидов А., Данчев Г., Дончева-Панайотова Н., и др. Житие на Стефан Дечански от Григорий Цамблак. София, 1983. С. 5−25; Трифонова А. Григорий Цамблак // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. Л., 1989. С. 175−180; Ломизе Е. М. Константинопольская патриархия и церковная политика императоров с конца XIV в. до Ферраро-Флорентийского Собора // Византийский Временник. Т. 55. М., 1994. С. 104−110; Гребенюк В. П. Святитель и князь: к вопросу о роли митрополита Киприана и великого московского князя Василия Дмитриевича в событиях 1395 г. // Труды Отдела древнерусской литературы / Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Т. 50. СПб., 1997. С. 340−346; он же."Самодержец" и «господин» великий московский князь Василий Дмитриевич // Слово и культура. М., 1998. Т. 2. С. 311−320; Донченко Н. Ф. Григорий Цамблак и антилатинская полемика XIV—XV вв. // Герменевтика древнерусской литературы. Сборник 10. М., 2000. С. 215−230; Дончева-Панайотова Н. Григорий Цамблак и българскителитературни традиции в Източна Европа XV—XVII вв. Вел. Търново, 2004; Турилов А. А. Григорий Цамблак // Православная энциклопедия. Т. 12. М., 2006. С. 583−592.

[51] Турилов А. А. Григорий Цамблак С. 583−592.

[52] ПСРЛ. Т. 35. С. 33, 55.

[53] РИБ. Т. 6. № 39. Стб. 315−356; Фотий, митр.Указ. соч. № 2. С. 115−130, 395−403; РФА. № 125. С. 419−436.

[54] ПСРЛ. Т. 8. С. 88; Т. 17. Стб. 56−57; Т. 25. С. 242; Т. 35. С. 33, С. 55; Т. 42. С. 174.

[55] ПСРЛ. Т. 25. С. 242.

[56] Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией (далее — АЗР). Т. 1. СПб., 1846. № 23. С. 33; РИБ. Т. 6. № 37. Стб. 307−310.

[57] АЗР. Т. 1. № 24. С. 33−35; РИБ. Т. 6. № 38. Стб. 309−314.

[58] АЗР. Т. 1. № 25. С. 35−37.

[59] ОР ГИМ, Музейское собр., № 1209, л. 226−227.

[60] Дончева-Панайотова Н. Указ. соч. С. 59.

[61] РИБ. Т. 6. № 39. Стб. 315−356; Фотий, митр.Указ. соч. № 2. С. 115−130, 395−403; РФА. № 125. С. 419−436.

[62] РИБ. Т. 6. № 40. Стб. 357−360.

[63] Турилов А. А. Григорий Цамблак. С. 583−592.

[64] Fijalek J. Biskupstwagreckie w ziemiachruskichodpolowy XIV w. napodstawiezrodelgreckich // Kwartalnikhistoryczny. Lwów, 1897. S. 51.

[65] ПСРЛ. Т. 40. С. 133.

[66] Цит. по: Яцимирский А. И. Григорий Цамблак. СПб., 1904. С. 190.

[67] Monczak J. Florentine Ecumenism in the Kyivan Church.R., 1987. P. 154, 156. Цит. по: Турилов А. А. Григорий Цамблак. С. 583−592.

[68] ПСРЛ. Т. 8. С. 89−90; Т. 25. С. 243−244; Т. 42. С. 175−176.

[69] Яцимирский А. И. Григорий Цамблак: Очерк его жизни, административной и книжной деятельности. СПб., 1904. С. 191−195.

[70] Там же. С. 191−195.

[71] ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. С. 418; Т. 27. С. 267−268, 341−342.

[72] Liber cancellariae Stanislai Ciolek / Hrsg. J. Caro. Wien, 1875. T. 2. № 72. Цит. по: Турилов А.А. Григорий Цамблак. С. 583−592.

[73] ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. С. 426; Т. 8. С. 90; Т. 25. С. 244.

[74] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 412; ПСРЛ. Т. 8. С. 90; Т. 24. С. 180; Т. 25. С. 244; Т. 42. С. 177.

[75] Турилов А. А. Григорий Цамблак. С. 583−592.

[76] ПСРЛ. Т. 8. С. 86−87; Т. 25. С. 241; Т. 35. С. 33, 55.

[77] Там же. Т. 17. Стб. 57; см. также: Т. 8. С. 90; Т. 25. С. 244; Т. 35. С. 56.

[78] Там же. Т. 8. С. 88; Т. 17. Стб. 56, 57; Т. 25. С. 242; Т. 35. С. 55.

[79] Там же. Т. 8. С. 88; Т. 17. Стб. 57; Т. 25. С. 242; Т. 35. С. 55; Т. 42. С. 174−175.

[80] РИБ. Т. 6. № 41. Стб. 361−366; РФА. М., 2008. № 129. С. 463−464.

[81] РИБ. Т. 6. № 42. Стб. 365−376; РФА. М., 2008. № 120. С. 403−407.

[82] РИБ. Т. 6. № 43. Стб. 375−384; РФА. М., 2008. № 136. С. 490−494.

[83] РИБ. Т. 6. № 44. Стб. 385−388.

[84] РФА. № 133. С. 482−485; см. также: РИБ. Т. 6. № 46. Стб. 391−400.

[85] РФА. № 137.I. С. 495−501; см. также: РИБ. Т. 6. № 48. Стб. 403−418.

[86] ПСРЛ. Т. 17. Стб. 58−59; Т. 35. С. 56.

[87] В августе 1420 г. польский король Владислав Ягайло также встретился с Мануилом Филантропеном и обсуждал с ним в числе других и вопрос о созыве церковного Собора для объединения католической и православной Церквей.

[88] ПСРЛ. Т. 17. Стб. 59; Т. 35. С. 56.

[89] Фотий, митр.Указ. соч. № 17. С. 331−336, 462−463.

[90] Там же. № 12. С. 259−278, 443−447; РФА. № 126. С. 437−453.

[91] ПСРЛ. Т. 17. Стб. 59; Т. 35. С. 56.

[92] Там же. Т. 35. С. 33.

[93] Там же. Т. 8. С. 91; Т. 25. С. 246; Т. 35. С. 56.

[94] Там же. Т. 35. С. 56.; Т. 42. С. 177.

[95] Кучкин В. А. Василий Димитриевич. С. 105−110.

[96] ПСРЛ. Т. 8. С. 92; Т. 25. С. 343.

[97] ПСРЛ. Т. 8. С. 92−93; Т. 25. С. 246−247.

[98] Там же. Т. 35. С. 56.

[99] Флоря Б. Н. Василий II Васильевич // Православная энциклопедия. Т. 7. М., 2004. С. 110−115.

[100] ПСРЛ. Т. 35. С. 56.

[101] Там же. Т. 35. С. 56.

[102] РФА. № 130. С. 465−468.

[103] ПСРЛ. Т. 35. С. 56.

[104] Там же. С. 33, 57.

[105] Там же. Т. 8. С. 94.

[106] РИБ. Т. 6. Стб. 421−426.

[107] РФА. М., 2008. № 131.I. С. 469−475.

[108] Наиболее обстоятельно современные научные представления о ереси стригольников изложены в трудах А. И. Алексеева (Алексеев А. И. О стригольничестве // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Новгород, 1996. С. 54—58; он же. Ересь стригольников: вольнодумцы или колдуны? (этимологический аспект) // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И. Я. Фроянова / Отв. ред. В. В. Пузанов. СПб.; Ижевск, 2001. С. 184—195; он же. К изучению ереси стригольников // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2004. № 4(18). С. 22−34; он же. Стригольники: обзор источников // Вестник церковной истории. 2012. № ¾(27/28). С. 151−203; он же. Религиозные движения на Руси последней трети XIV — начала XVI в.: стригольники и жидовствующие. М., 2012.

[109] РФА. № 121. С. 408−410. РИБ. Т. 6. Стб. 475−482.

[110] РФА. № 122. С. 411−413. РИБ. Т. 6. Стб. 482−488.

[111] ПСРЛ. Т. 8. С. 95; Т. 25. С. 248−249.

[112] ПСРЛ. Т. 8. С. 95; Т. 25. С. 248−249. Мощи свт. Фотия были обретены наряду с мощами других Первосвятителей после начала строительства нового Успенского собора в Московском Кремле 27 мая 1472 г. Этот день празднуется ныне как один из дней памяти свт. Фотия, второй день памяти Первосвятителя отмечается 2 июля, в день его преставления. После завершения строительства Успенского собора мощи свт. Фотия были вновь помещены под спудом в юго-западном углу собора, рядом с мощами свт. Киприана — предшественника Фотия на Киевской кафедре. Могилы обоих митрополитов ныне венчает общая рака.

[113] Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 2. Ч. 1. М., 1900. С. 415.

[114] РФА. № 90. С. 291−292.

[115] Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси. Т. 1. 1952. № 108. С. 86−87.

[116] Тарасов А. Е., Маханько М. А. Иона, митрополит Киевский и всея Руси // Православная энциклопедия. Т. 25. М., 2010. С. 392−404.

[117] Акты феодального землевладения и хозяйства. Т. 1. М., 1951. № 95. С. 92.

[118] Тарасов А. Е., Маханько М. А. Указ. соч. С. 392−404.

[119] ПСРЛ. Т. 35. С. 34, 57, 59.

[120] Там же. Т. 17. Стб. 417−420.

[121] РИБ. Т. 6. № 49. Стб. 419−422; РФА. № 21. С. 132−133; Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1. СПб., 1841. № 18. Стб. 27.

[122] ОР РНБ, F. I. 476, л. 153−153 об. (опубл.: ПСРЛ. Т. 17. Стб. 419−420).

[123] Тарасов А. Е. Герасим, митрополит Киевский и всея Руси // Православная энциклопедия. Т. 11. М., 2006. С. 152−154.

[124] Там же; Иванов С. А. В поисках Константинополя. М., 2011. С. 70.

[125] ПСРЛ. Т. 35. С. 59.

[126] Там же. Т. 5. Вып. 1. С. 42; Вып. 2. С. 44.

[127] Monumenta mediiaevi historica resgestas Polonia eillustrantia. Kraków, 1891.Т. 14. Арр. № 17

[128] Ibid.T. 2. № 32. S. 77.

[129] Тарасов А. Е. Герасим, митрополит Киевский. С. 152−154.

[130] Там же. 152−154.

[131] Там же. С. 152−154.

[132] ПСРЛ. Т. 35. С. 121.

[133] Любавский М. К. Очерки истории Литовско-Русского государства. М., 1915. С. 323—325.

[134] Тарасов А. Е. Герасим, митрополит Киевский. С. 152−154.

[135] ПСРЛ. Т. 35. С. 35, 58, 59.

http://www.sedmitza.ru/lib/text/4 591 481/