 |
| Правая.Ru | Ярослав Бутаков | 02.03.2005 |
Вокруг Николая I и его царствования выросли два мифа. Наибольшее распространение имеет, конечно же, миф отрицательного свойства, опирающийся на «авторитетное» мнение одержимого комплексом пророка и манией бумагомарания тульского босяка-помещика, давшего Николаю I, в одном из своих рассказов, прозвище «Палкин». Но корни этой версии уходят ещё глубже, к знаменитому злобному русофобскому пасквилю маркиза де Кюстина, до сих пор служащему для многих не только на Западе основным источником формирования негативного имиджа исторической России. Этот миф усиленно поддерживался и воспроизводился, и стал господствующим в русском общественном мнении задолго до революции 1917 года, а после неё и вовсе превратился в официальную установку.
Неудивительно, что миф противоположного свойства, призванный, в первую очередь, обелить память незаслуженно шельмуемого Государя, также не мог быть свободен от передержек и допущений другого характера, что, в свою очередь, усиливало позиции хулителей. Между тем, доказывать, будто всё, что бы ни делал тот или иной правитель, было вредно или благостно,? занятие не только не историческое, но просто не христианское, ибо априори предполагает, что объект изучения был либо дьяволом, либо Богом. Поскольку и то, и другое исключается, остаётся признать, что правитель, как и всякий человек, мог совершать какие-то политические шаги, в перспективе неблагоприятно отражавшиеся на состоянии государства. Утверждать, будто такие шаги имели целенаправленный характер, равносильно попыткам доказать помешательство правителя или его измену Отечеству. Никому этого пока не удалось даже в отношении «культовых злодеев» (кроме, может быть, Ленина).
Можно быть несогласным с политическими воззрениями правителя, определявшими характер его государственных деяний, но несовпадение во взглядах — это, для культурного человека, не повод к шельмованию. Между тем, именно так поступала и поступает левая историография, оценивая жизнь и деятельность Николая I. Сплошь и рядом можно встретить утверждения о его «необразованности», «некультурности», «грубости». Одним словом, «царь-крепостник». Кое-где эпитеты, призванные нарисовать отталкивающий образ Николая I, облечены в более мягкую формулировку: приверженность к военным методам управления, педантизм, склонность к насаждению муштры и казарменного стиля, подозрительность и недоверие к людям более глубокого ума и т. д. Как обычно в подобных случаях, для доказательства вырывают отдельные факты из контекста, как, например, в случае с командировкой Лермонтова в действующую Кавказскую армию. Иные писатели берут на себя смелость самонадеянно и горделиво упрекать Николая I за, якобы, отсутствие у него христианского прощения, в подтверждение чему приводят пример… с казнью пятерых декабристов.
Незачем опровергать все эти оценки, лежащие за пределами объективного исторического суждения. Приведём лишь, для ясности, мнение митрополита киевского Платона (Н.И. Городецкого), высказанное им много после кончины Государя: «То был истинно Православный, глубоко верующий Русский Царь». Надо думать, он лучше знал, что значит быть Православным, нежели многие из нынешних историков и писателей.
Что касается личных качеств Николая I, то никто не может отрицать наличия у него смелости поступков, твёрдости и последовательности решений. Эти качества, впрочем, сами по себе способны вызвать фобию у ничтожных и безвольных, чем и можно отчасти объяснить преобладание негативных отзывов о Николае в либеральной и левацкой литературе и историографии. Общеизвестен факт личного появления Государя на Сенной площади в Петербурге во время холерного бунта и усмирения толпы одним своим грозным окриком и видом. Николай I не был чужд великодушию, что доказывают неоднократные случаи помилования им заподозренных в причастности к заговору декабристов, просто потому, что верил честному слову арестованных.
Но оставим изучение и взвешивание личных качеств Николая I дотошным биографам. Всё-таки претендующие на серьёзность негативные оценки этого Государя базируются на его политических деяниях. И здесь надо отметить, что к созданию отрицательной легенды приложили усилия многие из тех, кто искренне считал себя патриотом и монархистом, что, вероятно, должно и нас удерживать от всемерного, в пику левым, восхваления Николая I, прежде разбора основных фактов. Общеизвестно, что славянофил Д.Ф. Самарин в конце царствования Николая не стеснялся выражать в личной переписке желание того, чтобы Россия проиграла Крымскую войну, так как, по его мнению, только это смогло бы побудить власть начать столь необходимые России реформы. В силу этого Самарин стал, в либеральной традиции, едва ли не пророком, хотя несложно предугадать, что и в случае победы в той войне Россия всё равно (и может быть, ещё успешнее) приступила бы к реформам, ибо отнюдь не поражение, а сама война возбудила мощное общественное движение.
Серьёзное обоснование для негативной версии содержится в словах историка Михаила Погодина, во время войны рассылавшего знакомым свои рукописные письма-памфлеты. Сторонникам негативного мифа особенно сподручно ссылаться на его слова, так как Погодина ни в коем случае нельзя отнести к либералам. Приверженец и активный защитник триады «Православие, Самодержавие, Народность», друг и корреспондент С.С. Уварова, Погодин в годы Крымской войны не переставал ратовать за мобилизацию всех сил на достижение победы над Западом и предрекал осуществление, в этом случае, всемирно-исторических задач России. Но это не мешало ему критически оценивать многое в политике Николая I, особенно в последние годы царствования.
«Мы начали останавливать у себя образование, стеснять мысль, преследовать ум, унижать дух, убивать слово, уничтожать гласность, гасить свет, распространять тьму, покровительствовать невежеству,? писал Погодин в 1854?55 гг.,? Государь, очарованный блестящими отчетами, не имеет верного понятия о настоящем положении России. Став на высоту недосягаемую, он не имеет средств ничего слышать: никакая правда до него достигнуть не смеет, да и не может; все пути выражения мыслей закрыты, нет ни гласности, ни общественного мнения, ни апелляции, ни протеста, ни контроля… О народе, который трудится, проливает кровь, несёт все тягости, страдает,… ни у кого и мысли нет. Народ как будто не существует нравственно, известный только по ведомостям казённой палаты»
Итак, в подобных высказываниях Погодина и некоторых других, левая традиция имеет, как будто, весомый аргумент в пользу версии о полной неадекватности политики Николая I историческим задачам и запросам России. Однако мы видим, что Погодин нигде не ставит кризисное состояние Российского государства в вину лично Царю. Самого Николая I Погодин был склонен оценивать хоть и исторически критично, но достаточно пафосно, называя его «последним самодержцем Европы», «искупительной самозаклавшейся жертвой самодержавия».
Совершенно иначе оценивал деятельность Николая I Константин Леонтьев: «Государь Николай Павлович… чувствовал… политическим инстинктом своим…, что и сама Россия наша при нём именно достигла той культурно-государственной вершины, после которой оканчивается живое государственное созидание и на которой надо приостановиться по возможности, и надолго, не опасаясь даже и некоторого застоя… Император Николай, по смотрению свыше, был призван задержать на время то всеобщее разложение, которое ещё до сих пор никто не знает, чем и как надолго остановить… И он, с истинным величием гения-охранителя, исполнил своё суровое и высокое назначение!» [выделено мною — Я.Б.].
Россия при Николае I побеждала многих врагов. Поэтому неудивительно, что вариантом исторической мести противников России не могло не стать очернение Николая I. Многие, если не почти все истоки антиниколаевской легенды берут своё начало не в России и, уж во всяком случае, не в русском народе.
В 1826?27 гг. нами была выиграна последняя в истории война России с Персией (Ираном). Война завершилась присоединением к России Северной Армении. Миллионы армян были спасены от угрозы исламизации и ассимиляции. Установленная Туркманчайским мирным договором граница до сих пор служит рубежом между Ираном и СНГ. Мир между Россией и Ираном с тех пор и до сего дня никогда больше не прерывался — завидный для других пример добрососедского существования!
При Николае I активизировались военные действия на Кавказе против некоторых разбойничьих горских племён, начавшиеся ещё в 1817 году, но до сих пор ведшиеся вяло. Огромными усилиями Русской армии в войне произошёл перелом, позволивший затем уже Александру II объявить о победоносном её окончании и покорении Кавказа.
В 1828−29 гг. в союзе с Англией и Францией была выиграна война с Турцией. В результате победы было образовано независимое Греческое государство. Россия получила Черноморское побережье Кавказа. В 1830?31 гг. после образцовой войны была пресечена попытка Польши отделиться от Российской империи. В 1833 году одно грозное предупреждение Николая I остановило двигавшиеся на Стамбул войска египетско-сирийского правителя Мухаммеда-Али. В 1849 году Русская армия быстро победила венгров, попытавшихся расколоть союзную России Австрийскую империю.
Многие внешнеполитические и военные действия Николая I подверглись суровой критике не только в левой, но и в патриотической историографии. Тот же Погодин упрекал власть в потворстве подавлению освободительных движений славянских народов против немецкого и турецкого гнёта. По его мнению, боязнь того, что революция перекинется тогда и в Россию, были совершенно неоправданны, ибо, доказывал он, революции развиваются исключительно в силу внутренних условий, которых в России нету. Таким образом, Погодин ставил под глубокое сомнение основополагающий тезис политики Николая I: «Революция на пороге России, но клянусь, она не проникнет в неё, пока во мне сохранится дыхание жизни». Критиковал Погодин и неумение русского правительства воздействовать на общественное мнение Европы, следствием чего явилась внешнеполитическая изоляция России во время неудачной Крымской войны.
Белоэмигрантский военный историк А.А. Керсновский (автор самого фундаментального исследования по истории Русской армии) считал, что внешняя политика Николая I целиком и полностью определялась принципами заключённого ещё Александром I «Священного Союза». Не отрицая своеобразной рыцарственности такой политики, Керсновский с сожалением отмечал, что она редко соответствовала интересам России, а чаще всего прямо им противоречила. Так, он полагал, что России было бы выгодно помочь развалить Турцию и Австрию силами тамошних сепаратистов. Основанием для такого утверждения ему служил тот факт, что эти страны, оставшись едиными, стали потом противниками России в роковой Первой мировой войне.
Опять же иначе расценивал все эти действия Леонтьев. Он сомневался, будто только «рыцарство политическое» руководило Николаем I при вмешательстве в турецкие и австрийские дела. Леонтьев был уверен, что образование у границ России, вместо старых легитимистских империй, нескольких молодых, революционно-демократических и в силу этого агрессивных государств сделало бы внешнеполитическую обстановку чреватой бoльшими угрозами для России. Это не считая того заразительного революционного примера, которое эти государства могли оказать на Россию.
По примеру европейских радикалов российская левая, с лёгкой руки А.И. Герцена, приклеила Николаю I ярлык «жандарма Европы», намеренно «забывая», что русские войска использовались для подавления венгерской революции по просьбе законного правительства и в полном соответствии с союзническими обязательствами и международным правом, а против поляков Русская армия действовала на территории своего государства. Недавно некоторые российские историки указали на то влияние, которое консервативное общественное мнение Западной Европы оказывало на внешние и внутренние действия правительства Николая I.
Ещё в 1830 году Николай I написал «Ma confession» — исповедание своего политического кредо. «Россия — держава могущественная и счастливая сама по себе; она никогда не должна быть угрозой ни для других соседних государств, ни для Европы», — писал там молодой Царь. И это слова «жандарма Европы»?! После подавления революции в Польше Николай I думал о том, чтобы избавить Россию от мятежного народа и отдать часть Царства Польского западнее Вислы соседям России — Пруссии и Австрии, но те благоразумно отказались от такого подарка.
Можно считать те или иные действия Николая I не оправдавшимися последующими историческими событиями, но его внешней политике нельзя отказать в цельности, принципиальности, твёрдости и последовательности.
Ненависть радикалов всех мастей на все последующие века Николай I вызвал пресечением, при своём вступлении на престол, попытки военного переворота, осуществлённой группой гвардейских офицеров и названной позже «восстанием декабристов». То, что некоторые из заговорщиков исповедовали радикальные политические взгляды, позволило создать легенду о первом революционном выступлении в России. Разбор этой легенды и возможных последствий победы революционеров — тема для отдельного разговора, который лучше всего провести в конце года, в дни 180-летия подавления декабрьского путча. Сейчас же достаточно сказать, что, по мнению автора, чисто технически заговорщики вполне могли взять власть, но, в конечном итоге, через новую пугачёвщину Россия пришла бы к диктатуре, а вовсе не к конституции.
Через пять дней после событий на Сенатской площади Николай I особым манифестом объявил амнистию всем рядовым участникам выступления и учредил Верховный уголовный суд для ведения процесса над офицерами-заговорщиками. Верховный уголовный суд приговорил к смертной казни 36 (!) участников путча, 25-ти из которых Николай I заменил казнь пожизненной каторгой, а ещё шестерым — каторгой сроком на 20 лет с последующей пожизненной ссылкой. Таким образом, были казнены только пятеро изменников, на прахе которых впоследствии пустила корни и проросла революционная легенда. Манифестом, изданным 13 июля 1826 года, в день казни, Государь, в частности, торжественно запретил вменять родственникам осуждённых их родство не только в вину, но и в укор: «Сие запрещает закон гражданский, и более ещё претит закон христианский».
Расхожим в историографии было обвинение Николая I в поддержании жестокого режима военных поселений. Но именно при Николае I, после серий бунтов, охвативших военные поселения в 1831 году, была создана комиссия для изучения положения в них. Результатом стали смягчение режима поселений и перевод части поселенцев в разряд «пахотных солдат» (окончательно упразднены в 1857 году, при Александре II).
Привычно указывается, что при Николае I проводился зажим в области образования, а сам Государь был чуть ли не врагом просвещения. На самом деле именно тогда произошло смягчение некоторых одиозных порядков в университетах, установившихся в последние годы царствования Александра I. После назначения Сергея Семёновича Уварова в 1833 году министром народного просвещения стало неуклонно повышаться число студентов, принимаемых в университеты благодаря их блестящим способностям, но в силу бедности обучаемых на государственный счёт («казённый кошт»). Получила широчайшее распространение практика заграничных стажировок русских студентов. В 1828 году в Петербурге были открыты Институт инженеров путей сообщения и Главный педагогический институт. В 1846 году в Киеве открывается университет имени Святого Владимира.
Введённая Уваровым в оборот формула русской государственности — «Православие, Самодержавие, Народность» — навсегда сделала его имя одиозным для «прогрессивной общественности». Но Уваров ничего не придумывал, он лишь обозначил простыми и ясными словами то, что всегда лежало на поверхности, доступное взгляду. Уваровская триада даже не нуждалась в доскональном теоретическом обосновании — настолько органично и интуитивно чувствовалась она мыслящим русским обществом.
Охранительная цензура, носившая морально-политический характер, общая консервативная обстановка царствования не препятствовали развитию общественной мысли всех направлений, а, наоборот, оттачивали её. Славянофилы, западники, «неистовый Виссарион» на столетия вперёд задали тон умственным исканиям русского интеллектуала. Леонтьев совершенно справедливо писал о том, что только «крепкий, сословный, крепостнический строй, при котором росли все эти люди 40-х годов, покойное течение жизни при императоре Николае I дали им возможность развиться не спеша и зрело. Все они роптали на этот строй, все они более или менее пламенно прилагали руки к его уничтожению; но как они, так и лучшие поэты наши и романисты обязаны этому сословному строю в значительной мере своим развитием».
Парадоксально, но ни одна эпоха в истории Русского государства не была так богата на удачные реформы, как консервативное царствование Николая I. Это следует объяснить именно консерватизмом, допускающим проведение только тех реформ, которые вызываются неотложной необходимостью. Постепенно были отменены все уродливые проявления крепостного права. Учредив в своей жизни 9 комитетов по крестьянскому вопросу, Николай I, доживи он до конца Крымской войны, несомненно, отменил бы и самое крепостное право. Но, по независящим от него причинам, эта важная историческая миссия выпала его Державному сыну. Чрезвычайно важны и благотворны были правовое устройство государственных крестьян и финансовая реформа. В первое десятилетие царствования был завершён титанический труд по упорядочению, редакции и кодификации всех Русских законов.
Успех реформ обусловливался тем, что их проводили, как правило, прекрасные администраторы, такие, как П.Д. Киселёв, Е.Ф. Канкрин. Возглавивший морально-политическую полицию А.Х. Бенкендорф, при всех своих увлечениях стихосложением, также был отличным организатором. Уваров являлся одним из блестящих учёных своего времени (знаток античности с мировым именем) и, одновременно, превосходным управленцем. Уже в 25 лет он был назначен на должность попечителя Петербургского учебного округа. Николай I сумел привлечь к работе даже такого вольнодумца, как М.М. Сперанский. Нейтрализовав его конституционные мечтания, Царь использовал его административные таланты на благо государства.
Николай I, выражаясь современным языком, был великолепным менеджером организации и по управлению персоналом, в совершенстве владевшим умением подбирать команду и расставлять её участников. Её душою и мозговым центром являлся он сам. Его рабочий день длился по 16?18 часов в сутки. О работоспособности монарха ходили легенды. Неспроста сказал про него преосвященный Иннокентий (Борисов): «Это был… такой венценосец, для которого царский трон служил не возглавием к покою, а побуждением к непрестанному труду».
Впечатляющим качеством Николая I было умение создать импонирующую власть, что удавалось ему на протяжении всего царствования, кроме, быть может, последних двух-трёх годов. Случаи с «обращением» Сперанского или Пушкина — это одни из эпизодов. Царь прямо и откровенно шёл на диалог с идейными противниками — это проявилось ещё в беседах с декабристами, что обернулось для многих из них смягчением участи. Николай I смог лично убедить в неправоте такого оппозиционера, как Ю.Ф. Самарин, воевавшего против мнимого «засилья немцев» в государственном управлении. Пережившие такие беседы вспоминали впоследствии, что непоколебимое убеждение Государя в собственной правоте и ясная логика его доводов оказывали на них неизгладимое впечатление.
Организаторские таланты и импонирующие личные черты Николая I не исключают того, что имелась лучшая альтернатива взятому им политическому курсу, которого он придерживался с начала и до конца царствования. Но прошлое не имеет сослагательного наклонения, и историки, отметив разноголосицу мнений о Николае I, обязаны отдать должное его объективно выдающимся качествам руководителя, а не заниматься, с высоты дополнительного 150-летнего исторического опыта, бессмысленной критикой.
Смерть Николая I в разгар неудачной для России Крымской войны породила смутную легенду о самоубийстве Государя. Оставим разбор этой легенды искателям исторических сенсаций. Отметим лишь, что она впечатляет своим сходством с мифом об отшельничестве якобы мнимо умершего Александра I. Тем, кому тайный уход от царского служения кажется чем-то более возвышенным, нежели следование царскому долгу до конца, что-либо доказывать бесполезно. Так и в случае с Николаем I. Здесь, похоже, миф о самоубийстве — это ещё одна грань исторической мистификации и дискредитации «великого охранителя». Глубокое и искреннее следование Православной Вере, характерное для Николая I, равно как и его отношение к царскому долгу («буду нести крест мой до истощения сил», «безостановочно буду выполнять свою обязанность»), должны начисто исключать версию самоубийства.
Доктор М. Мандт, пользовавший Императора, засвидетельствовал: «Я никогда ещё не видел ничего хоть сколько-нибудь похожего на такую смерть; я даже не считал возможным, чтоб сознание в точности исполненного долга, соединённое с непоколебимой твёрдостью воли, могло до такой степени господствовать над той роковой минутой, когда душа освобождается от своей земной оболочки».
В своём завещании Николай I написал: «Я умираю с сердцем, полным благодарности к Богу за всё то доброе, что Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих».Источники: Виттекер Ц. Граф С.С. Уваров и его время. / пер. с англ. СПб., 1999; Император Николай Первый. М.: Русскiй Мiръ, 2002; Керсновский А.А. История Русской Армии. М.: Воениздат, 1999. С. 234−310; Николай Первый и его время. В 2-х т. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000; Погодин М.П. Письма политические и польский вопрос. М., 1876; Шильдер Н.К. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование. В 2-х т. М.: Алгоритм, 1997; Эймонтова Р.Г. В новом обличии (1825?1855 гг.). Гл. в кн.: Русский консерватизм XIX столетия. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 105?191.
