На пути к глобальному религиозному конфликту

На вопросы Washington ProFile отвечаетАлексей Пименов, историк и религиовед, автор ряда работ, посвященных сравнительной истории религий и современных националистических движений, в последние годы преподавал в Университете Джорджа Вашингтона

Пименов: Конечно, нет. Прежде всего, у сегодняшнего конфликта совершенно другие масштабы. А главное, в те далекие времена у христианской Европы были разные противники, но самым опасным и долговечным, действительно, оказался мусульманский Ближний Восток. Сегодня же, в эпоху глобализации, самая большая ошибка — это именно концентрация на мусульманском фундаментализме. Потому что фундаментализм антизападного толка растет сегодня повсеместно.

Вопрос: Но разве не от исламистов исходит сегодня основная, глобальная угроза?

Пименов: Недавно опубликованный доклад американских спецслужб«Картография Будущего Мира» содержит интересный прогноз: через десять лет мусульманское население на планете, действительно, резко увеличится. Но еще больше вырастет число христиан. И самая большая проблема — именно здесь.

Расти мировая христианская община будет исключительно за счет стран «третьего мира». Даже в наши дни христианство лишь с большими оговорками можно считать религией Запада. А через двадцать лет, когда число христиан на планете, по самым скромным оценкам, перевалит за 2.5 млрд., то среди них самую большую группу составят жители Латинской Америки (около 640 млн.), второе место займет Африка (630 млн.) и только третье — Европа (555 млн.). В список стран с самым большим христианским населением попадут Бразилия, Нигерия, Филиппины. Войдет туда и Китай, зато мы не обнаружим там ни Франции, ни Италии, ни Великобритании. Кстати, США, вопреки расхожим представлениям, останутся почти исключительно христианской страной (на все остальные религии придется не более 7% населения), но опять-таки, в основном за счет выходцев из Латинской Америки и других стран третьего мира.

Вопрос: Но где здесь основа для религиозного экстремизма?

Пименов: Видите ли, то, что для одних — экстремизм, то для других — норма. На либеральном Западе христианские храмы пустуют, а в Африке или Южной Америке наблюдается невиданный подъем религиозности. Но это — другое христианство, резко отличающееся от европейского или североамериканского. Профессор Филипп Дженкинс, исследовавший эту проблему, говорит даже о приходе нового, глобального христианства, завоевывающего третий мир и все явственнее противостоящего Западу.

В первую очередь, речь идет о конфликте «бедных» с «богатыми». Христианство возвращается к своим истокам — снова становится религией угнетенных. В свое время протестантизм сделал ставку на средний класс. А те, кто занимает сегодня кафедры церквей в Бразилии или Уганде, обращаются к самым нищим, самым обездоленным. Для их паствы — многомиллионного населения стремительно растущих мегаполисов Сан-Паулу и Кампалы, Лагоса и Мехико — евангельская бедность — не иносказание, а будни. И чудес они жаждут не метафорически, а всерьез. Отсюда и фундаментализм, отличающий их от западных христиан.

Вопрос: В чем суть этого нового христианства?

Пименов: Очень долго христианство в колониях воспринималось как религия европейцев. Религия белых пришельцев. И вот, в течение последних нескольких десятилетий оно обрастает местными корнями. Происходит это везде по-разному. Самый громкий пример — так называемые «пятидесятники». Это секта, хотя исследователи чаще используют другое выражение — третья церковь, число приверженцев которой ежегодно увеличивается примерно на 19 млн. человек. Сегодня каждый пятый житель нашей планеты, исповедующий христианство, — пятидесятник.

Вопрос: Что этому способствует — талантливые проповедники или высокая рождаемость?

Пименов: И то, и другое. А главное, с церковной кафедры прихожане слышат именно то, что хотят услышать. Попросту говоря, когда-то учителя протестантизма наставляли своих прихожан: «внимательно читайте Библию, там все сказано». У пятидесятников же дело обстоит иначе — знанию священного писания они большого значения не придают. И немудрено: беднякам Центральной и Южной Америки (а именно там общины пятидесятников растут быстрее всего) просто некогда изучать Евангелие, да и читать они умеют далеко не всегда. Взамен предлагается вера в спонтанный, прямой контакт человека с Богом, обретаемый через религиозный экстаз. Свою помощь в его достижении и рекламируют сегодня многочисленные харизматические проповедники. Используя подчас, мягко говоря, сомнительные средства. Пожалуй, самый одиозный пример такого рода — Универсальная Церковь Царства Божьего, базирующаяся в Рио-де-Жанейро. Число ее прихожан составляет, по различным оценкам, от 3 до 6 млн. Она контролирует одну из политических партий страны. А также содержит футбольную команду. Но главное, ей принадлежит одна из крупнейших телекомпаний Бразилии. Ее лозунг: «Чудо ждет тебя!». А вот и рецепт спасения: верующему телезрителю предлагается поставить стакан с водой поближе к телеэкрану, чтобы дистанционное управление превратило обычную воду в святую. О таких мелочах, как торговля всевозможными лекарствами от всех болезней, и говорить не приходится.

Вопрос: Как выглядит новое христианство на африканском континенте?

Пименов: Здесь происходят, пожалуй, самые характерные и драматические изменения. Еще в начале двадцатого века Уильям Харрис, один из основателей «черного христианства», выступал перед своими почитателями, облаченный в белый африканский балахон и с бамбуковым крестом на груди. В одной руке он держал Библию, а в другой — ритуальную тыквенную погремушку. Сегодня христианство так называемых «независимых церквей», в изобилии появляющихся на континенте и все чаще поддерживаемых многими африканскими государствами, — это прямой, неприкрытый синкретизм. Африканцы-христиане, как правило, истово верят в Христа, но понимают его по-своему, в соответствии со своими традициями — как предка (ведь почитать предков — долг каждого благочестивого человека) или как великого целителя или знахаря.

Можно ли назвать это христианством, не знаю. Об этом пусть судят теологи. Обратим внимание на другое: это приверженцы «независимых церквей» — не все, но многие — отказывают в праве называться христианами чересчур либеральным европейцам и американцам. Чаще всего повторяются два обвинения. Прежде всего, — Запад проявляет недопустимую терпимость к сексуальным меньшинствам. Другая недопустимая уступка — примирение западных христиан с иудеями и поддержка Израиля. Но по существу, их не устраивает само либеральное понимание христианства.

Вопрос: Не выглядит ли все это как возврат к средневековью?

Пименов: Трудно с этим спорить. Церкви, я хотел бы это подчеркнуть, некогда сыграли огромную роль в борьбе за освобождение Африки. Да и в наши дни их политические установки далеко не одинаковы. Но, как сказал когда-то архиепископ Десмонд Туту, легче выступать «против», чем найти подходящее «за». Сегодня одна африканская страна за другой объявляет себя «христианской нацией», т. е. независимые церкви фактически превращаются в государственные. А во главе их обычно стоят люди, не похожие на Туту.

Вопрос: К чему все это может привести?

Пименов: В многочисленных конфликтах на африканском континенте все очевиднее становится религиозный компонент — нарастающее противостояние креста и полумесяца. А население африканских государств, как правило, смешанное. И кровопролитие в Судане — далеко не единственный случай массового насилия на религиозной почве.

Вопрос: Как это может отразиться на жизни западного общества?

Пименов: Опасность уже у самого порога. Религиозный консерватизм есть и в Европе, и в США. Причем эти круги расходятся с либералами по тем же вопросам, что и христиане «третьего мира». И союз между западными и «южными» фундаменталистами вполне возможен. Тем более, что на него работает и демографический фактор. К 2020 году 60% католиков, к примеру, будут проживать в «третьем мире». У протестантов — такая же динамика. Есть, наконец, еще одно немаловажное обстоятельство: очень скоро уроженцы «третьего мира» составят не только большинство верующих-христиан на Земле, но и большинство священников. Иными словами, в орбите «нового глобального христианства» окажется и руководство основных христианских церквей. И никакие государственные границы этот процесс не остановят.

Вопрос: Едва ли можно представить себе что-либо подобное, если речь идет, например, об индуизме, ведь индуизм по определению — национальная религия. Индусом нельзя стать, им можно только родиться.

Пименов: Да, формально это так. Но этот принцип нетрудно обойти. Вот любопытный пример: в 1982 году на съезде Всемирного Cовета Индусов в Копенгагене было сделано примечательное заявление. Древние славяне тоже, как выяснилось, исповедовали индуизм. Правда, впоследствии они испортились и предпочли истинной религии иудейское изобретение — христианство. Но память не истребить: само имя «Русь» — индийское; и означает оно «Ришия» — страна мудрецов. А о Москве и говорить нечего: это — «Мокшия», т. е. место, где человеческая душа освобождается от пут земного бытия.

Вопрос: Когда заходит речь об индуизме, возникает ощущение двойственности: с одной стороны, — образ Махатмы Ганди, проповедовавшего ненасилие, а с другой — регулярные сообщения от погромах на религиозной почве…

Пименов: Прежде всего, в течение многих лет Индией правила «Бхаратийя Джаната Парти», т. е. наследники не столько Ганди, сколько его убийц.

Вопрос: Но в 2004 году партия Индийский Национальный Конгресс вернулась к власти…

Пименов: Да, Индия — парламентская демократия. Но такая, где лидер партии, победившей на выборах, не может возглавить правительство, если некие силы этого не хотят. Точнее, не хочет партия, проигравшая на выборах. Почему Соня Ганди, как она сама выразилась, «со смирением отклонила» предложение занять пост премьера? Ума Бхарати, известная деятельница радикального индуизма и депутат парламента от Джаната Парти, просто-напросто пригрозила: если миссис Ганди не понимает, что ей, как иностранке — как известно, Соня родилась в Италии — не следует занимать главный пост в правительстве, то она готова ей это объяснить, причем в личном порядке. Учитывая историю семейства Ганди, нетрудно было догадаться, что она имела в виду.

Это показывает, что есть мощные и при этом внепарламентские силы, контролирующие индийскую политику. В основном, — религиозные. Махатма Ганди когда-то сказал: «те, кто думает будто религия не связана с политикой, ничего не смыслят в политике». В Индии религия — отнюдь не частное дело. Хотя официально Индия — светское государство, в котором все имеют равные права. Но есть одно интересное обстоятельство. К индусам относят не только тех, кто исповедует индуизм, но также сикхов, джайнов и буддистов. Именно здесь проходит водораздел между своими, т. е. приверженцами исконно индийских религий, и чужаками.

Вопрос: А кто относится к чужакам?

Пименов: В порядке убывания численности: мусульмане, христиане и евреи. Но евреев сегодня в Индии почти нет. А мусульман и христиан приверженцы радикального, так называемого политического индуизма, рассматривают как главных врагов. В первую очередь, конечно, мусульман — их в современной Индии около 130 млн. Неоправданные уступки мусульманам — вот в чем фундаменталисты долгие годы обвиняли Индийский Национальный Конгресс.

Вопрос: В сообщениях о мусульманских погромах, регулярно устраиваемых индусскими фанатиками, прослеживается странная закономерность: сначала — стихийный всплеск насилия, льется кровь, полиция бездействует. Политическая элита обычно реагирует на кровопролитие, ублажая индусских националистов. А затем вдруг выясняется, что у правительства достаточно сил, чтобы вразумить фанатиков и надеть узду на смутьянов. И все снова входит в мирное русло. Чем это объяснить?

Пименов: В первую очередь — хорошей организацией. Взрыв народного энтузиазма, как правило, бывает профессионально организован. За такого рода акциями стоит обычно одна и та же сила, и ее название знает каждый индиец: РСС — Раштрия Сваямсевак Сангх (РСС), или Союз Добровольных Служителей Нации. Часто можно услышать и другое название: «семья РСС», т. е. РСС плюс многочисленные дочерние организации. Кстати, одна из них — проигравшая прошлогодние выборы Джаната Парти. Активистов РСС легко узнать по полувоенной форме: белая рубашка, темно-зеленые шорты, черная пилотка. А также по символическому оружию — бамбуковым палкам с острыми медными наконечниками. РСС часто называют партией. Все дело, однако, в том, что официально он как раз партией не является. И это очень выгодно. Партию, нарушающую закон, можно запретить. А на вольности, которые позволяет себе «культурная организация», как принято именовать РСС, чиновники смотрят сквозь пальцы. Потому-то партии приходят и уходят, а Союз Добровольных Служителей Нации остается. РСС — это замкнутый, централизованный, иерархически организованный орден. Без всяких демократических излишеств: руководитель сам, единолично назначает себе преемника. Агитаторы РСС, объединенные в ячейки, есть в каждом индийском штате. И ряды их растут. Особенно за счет молодежи.

Вопрос: В чем секрет их успеха?

Пименов: В умении работать с массами. Представьте себе: лучшие в Индии спортивные лагеря для детей и подростков. Поставленная на широкую ногу благотворительность. Влиятельные профсоюзы и женские организации. Спецшколы и даже своеобразное неофициальное Министерство по Чрезвычайным Ситуациям — для помощи населению, пострадавшему от стихийных бедствий. Так выглядит главная сила, вокруг которой объединяются сторонники лозунга «Индия для индусов». Когда-то один индийский политик сказал: чем для индийских коммунистов является Советский Союз, тем для РСС является древняя Индия. Речь идет о полной перестройке современного общества согласно нормам тысячелетней давности. Этого, собственно, никто и не скрывает.

Менее известно другое. Дело в том, что, с точки зрения традиционного индуизма, неиндусов на земле просто нет. Но одни пронесли истину через века и тысячелетия, а другие не выдержали и отреклись. Это и есть приверженцы других религий. Мусульмане, с этой точки зрения, просто- напросто индусы-предатели. Интересно, как РСС использует этот принцип в своей пропаганде. Скажем, привлекая на свою сторону индийцев, принадлежащих к самым низким, презираемым кастам. Им внушают: ваши предки были брахманами. Захватчики-мусульмане предложили им перейти в Ислам. Им сулили золотые горы, но они предпочли чистить отхожие места, тем самым осквернив себя, но не предав свою религию. И сегодня их потомки — низкорожденные, зато верные индусы. Такая пропаганда льстит самолюбию отверженных, угнетенных людей и делает их добычей фанатиков.

Вопрос: Все это, в конце концов, дело самих индийцев. Причем здесь остальной мир?

Пименов: Этот же принцип лежит и в основе индийской внешней политики. Разумеется, неофициально. Но, по существу, индусские фундаменталисты рассуждают так: образование Пакистана, а впоследствии и Бангладеш, да и остальных государств Южной Азии, — не более, чем мелкие шероховатости исторического процесса. Есть только вечная Индия. Настанет день, и ее единство будет восстановлено, если судить по заявлениям дипломатов, то только мирными средствами. Но Индия и Пакистан не раз воевали, а еще чаще балансировали на грани войны, в последний раз — войны ядерной. При этом в обычных вооружениях Индия троекратно превосходит Пакистан. Один из сотрудников индийского внешнеполитического ведомства выразился так: вопрос не в том, победим ли мы, а в том, сколько придется заплатить за победу. Причем если генерал Мушарраф старается, по крайней мере, приструнить религиозных экстремистов у себя дома, то в Индии события развиваются по иному сценарию.

Но главное: то, что из Москвы или Вашингтона кажется «локальным конфликтом», на месте воспринимается как глобальное столкновение цивилизаций. Иными словами, индусский экстремизм — такая же мировая проблема, как мусульманский фундаментализм или «новое христианство».

Вопрос: Что произойдет дальше: распри между фундаменталистами различного толка будут обостряться или они объединятся в общей борьбе с ненавистным Западом?

Пименов: Последнее исключать нельзя. Сегодня они борются в первую очередь друг с другом и лишь во вторую — с Западом. Но их неприятие последнего может и перевесить. Сценарии грядущих конфликтов будут зависеть и от западных политиков. А также и от западных интеллектуалов. Возможно, на Западе задумаются о том, как использовать один вид фундаментализма или экстремизма против другого. Но пока до этого далеко. Нам еще предстоит привыкнуть к мысли, что мы вступаем в эру глобальных религиозных конфликтов.