Сколько русские задолжали латышам

Из показаний д-ра Джорджа А. Симонса, пастора методистской церкви в Нью-Йорке

С осени 1907 по 6 октября 1918 года Симонс находился в России в качестве настоятеля методистской церкви в Петрограде:

«…латыши, пожалуй, — самый жестокий элемент, который был в революции 1905 и революции 1917−1918 годов.

Сенатор Кинг: Латыши составляют около 25 или 30 процентов большевистской армии, как она была шесть месяцев назад, китайцы — от 50.000 до 60.000, и преступники (освобожденные из тюрем) — около 100.000, с некоторым количеством русских, немцев и австрийцев, рассеянных между ними.

Когда немцы вошли и подавили революцию большевистского пролетариата в балтийских провинциях, эти латыши <…> были изгнаны и перешли в центральную Россию. Ленин и Троцкий использовали их, предлагая большие суммы денег; и хотя эти латыши никогда не имели симпатии к немцам и очень мало симпатий к русским — тут появилась пища в изобилии, хорошее жилье, теплая одежда и — я повторяю то, что они сказали сами, — право делать, что они хотят, на улицах Петрограда и Москвы. Ленин и Троцкий оба заявили, и сдержали свое слово, что они не будут полагаться на русских для своей защиты, но будут полагаться на латышей. И русские, в целом, не имеют симпатий к латышам. Я полагаю, в глазах русского латыш — ниже любой национальности и расы.

Сенатор Кинг: Китайцы составляли значительную часть красноармейцев, не так ли?

М-р Симонс: Китайские кули, в большом числе, были в это время в Финляндии, работая там при старом русском режиме, срубая деревья и выполняя другую ручную работу. Когда красное движение в Финляндии было подавлено, тысячи этих китайцев, которых также называли кули, хлынули в центр России. Мы видели их во множестве в Петрограде.

Сенатор Кинг: Доктор, из ваших знаний, считаете ли вы, что китайцы и немецкие и австрийские солдаты, которые не утверждали своего гражданства где-либо, люди, которые были заключенными в России, — составляют большинство в большевистской военной организации?

М-р Симонс: Я скажу так: без этих элементов никогда не образовалось бы ядра Красной армии.

Я беседовал с сотнями и спрашивал их: Ну, что вы обо всем этом думаете? «Ну, мы знаем, что, во-первых, это все немецкое, а во-вторых, еврейское. Это совсем не русское дело». Это стало настолько популярным, что, ходя по улицам Петрограда в июле, августе и сентябре, вы открыто слышали от встречных: «Это не русское правительство. Это правительство немецкое и еврейское». Подходили другие и говорили: «И очень скоро будет большой погром».

Сенатор Уолкотт: Из того, что вы говорите, доктор, у меня создается впечатление, что этот режим поддерживается крохотным меньшинством, которое не испытывает никакой симпатии к великому русскому народу, и что они навязывают свою волю нации силой и террором. Верно ли я понимаю?

М-р Симонс: Совершенно верно, и я видел собственными глазами, как они вели сотни людей по Большому проспекту, на котором находился наш дом, к Небесному Саду и оттуда — в Кронштадт, где их помещали в крепость; а затем через Норвежскую дипломатическую миссию, через Датскую или Шведскую, мы узнавали, что их убивают десятками.

Сенатор Уолкотт: Это происходило все время?

М-р Симонс: Все время, сенатор, после покушения на комиссара Урицкого.

(Из стенограммы слушаний сенатской комиссии США в 1919 году)