Жизнеописание священномученика Илариона (Троицкого)

Владимир Алексеевич Троицкий родился 13 сентября 1886 года в селе Липицы Каширского уезда Тульской губернии в семье священнослужителей^[1]. Дед Владимира — Петр Троицкий — и отец — Алексий Троицкий — служили в одном храме, освященном в честь праздника Благовещения Пресвятой Богородицы^[2]. С детства Володю окружала атмосфера православного благочестия. По причине ранней смерти матери его с самых юных лет воспитывала тетя. Маленького Владимира она брала с собой в церковноприходскую школу, где работала учителем. Неудивительно, что с ранних лет Владимир Троицкий обучился грамоте, а в пять лет уже мог читать в храме часы и шестопсалмие^[3]. Еще ребенком будущий архиепископ Иларион стремился к учебе и науке.

Когда Володе было совсем немного лет, с ним произошел показательный случай. Оставив дом и родительскую опеку, он пошел учиться в город, при этом взяв с собой трехлетнего брата. По дороге тот начал плакать и проситься домой, тогда на это Владимир сказал: «Ну и оставайся неученым!»^[4].

Исходя из этого, можно представить, как сильно было желание священномученика Илариона, когда он был еще в незрелом возрасте, учиться и как ему было тяжело представить себя вне мира науки. Конечно, вскоре детей нашли и вернули домой. С ранних лет Владимир привыкал к тяжелому жизненному пути, впоследствии он писал о своем детстве: «Буди имя Господне благословенно и за то, что не имел я изнеженного воспитания в детстве своем, вырастая среди лугов, полей и лесов моей Родины в любезной простоте трудового быта, почему если и стыжуся просити, то копати могу (ср.: Лк. 16: 3), и требованию моему могут послужить мне руки мои сии (ср.: Деян. 20: 34). Благодарю Бога, от дней детства отверзшего мой ум, вложившего в него жажду знания и проведшего меня не через иную какую школу, но через школу духовную»^[5].

Любовь к Церкви и образованию подвигли юного Владимира Троицкого к поступлению в Тульское духовное училище. После его окончания будущий архипастырь поступает в Тульскую духовную семинарию: «Из класса в класс будущий богослов переходил неизменно первым, в эти годы у него проявляется глубокий интерес к церковной истории и церковной апологетике»^[6].

Время, в которое Владимир Троицкий учился и жил, было проникнуто различными революционными идеями. Наглядным тому примером может послужить переданный им позднее в труде «Христианство и социализм» разговор, случившийся с ним, когда он учился в Московской духовной академии: «Другой студент, когда я хвалил ему духовную академию, перечисляя ее добрые качества, совершенно серьезно прервал меня: „Нет, ты скажи мне, что сделала ваша академия для революции?“»^[7].

Итак, отлично закончив семинарию, Владимир подает документы в Московскую духовную академию. Во время сдачи вступительных экзаменов тульских семинаристов отмечали дважды. Первый раз похвалили одного студента на экзамене по всеобщей церковной истории: «Все попытки комиссии извлечь какие-либо независимые от учебника сведения оканчивались неудачей, за исключением, впрочем, одного присланного тульского, отвечавшего вполне самостоятельно»^[8]. Можно предположить, что это был Владимир Троицкий, так как у него была особенная любовь к церковной истории. На экзамене по латинскому языку похвалили уже всех тульских студентов — за отличную подготовку^[9].

Студентами Московской духовной академии стали 53 человека, Владимир Троицкий набрал наивысший балл из всех поступивших, за что был удостоен частной стипендии имени протоиерея В.Д. Кудрявцева-Платонова размером 220 рублей^[10]. Для студента того времени, как, впрочем, и для любого человека, это была очень большая сумма.

Когда пришло время выбирать специальность, Владимир отдал предпочтение исторической группе. Этот выбор был не случайным, его интересовала история, однако он хотел выучить английский язык, который входил именно в предметы исторической группы. К тому времени Владимир знал немецкий, французский, некоторые древние языки, но не владел английским. Во время обучения будущий богослов имел только отличные оценки, но кроме этого его успеваемость была признана лучшей за последние 50 лет существования МДА^[11]. И вообще в академии трудно было не заметить Владимира: его ревность и ответственность в учебе сразу бросались в глаза. Он везде был на виду благодаря своему трудолюбию и способности к изучению любой науки. Об этом хорошо свидетельствует то, что он удостоился премий митрополита Макария и митрополита Московского Иосифа за различные достижения в учебе^[12].

Помимо всего прочего он успевал издавать свои богословские сочинения, статьи и проповеди в журнале «Христианин», участвовал в опеке приюта для малолетних детей, который обслуживали студенты академии^[13], и бесстрашно вступал в полемику с такими выдающимися философами своего времени, как Н. Бердяев, С. Булгаков и Н. Езерский^[14].

За успехи в учебе в 1908 году Владимир Троицкий был награжден стажировкой за границей. Особые, незабываемые моменты от этой поездки у молодого студента академии связаны со Святой Горой Афон. В публицистическом труде «От академии до Афона» он пишет: «Разве не маяк он для церковного православного благочестия? Да, маяк и кормило. И само монашество, давшее славу Афону, — ведь оно тоже столп, утверждение и руководитель всего мира! Сколько бы ни порицали монашество, а это все? таки именно так, а не иначе. И не почему-либо другому это так, а в силу высоты и чистоты внутреннего идеала монашества, в силу его самоотречения, подвига, смирения, последования за Христом, в силу его наивысшей „христианственности“, в силу его Небесности даже»^[15]. В этих размышлениях видна склонность Владимира Алексеевича более к монашеской жизни, нежели к мирской.

В скором времени Владимир Троицкий начинает писать кандидатское сочинение на тему «История догмата о Церкви». Тема достаточно серьезная, фундаментальная, так как она касалась сущности Церкви. Ректор Московской духовной академии епископ Феодор (Поздеевский), являвшийся одним из рецензентов, выявил основную задачу автора такими словами: «Желание выяснить внутреннюю природу Церкви и не столько с догматической ее стороны, а именно со стороны жизни ее и утвердить единство в понимании Церкви в живом христианском сознании на протяжении веков»^[16]. Действительно, священномученик Иларион отличался живым умом, для него кроме теории существовала жизненная и практическая сторона. Другой рецензент, заслуженный ординарный профессор по кафедре догматического богословия А.Д. Беляев, с одобрением отметил научную подготовку Владимира, его осведомленность в различных подходах к теме как у отечественных, так и у зарубежных научных деятелей. Система изложения, по мнению того же рецензента, заключена больше в идее, чем в хронологии, так как Владимир не всегда соблюдал временные рамки^[17]. Несмотря на некоторые несущественные недочеты, оба рецензента остались довольны показанной эрудицией, живым видением автора в тонких богословских вопросах, а также прекрасной научно-исследовательской подготовкой выпускника академии.

Кроме степени кандидата богословия по прошествии определенного времени Владимир Троицкий удостоился премии митрополита Литовского Иосифа (Симашко) в размере 165 рублей^[18]. Талант и потенциал успешно защитившегося студента выдвигал его в число выпускников, которых оставляли при академии для преподавания. Подающий большие надежды молодой богослов интересовался не только вопросами, касавшимися истории, его пытливый ум внедрялся во все другие стороны науки, затрагивающие Церковь и ее жизнь. Отсюда и такой богатый спектр работ на различную тематику: «Религия и политика» (1907), «От академии до Афона» (1909), «Торжественные дни в Ростове Великом в память 200-летия со дня блаженной кончины святителя Димитрия Ростовского, чудотворца» (1909), «Христианство и социализм» (1910), «Ветхозаветные пророческие школы» (1908), «Основные начала ветхозаветного священства и пророчества» (1909) и т. д.

Глубокая церковность священномученика Илариона прослеживается в любом труде, вышедшем из-под его пера. «Все без исключения его произведения отличаются глубокой проникновенностью, адекватно донося до современного читателя то главное, чем жила его душа, — интуицию Церкви. Возвышенная простота личности В.А. Троицкого, сквозящая в его сочинениях, была названа епископом Феодором в речи при пострижении в качестве его основной черты. „Душа твоя, имущая печать высокой мудрости о Христовой истине, с любовью принимала в себя „простоту, яже о Христе““ — эти слова приложимы в полной мере к богословскому творчеству В.А. Троицкого»^[19].

С окончанием Московской духовной академии началась подготовка Владимира Алексеевича к преподавательской деятельности. Заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов отметил двух способных выпускников — священника Владимира Страхова и Владимира Алексеевича Троицкого, впоследствии оставив их на кафедре в качестве профессорских стипендиатов. Студенты, оставленные после окончания МДА профессорскими стипендиатами, получат 700 рублей, из которых 3% уйдут на счет пенсии^[20].

В отличие от священника Владимира Страхова, который защитил кандидатскую диссертацию по Священному Писанию Нового Завета и чье зачисление на вторую кафедру не вызывало ни у кого из круга преподавателей-библеистов никаких сомнений, М.Д. Муретов аргументированно пояснил, почему решил взять на первую кафедру В.А. Троицкого, защищавшегося по теме, связанной с церковной историей: «Могу указать. Владимира Троицкого, профессорского стипендиата текущего академического года, хотя и не работавшего специально по Священному Писанию Нового Завета, но ставшего мне известным по прочитанной мною его кандидатской работе („История догмата о Церкви“), имеющей особый отдел, посвященный изложению учения Нового Завета о Церкви, — и показывающей в авторе серьезную как лингвистическую, так и методологическую подготовку к научному изучению и академическому преподаванию Священного Писания Нового Завета»^[21].

И действительно, зачисление Владимира Троицкого именно на кафедру библеистики полностью оправдывается первой главой его кандидатского сочинения. Нельзя не отметить хорошо аргументированное изложение библейского богословия. Этим автор показывает, с одной стороны, хорошее знание Священного Писания, а с другой — его применение для достижения поставленных задач. Актуальность главы под названием «Новозаветное учение о Церкви» состоит в том, что в ней Владимир Алексеевич затрагивает вопросы, которые всегда будут насущны и важны для каждого христианина.

В ней необходимо выделить два основных тематических блока. В первой части автор посредством глубокого разбора текста Священного Писания Нового Завета пытается определить сущность Церкви. Свои рассуждения об онтологии Церкви Владимир Троицкий начинает с того, что Христос пришел не для славы, а для спасения погибшего человечества. Но как это сделать, если после грехопадения уже в самой природе коренятся страсти и грехи? Воплотившись, Господь, прежде всего, восстанавливает падшую человеческую природу, дает ей возможность исправиться и достичь Царства Небесного, утерянного после падения Адама и Евы. Эти непреложные истины, по слову Самого Господа, лежат в основании Церкви: «На сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16: 18). В соответствии с этим, Владимир Алексеевич дает определение Церкви как соединенного и возрожденного Господом общества людей. Другими словами, вера людей в то, что Христос есть воплотившийся Бог, Который дал силы бороться с грехом и диаволом, является тем камнем, на котором Господь создает Свою Церковь.

Во второй части первой главы кандидатского сочинения Владимир Троицкий раскрывает учение апостола Павла о Церкви как о Теле Христовом. Автор замечает, что апостол Павел своим учением о Церкви хочет показать, с одной стороны, естество Церкви, ее неразрывность с Господом, а с другой — продемонстрировать новый принцип жизни во Христе, где «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3: 11). Все члены Тела Христова должны руководствоваться любовью друг ко другу, и эта любовь объединяет и соединяет их в Господе.

Безусловно, для человека, посвящающего себя богословской науке, необходимы древние и новые языки, знание которых Владимир Алексеевич показал в своей работе. Ее уникальность заключалась в тонком понимании Церкви, совмещенном с грамотным употреблением научного эгзегезиса, а также в использовании изречений святых отцов (свт. Иоанна Златоуста, прп. Ефрема Сирина, блж. Феодорита Кирского и др.); он не основывал свои суждения на западной схоластике, что, безусловно, заинтересовало М.Д. Муретова. Помимо этого, Владимир Троицкий при помощи свидетельств из Священного Писания опровергает протестантскую теорию о первоначальной Церкви. Важно, что о фундаментальных основах автор пишет достаточно легким языком, позволяющим расширить круг читателей — от научных деятелей до простого народа.

Совет поддержал мнение заслуженного профессора М.Д. Муретова, составив указ о закреплении Владимира Троицкого на первой кафедре Священного Писания Нового Завета. Также совет предложил в течение года под руководством М.Д. Муретова подготовить юному богослову пробные лекции^[22]. Так, 3 мая 1911 года Владимир Алексеевич прочитал две лекции: «Гностицизм и Церковь в отношении к Новому Завету» и «Сын Божий и Церковь» (Толкование на Мф. 16: 13−18). Тему первой лекции Владимир Троицкий выбрал сам, а вторую он получил по назначению совета академии: «Обе лекции, прочитанные профессорским стипендиатом Троицким, совет академии единогласно признал удовлетворительными, а лектора — достойным избрания на должность преподавателя академии по первой кафедре Священного Писания Нового Завета, имеющей освободиться с начала 1911—1912 учебного года»^[23].

Параллельно с преподавательской деятельностью Владимир Алексеевич пишет научный труд на соискание степени магистра богословия. Несмотря на то, что кандидатское сочинение хотели опубликовать, Владимир Троицкий считал свою работу не совсем готовой для публикации. Он берется за магистерскую работу, которая, по сути, является сокращенной и доработанной (по убеждению самого В.А. Троицкого) кандидатской работой. Н.А. Кривошеева, биограф священномученика Илариона, так пишет о его научном сочинении: «Хотя ректор и считал кандидатскую работу готовой для напечатания, сам автор предъявлял к себе гораздо более высокие требования. Свою диссертацию он называет скромнее — „Очерки из истории догмата о Церкви“. Он не мог успокоиться, пока не отшлифовал до конца свой труд, который стал самым крупным бриллиантом в венце русской богословской мысли»^[24]. Игумен Дамаскин (Орловский) описывает этот период жизни В.А. Троицкого следующими словами: «В свободные от преподавания часы Владимир Алексеевич писал магистерскую диссертацию на тему: „Очерки из истории догмата о Церкви“. Этой теме он придавал огромное значение, видя, что девятый член Символа веры стал камнем преткновения и соблазна для современных людей. Для него было существенно важно живое слово истины, душа его искала этого слова и насыщалась им; для него не существовало формального знания, богословие было для него прямо связано с жизнью, было тем, без чего невозможно обходиться ни одного часа»^[25].

Работа строго соответствовала святоотеческому учению о Церкви. Ее содержание и изложение соответствует уровню богословской науке на Западе, различие состоит только в том, что магистерская диссертация (как и его кандидатское сочинение) писалась в строго православном духе. Митрополит Киевский Владимир (Сабодан) так высказывается об этой работе: «Исследование Троицкого выполнено на уровне современной ему западной богословской науки, но оно строго православно, церковно по своему направлению, отличается тщательностью и полнотой разработки исторического материала. Работа может служить энциклопедией по некоторым вопросам ранней церковной истории, каноники и экзегетики»^[26]. Эту работу можно назвать запоздалым ответом православной богословской науки многочисленным западным богословским трудам, которые опережали отечественные в вопросах, освещенных Владимиром Троицким. Архимандрит Сильвестр и профессор Д.Ф. Касицин были давними предшественниками Владимира Троицкого, но их труды по причине бурного развития богословия на Западе быстро устарели. Данное же исследование можно именовать даром для Православной Церкви^[27].

1 марта 1912 года Владимир Алексеевич просил ученый совет МДА принять его магистерскую работу на рассмотрение. Рецензентами по данной работе были назначены: сверхштатный заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов и ординарный профессор по кафедре основного богословия, доктор богословия С.С. Глаголев^[28]. Неофициальным рецензентом во время защиты магистерской работы стал лектор английского языка, кандидат богословия, священник Николай Преображенский^[29].

С.С. Глаголев в своем отзыве писал об авторе как о человеке, прекрасно изучившем труды святых отцов и церковных писателей, излагавшем различные мнения, проявляющем при этом замечательный такт. Цитаты, применяющиеся автором, не изъяты из источников и литературы без смысла, но согласуются с контекстом, откуда они заимствованы. Притом С.С. Глаголев не видит в изложенном никакого осуждения. Автор лишь показывает свое видение, а читатель уже должен сам решить, соглашаться ли с ним.

Однако в работе всё же есть и недочеты, например, когда автор говорит об учении о Церкви, он утверждает, что для этого требовались еретики. Это «что-то вроде фихтевской философии», то есть для того, чтобы выразить «я», оно нуждается в «не-я»^[30]. Одновременно рецензент отмечает: «Такие книги. не часто являются на Руси. Появление их есть праздник богословской науки»^[31].

Рецензия М.Д. Муретова поразила своим объемом, составив 35 страниц. Профессор отмечает, что автор при написании работы не опирался на исследования западных богословов, а использовал именно святых отцов и писателей первых веков Церкви. Владимир Троицкий, по его убеждению, писал по «существу предмета», что всегда значительно труднее. Для этого надо определить существо и действенность Церкви во всех ее сферах жизнедеятельности, то есть необходимо быть специалистом по всем церковным дисциплинам^[32]. Работы на эту тему, конечно, писались — и ректором КДА, профессором, епископом Сильвестром, и Е. Аквилановым, но труд Владимира Алексеевича превзошел их как содержанием, так и объемом^[33]. Свое сочинение Владимир Алексеевич по заграничным примерам снабдил указателем «мест Священного Писания, имен, предметов и подробным, едва не постраничным, оглавлением, что весьма облегчает пользование ею и проверку ее», за что рецензент выразил личную признательность автору^[34].

О замечаниях к данной магистерской работе профессор отозвался достаточно необычно: «Едва заметные и сами по себе, эти мелочи совсем теряются на общем фоне следующих, весьма крупных, достоинств книги»^[35]. В заключении он добавляет: «И если бы от меня зависело, я без всяких колебаний признал бы диссертацию г. Троицкого вполне достойною степени не только магистерской, но и докторской»^[36].

Итак, ученый совет Московской духовной академии принял решение ходатайствовать перед Святейшим Синодом о присуждении Владимиру Алексеевичу Троицкому звание магистра богословия, а также об утверждении его на должность доцента (по уставу академии, магистр богословия мог являться ее доцентом), что, конечно, он заслужил. В Святейший Синод было направлено 15 экземпляров магистерской работы^[37]. Рецензировал ее известный архиерей того времени епископ Антоний (Храповицкий). Исследование, проделанное молодым научным деятелем, поразило владыку Антония, поэтому, не жалея комплементов, он назвал Владимира Алексеевича «восходящим светилом богословской науки в духе преданий Церкви»^[38].

По прошествии многих лет, в то время, когда уже священномученика Илариона не было в живых, владыка Антоний вспоминал о его магистерской работе и о подробностях ее защиты: «Оппоненты хотя и расточали похвалы тогда еще совсем молодому автору, но кончили дело только тем, что заявили о сверхмагистерском, а прямо докторском достоинстве помянутой диссертации. Правда, автору была пока присуждена только магистерская степень, во-первых, потому, что дарование докторской степени помимо магистерской было бы явлением беспримерным, а во-вторых, потому, как чистосердечно признавались оппоненты, что они желали сохранить крепкое побуждение автору приняться за докторскую диссертацию в качестве отдельного труда»^[39].

По решению Учебного комитета Святейшего Синода, кроме утверждения Владимира Алексеевича в звании магистра богословия и должности доцента ему присудили премию митрополита Макария в размере 289 рублей^[40].

Надо подчеркнуть: работа Владимира Алексеевича всегда будет актуальна, так как она раскрывает самосознание Церкви. Она является выдающимся достижением в русской богословской науке, и по всем показателям, выражаясь словами митрополита Владимира (Сабодана), «занимает почетное место в ряду трудов русских богословов о Церкви. Это один из шедевров русской богословской классики»^[41].

Вскоре В.А. Троицкий решает кардинально изменить свою жизнь. 3 марта 1913 года он подает прошение, в котором просит благословение ректора МДА епископа Феодора (Поздеевского) на пострижение его в монашество. Это не было чем-то внезапным или не совсем обдуманным поступком, так как еще с юности в нем проявлялись склонности больше к иноческому житию, нежели к мирскому. Устроение и расположение души молодого ученого к монашеству хорошо показывают слова, которые он говорит в работе «Христианства нет без Церкви»: «Эту церковную атмосферу, это дыхание церковное особенно ощущаешь в монастырях. Вот где убеждаешься в силе и действенности Божией благодати, живущей в Церкви! Дивишься и благодаришь Бога, когда видишь, что церковная жизнь действительно перерождает человека, делает его „новой тварью“. Здесь просвещается ум, создаются высокие, чистые взгляды, сердце умягчается любовью и радость нисходит на душу. Отступившие от Церкви, гордящиеся своим просвещением на самом деле несравненно ниже и грубее живущего церковной жизнью инока-простеца»^[42]. Любовь к монастырям, пустынножительству, поездки по святым местам — все эти проявления свидетельствовали о его внутреннем мире. Он не так скоро принял это решение, потому что боялся остаться без науки, так как, став монахом, он уже не смог бы выбирать себе свободно церковное послушание. Игумен Дамаскин (Орловский) так пишет о его желании и одновременно боязни принять монашество: «Останавливало в решении принять иноческий постриг только одно: он знал, что, став монахом, не будет свободен в выборе церковного послушания и может быть определен на любую церковно-административную должность, к чему он не чувствовал в себе ни малейшего призвания. Иночества, молитвы, научных занятий — вот чего он жаждал для своей души. Но в выборе любого жизненного пути есть риск — найдя то, что желаешь, найти и то, чему противится душа»^[43].

28 марта 1913 года в скиту Параклит Владимира Алексеевича постригли в монахи с именем Иларион. Ректор академии епископ Феодор, совершавший постриг, зная и видя беспокойство новопостриженного, обратился в день пострига с такими словами утешения и наставления: «Я знаю и не хочу скрывать сейчас, в чем твоя жертва Христу. Ты искушался и, быть может, теперь еще искушаешься любовью к той школе, которой ты служишь, и чувством опасаешься, как бы иночество не лишило тебя этой школы. Но что такое академия без Христа?! Это — пустое место и мертвый дом. Пустынники, отвергшие. мирскую ученость. по послушанию и любви, обогатили Церковь Христову и мир духовной мудростью и бесчисленными писаниями как бесценным сокровищем всякой духовной мудрости и богословской науки. И не мы только с тобой, но и целые поколения. будут полною чашею черпать оттуда богатство мудрости»^[44].

Священномученик Иларион так говорил о своем постриге: «Я сам принял пострижение и думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости, какую я пережил 28 марта 1913 года. Эта радость у меня не прошла с окончанием обряда. Так всё ликовало в душе, так радостно было»^[45].

11 апреля 1913 года монаха Илариона рукоположили во иеродиакона, а 2 июня того же года — в иеромонаха. В промежутке между этим его назначили на административную должность — инспектором Московской духовной академии^[46]. То, чего он не хотел, произошло. Он всегда стремился быть служителем богословской науки, сопряженной с любовью к Церкви и ее богослужению. Троице-Сергиева Лавра, куда поступил Владимир Троицкий, представляла собой духовный центр России, в котором существовала и развивалась богословская наука. И действительно, личность священномученика Илариона состояла именно из этих двух компонентов. Н. Бонецкая, автор вступительной статьи к трехтомнику творений священномученика Илариона, отмечает: «В начале XX века Троице-Сергиева лавра и расположенная в ее стенах Московская духовная академия представляли собой совершенно уникальный феномен: здесь зарождалось невиданное доселе единство гуманитарной науки и религиозной жизни. Именно там расцвела целая плеяда выдающихся богословов, и в лаврской же атмосфере скрыты истоки религиозной философии XX века. Душа Владимира Троицкого была в этом месте воистину у себя дома: церковность в сочетании с наукой с детства виделась ему жизненным идеалом»^[47]. Несмотря на тяжесть, возложенную на отца Илариона в связи с административным послушанием, он, как верный послушник Матери Церкви, принял послушание, вверенное ему, с кротостью и смирением, написав своим родственникам после этого события такие строки: «Роптать не ропщу, потому что монах — церковная вещь. Личной жизни у него нет — один. Куда поставят — берись и работай»^[48].

5 июля 1913 года митрополитом Московским Макарием (Невским) отец Иларион возводится в сан архимандрита^[49]. Советом МДА 5 ноября 1913 года архимандрит Иларион становится экстраординарным профессором^[50], а 5 декабря утвержден Святейшим Синодом в качестве профессора МДА. В мае 1915 года архимандрита Илариона награждают орденом святой Анны второй степени^[51]. У каждого ордена кроме определенного предназначения есть свой девиз. В данном случае он звучит так: «Любящим правду, благочестие и верность»^[52]. И это, безусловно, созвучно с именем священномученика Илариона (Троицкого).

Перемены в стране 1917 года повлияли и на академию, где с ректорского поста был смещен епископ Феодор (Поздеевский). Вместо него временно исполнять обязанности было поручено архимандриту Илариону, в связи с чем он уже не мог выделять много времени науке и преподавательской деятельности. В новом учебном 1917−1918 году ректором избрали А.П. Орлова, а архимандрита Илариона — его помощником^[53].

Следует упомянуть о Поместном Соборе, открывшемся 15 августа 1917 года торжественным богослужением в Успенском соборе. Его главным деянием стало избрание патриарха. Данный вопрос продолжительное время дискутировался и имел заметную остроту. Мнения расходились, но речь молодого архимандрита Илариона, произнесенная 23 октября 1917 года, многих убедила в необходимости восстановить патриаршество. Во время крестного хода после избрания патриарха Тихона отец Иларион не смог сдержать слез радости^[54].

В скором времени академия переезжает в Москву. Архимандрит Иларион стал больше времени уделять преподаванию, чем раньше. Жил он у протоиерея Владимира Страхова, с которым был знаком еще со студенческой скамьи.

10 марта 1919 года за критику советской власти священномученика Илариона арестовали и посадили в тюрьму, где он пробыл три месяца^[55]. Через 11 месяцев после освобождения в мае 1920 года Святейший Патриарх Тихон совершает хиротонию над архимандритом Иларионом, рукополагая его во епископа Верейского, викария Московской епархии. Перед этим нареченный епископ произносит речь, в которой благодарит Бога за все происшедшее в его жизни: «В сей наречения день благодарю Бога, глубиною мудрости человеколюбно вся о мне строившего и всегда полезная мне подававшего»^[56]. Став епископом Верейским, священномученик Иларион назначается настоятелем Сретенского монастыря, при этом у него нет возможности жить там, так как представители богоборческой власти выселили оттуда монахов^[57]. Вследствие этого владыка Иларион по-прежнему жил у своего коллеги по кафедре Нового Завета в МДА священника Владимира Страхова, чья квартира располагалась на Сретенке^[58].

Через некоторое время владыку Илариона опять арестовали. Советские власти объяснили свой демарш так: кликуши подняли шум, связанный с изъятием Владимирской иконы Божией Матери из Третьяковской галереи на престольный праздник в Сретенский монастырь (к тому времени образ был конфискован у Церкви)^[59]. Хотя обвинения звучали неубедительно, владыке Илариону пришлось около месяца провести в Бутырской тюрьме, а после суда его оправдали и освободили^[60].

Но 22 марта 1922 года его опять арестовали за активную церковную деятельность. Понятно, что в таких условиях он уже не мог ни заниматься наукой, ни преподавать. На один год его отправляют в Архангельск, где он читает много книг, чего он не мог делать ранее по причине занятости. Сам владыка так говорит об этой ссылке: «Я очень доволен и рад тому, что живу здесь, главное — свободное время и книги. Но я не могу не страдать и не говорить горячо, видя и понимая страдания Русской Церкви»^[61].

Отбыв срок, священномученик Иларион приехал в Москву 5 июля 1923 года. Так как во время его отсутствия в Сретенском монастыре совершали богослужения обновленцы, храм пришлось переосвятить. Через день за Божественной литургией патриарх Тихон возводит его в сан архиепископа^[62].

Дух ревности за Церковь, окруженную со всех сторон врагами, не давал владыке заниматься спокойной деятельностью и находиться в стороне. Раскрывая преступления и замыслы обновленцев по отношению к Церкви, владыка Иларион тем самым подписывал себе приговор. Ночью с 15 на 16 ноября 1923 года его арестовали, а 7 декабря приговорили к трем годам заключения на Соловки за «распространение ложных слухов и агитацию против советской власти под религиозным флагом»^[63].

После этого заключения его больше не выпускали на свободу. Правда, был, случай, когда его перевели в Ярославскую тюрьму^[64] с целью убедить поддержать обновленцев, что, конечно, было напрасно: кроме своего несогласия присоединиться к раскольническому движению, он убеждал всех других держаться истинной Церкви^[65]. Это была не единственная попытка переманить владыку Илариона на свою сторону, но всё было безуспешно. Недаром священномученика Илариона за непоколебимость в вере и ясный ум среди духовенства именовали — Великим^[66].

Когда срок высокопреосвященнейшего подходил к концу, ОГПУ решило не отпускать такого ярого защитника Церкви на свободу, но отправить его на три года в Казахстан^[67]. По дороге владыка заболел тифом, после чего он оказался в тюремной больнице Петрограда. Пребывая в больнице, он писал: «В субботу, 28 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли переживу»^[68]. Иеромонах Никандр, келейник митрополита Серафима (Чичагова), причастил владыку Илариона святых Христовых таин. В 4 часа утра 28 декабря 1929 года ревностный защитник Церкви Христовой скончался^[69]. Его последними словами были: «Как хорошо! Теперь мы далеки от..»^[70]. Митрополит Серафим забрал тело почившего архиерея. Чин отпевания в Воскресенском соборе Новодевичьего монастыря Петрограда совершал епископ Николай (Ярушевич) с прочим духовенством. Власти Советов не разрешили хоронить владыку торжественно. Поэтому митрополит Серафим (Чичагов), архиепископ Алексий (Симанский), епископы Амвросий (Либин) и Сергий (Зенкевич) молились во время чина отпевания в алтаре^[71]. Людей пришло так много, что был заполнен не только храм, но весь двор монастыря и прилегающее кладбище (несколько тысяч человек присутствовало на похоронах). По причине запрета произносить надгробную речь митрополит Николай прочитал заповеди блаженства, но он это сделал так, что в храме плакали все, вспоминая об усопшем, который исполнил их своей святой жизнью, закончив ее мученической кончиной, как множество святых в первые века христианства.

Похоронили архиепископа Илариона на Новодевичьем кладбище недалеко от могилы родственников будущего патриарха, а тогда архиепископа Алексия (Симанского)^[72].

В 1999 году мощи священномученика Илариона, кроме десницы, оставшейся в Новодевичьем монастыре, перенесли в Сретенский монастырь Москвы, где он почитался как местночтимый святой. В 2000 году с 13 по 16 августа состоялся Архиерейский Собор, где священномученика Илариона причислили к сонму новомучеников и исповедников Российских уже для общецерковного почитания^[73].

Священномученик Иларион был выдающимся иерархом и деятелем Русской Православной Церкви. В XX веке в жизни Церкви он занимал одно из центральных мест, а если выражаться языком церковным, он был одним из столпов, на котором держалась Святая Церковь, прекрасным ученым и богословом, но жил он в то время, когда важнее других интересов было защитить и сохранить Церковь от разрушения и расколов, навязываемых богоборческой властью. Его любовь, жертвенность и послушание Церкви Божией всегда будут примером для верующих: «Величаем тя, святый священномучениче Иларионе, и чтим честная страдания твоя, яже за Христа претерпел еси»^[74].