 |
| Радонеж | Александр Богатырев | 26.02.2014 |
Село Крестовоздвиженское в тридцатые годы переименовали в Красногвардейск. Объявили городом и сделали районным центром. Но на город Красногвардейск был похож мало. Несколько двухэтажных каменных купеческих домов да три сотни деревянных изб. Каменные дома стояли на набережной и на соборной площади. В них разместилось партийное и прочее начальство. На окраине построили мукомольный и кожевенный заводы, мясокомбинат и пекарню. При заводах вырос новый жилой район для рабочих: сначала деревянные бараки, а в шестидесятые годы на месте снесенных бараков поставили однотипные пятиэтажки. Самым заметным преобразованием советской власти в Красногвардейске был взрыв Крестовоздвиженского храма.
Чудом уцелела кладбищенская Казанская церковь. Она была вдали от центра на противоположной от рабочего городка стороне. Закрыли ее в 37-ом году, но взрывать не стали. Во время Отечественной войны снова открыли и до объявленной Хрущевым антицерковной компании не закрывали. Но в год полета Гагарина в космос постановили Казанский храм все же взорвать. Было ли это решено в столице или местным начальством — не известно. Но приказ о сносе храма пришел из Москвы. Он взволновал не только местный люд, но и столичных защитников старины. Казанская церковь была очень хороша. Семнадцатого века. С шатровой колокольней. Сохранились прекрасные изразцы и резной иконостас редкой работы. За церковь началась борьба. В Красногвардейск приехали московские искусствоведы и реставраторы. Вслед за ними знаменитый писатель вместе с дважды Героем Социалистического труда — уроженцем этих мест. Этот Герой доставил много неприятностей городскому и областному коммунистическому начальству. Дело в том, что по положению о дважды Героях нашему Герою должны были поставить памятник на родине. Уже и скульптор был назначен, и деньги выделены- и вдруг герой примыкает к протестующим и пишет письмо в ЦК партии, в котором просит сохранить Казанскую церковь, ради чего готов отказаться от установки ему памятника. И хотя тон письма был просительный и вполне приличный, но в верхах сочли это недопустимой дерзостью. Перечить линии партии и выставлять ультиматум! Да это же политика и злобная антисоветская выходка! Скандал получился нешуточный, и в Красногвардейск была направлена комиссия ЦК. Но прежде, чем отправить в мятежный град высокую инспекцию, в Красногвардейск послали двух товарищей из компетентных органов для ознакомления с общей политической ситуацией.
Эти товарищи тщетно пытались обнаружить хоть какой-нибудь признак крамолы, но ничего не нашли. Городок тихий. Народ никакой политической активности себе не позволяет. И вообще- вся история с борьбой за Казанский храм — чистейшая столичная инициатива. Местный люд о ней мало что знает и никакого протеста не выказывает. Верующих в городе — кот наплакал: два десятка старух да немой мужичок лет пятидесяти. Ведут себя они тихо, никакой агитации среди населения не проводят. Местный священник в общественных местах вообще не появляется. Религиозной пропаганды не ведет. Молодежи в храме нет. Детей школьного возраста в храме не бывает, а младенцев крестят и причащают редко и то украдкой. Делают это старухи втайне от родителей младенцев, боясь, что у родителей будут неприятности на работе.
Так что совершенно очевидно, что победа коммунистического сознания над религиозными предрассудками в данном городе налицо. Население в храме не нуждается. И никакого шума от двадцати старух в случае уничтожения культового здания не предвидится.
Так было написано в отчете. До приезда комиссии оставалось несколько дней, и проверяющие товарищи решили использовать их с толком. Договорились с районным коллегой о рыбалке с шашлыками, и уже поехали на служебном УАЗике, как произошло нечто для неверующего ума необъяснимое. Свернув с главной улицы имени Карла Маркса на улицу Карла Либкнехта, машина чуть не врезалась в огромную толпу, шедшую по улице Клары Цеткин. Пришлось ждать, пока не пройдет народ. Возглавлял шествие высокий сутулый мужик в драном пиджаке и в галошах на босу ногу. Это был отмеченный ими в рапорте немой Терешка. За ним, смеясь и улюлюкая, бежала стайка мальчишек: «Эй, немой, песню спой. Давай, немой, про ландыши». Песня «Ландыши» в то время, не переставая, лилась из всех радиоприемников. На некотором удалении от мальчишек двигалось человек сто взрослых людей обоего пола. Мужчины время от времени догоняли мальчишек, давали самым шумным подзатыльники, и вскоре улюлюканье и смех прекратились. Поскольку демонстрации в Стране Советов проходили только в дни коммунистических праздников, проверяющих товарищей вид не разрешенного сборища несколько ошеломил.
Шли без красных знамен, без портретов вождей, без транспарантов, без городского руководства. Да еще под предводительством странного субъекта в лохмотьях. За толпой почему-то следовала машина скорой помощи.
Местный коллега шумно вздохнул и выругался:
— Это Терешка, дери его за ногу!
Товарищи, поняв, что с рыбалкой придется повременить, вышли из автомобиля и примкнули к толпе.
Разглядев соседей, они стали расспрашивать, по какому поводу происходит демонстрация. Им охотно поведали, что народ идет за немым Терешкой, чтобы узнать, кто помирает. У этого Терешки был особый дар: он чувствовал ангела смерти. Терешка никогда просто так не ходил по городу, а если появлялся и шел, время от времени крестясь и издавая жалобное мычание, это означало, что кто-то умирает или умрет очень скоро.
Услышанное сообщение произвело на товарищей сильное впечатление. Как профессионалы они понимали, что если грамотно раскрутить эту историю, то можно и «дырочку в лацкане прокручивать» — то есть: получить по ордену. Уж больно давно в СССР не происходило никаких антисоветских выходок со стороны верующих. А тут несанкционированная демонстрация, да еще и с публичным «произведением крестного знамения» организатором этой демонстрации. И когда?! В самый разгар антирелигиозной компании, когда сам генсек обещал показать по телевизору последнего попа… Да тут можно такую политику пришить!
Так они шли, тихо переговариваясь и радуясь перспективе получения наград и продвижения по службе. Но вскоре перестали переговариваться и почувствовали необъяснимую тревогу. Они увидели, что в окнах домов, мимо которых они проходили, появлялись испуганные лица. Убедившись, что Терешка идет дальше, хозяева этих жилищ с облегчением и нескрываемой радостью крестились и задергивали занавески. И это выглядывание из окон испуганных людей происходило на всем пути следования толпы.
«Ну и ну! Вот тебе и тотальное безверие! Написали, что никто в Бога не верует, кроме двадцати старушек. А тут мужчины и женщины средних лет, да еще и молодых половина… Старух — раз, два и обчелся. Как это все понимать? А фанатичность, с которой люди крестятся, когда толпа проходит, не останавливаясь, мимо их домов…»
Не прошло и пяти минут, как толпа остановилась. Товарищи потихоньку протиснулись вперед и стали наблюдать за Терешкой. Тот стоял, словно окаменелый напротив дома с резными наличниками и почерневшим коньком на крыше и пристально смотрел в крайнее левое окно. Лицо Тимошки было напряжено. Слипшиеся на лбу волосы лежали широкой загогулиной, напоминавшей вопросительный знак. А на затылке торчал огромный колтун. В его широко расставленных серых глазах замерло выражение мучительного ожидания. Вдруг он открыл рот и издал тревожный громкий звук. Это было не мычание, а некая смесь из утробного рыка и безуспешной попытки произнести что-то вразумительное. Терешка стал быстро креститься и снова издал этот звук. Старший проверяющий почувствовал, как у него от этого звука что-то задрожало в голове и стало страшно.
Толпа загудела. Послышались недоуменные голоса.
— Чего это он у Кругловых остановился?
— Там же дед уже неделю, как померши.
— Верно, ошибся. Он же сюда уже приходил.
— Терешка не ошибается.
— Чо, не ошибается! Там Верка молодая. Сорок годков. Да Ваське сорок пять. Чего ему тут делать?!
Смерть годов не соблюдает. Васька-то с поминок отцовых не просыхал.
В этот момент в доме послышались крики и стуки падающих тяжелых предметов. Раздался пронзительный женский крик, и на пороге появилась женщина в легком ситцевом халате.
— Помогите, — слабым голосом произнесла она.
В ту же секунду рядом с ней оказался врач с профессиональным чемоданчиком. Он вместе с хозяйкой скрылся в доме. Наступила пугающая тишина. Слышно лишь было мычание Терехи. Он словно пытался петь.
— Труба дело. Помер, коли Терешка свою песню затянул.
— Это он «Со святыми упокой» так поет.
Терешка домычал свою песню и, ни на кого не глядя, медленно побрел вверх по улице.
— Это он в церковь идет. Молиться будет. Один Тереха за нас — нехристей молится.
— Всю ночь будет псалтирь читать.
— Да по кому читать? Кто помер-то?
— Тереха знает, кто. Да и кому, как не Ваське? Верка-то живая выскочила.
Проверяющие не верили своим глазам и ушам. Происходившее напоминало жуткую постановку. Они были фронтовиками, людьми
неробкими, а тут оба почувствовали страх. Главное, непонятно было, отчего им стало страшно. Они и смерти глядели в глаза, и сами людей посылали на смерть. И было в их душах нечто вроде крепкой стены с фильтром, редко пропускавшим простые человеческие эмоции, отсекавшим все, что мешало их суровой службе. А еще их поразило то, что давно забытый страх они оба испытали одновременно.
— Колдун этот немой, — глухо проговорил старший, и оба поплелись в гостиницу.
Местный коллега бибикнул им из своего УАЗика, но им не хотелось ни с кем говорить. Они оба почувствовали сильную слабость, словно целый день таскали пудовые камни. И захотелось поскорее добраться до постели. Они махнули коллеге рукой: «Завтра увидимся».
В гостинице они перечитали свой рапорт и решили, что он никуда не годится. Надо собрать сведения, обдумать все и немного переждать.
Старший товарищ всю ночь не мог уснуть.
«Что делать? Можно бы было описать это сборище, как крестный ход и провокацию религиозников… Но ведь выяснится, что это не так. И как сообщить, что немой оборванец чувствует приближение ангела смерти и идет молиться за умирающего в сопровождении целой толпы жителей этого проклятого городишки? Какой ангел смерти? Да нас же на смех поднимут и выпрут из органов! Либо в психушку отправят, в чувство материалистической реальности приводить. Об орденах размечтались! Тут не орден, а галоперидол в седалище…»
Утром они отправились в районное управление.
Капитан Султанов — грузный, с землистым лицом человек предпенсионного возраста долго вздыхал и мялся, а потом вынул из сейфа бутылку «Столичной» и грустно заявил:
— Тут, без напитка не разберешься. Да и с напитком — не очень. Давайте по сто граммов для просветления ума.
Столичные товарищи согласились. Распили бутылку, фактически не закусывая. У коллеги из еды была лишь пачка печенья «Красный Октябрь» Выпили, похрустели печеньем, после чего капитан выдал не свойственный марксисту и военнослужащему монолог:
— Мы чего его не трогаем? Думаете, нам охота на эти гулянья смотреть? А вдруг он, коли у него такой контакт с этим ангелом смерти, решит отомстить?! Шепнет этому ангелу, чтобы тот маршрут на время изменил, да нашлет его на нас… А кому помирать охота! Если бы враг был видимый, мы бы его давно скрутили, а тут мистика и потусторонние силы… Накладно будет этого Тереху обижать… У него промашки не бывает. При мне уже тридцать смертей отметил. Всякий раз, как выйдет в город — жди покойника. Хотите- увозите его с собой. А мы тут с ним не станем связываться. И партийное начальство решило на это дело глаза закрыть.
— Теперь не закроет. Московская комиссия не даст зажмуриться, — вздохнул старший и устало спросил: — Чего делать будем?
После долгих фантазий в ведомственном ключе, решили, что лучшим выходом будет избавиться от немого, но не грубо, чтобы его знакомый ангел не отомстил, а как-нибудь без посадки и без применения силы.
— Может, его в санаторий какой-нибудь отправить, пока комиссия будет решать, что делать с Казанской церковью? — предложил капитан Султанов. Старший товарищ даже плюнул от досады:
— Дожили! Какого-то немого не можем прижать..…
Атеизм атеизмом, но услыхав об ангеле смерти, способном вместо намеченного покойника прихватить на тот свет того, кто обидит Терешку, старший товарищ изрядно струхнул. Этот суровый человек, никогда не думавший о Боге, был невероятно суеверным. Он боялся и черной кошки, и сглаза, и еще целого набора примет, суливших несчастье.
Оказалось, что из арсенала мирных решений выбор был невелик. В конце концов, капитан Султанов дал слово, что отправит Терешку к своему куму за пятьдесят верст от города.
— А потом и порыбачим.
Решили на этом остановиться. В тот же вечер капитан отправился в церковную сторожку, где в последнее время обитал немой нарушитель спокойствия. Там его он и нашел.
— Ну что, Терентий Палыч, придется тебе на некоторое время исчезнуть. Отвезу-ка я тебя к куму Лепехину, чтобы не было беды.
И он рассказал Терентию о столичной комиссии и битве за храм и о том, что из-за него эту битву можно проиграть.
Терентий выслушал капитана, кивнул головой и промычал что-то, долженствующее означать то, что он согласен.
— Вот я тебя и отвезу. Завтра утром будь готов.
Терентий был немым, но не глухим. А немым он стал в 5 лет. На его глазах убили отца с матерью и двух старших братьев. До двенадцати лет он жил у бабушки, а после бабушкиной смерти его забрали в интернат для детей-инвалидов. Когда его стали переводить в интернат для взрослых началась война. Он сбежал, и никто его не стал искать. Жил он в деревнях у одиноких старушек. Помогал им по хозяйству: колол дрова, вскапывал огороды, пас скотину.
Однажды его поймали как дезертира. Но, слава Богу, и командир отряда оказался не без сердца, и женщины, чьих коров он пас, бесстрашно бросились его отбивать. Терешку даже не погнали в район, хотя у него не было никаких документов. По закону военного времени с ним могли сделать что угодно. Да и после войны жизнь у него была не сладкой. Он ходил по святым местам и часто попадал в спецприемники за бродяжничество. Многие милиционеры, видя, что он слышащий, принимали его за симулянта. Коли слышит, то чего мычит? Должен говорить.
Несколько раз Терентия отправляли в психиатрические лечебницы на экспертизу. Чего он только не испытал за свою полную лишений горемычную жизнь…
А в Красногвардейске он появился за три года до описываемых событий. Это была его родина. Священник Казанского храма приютил его в сторожке, и он с радостью дворничал, делал работу истопника и сторожа. Власти его не беспокоили, потому что начальник всесильного ведомства капитан Султанов был его троюродным братом. О своем родстве с Терешкой капитан не рассказал московскому коллеге.
Сам капитан приехал в Красногвардейск незадолго до Терентия. Тридцать лет его мотало по всему Советскому Союзу. Служил он и в Средней Азии, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Наконец, перед тем, как выйти в отставку, он попросился на родину. Другие добивались перевода в столицу, на Кубань, или в Черноморские города, а он — в глухой городишко. Просьбу его удовлетворили, и он с женой (две его дочери остались с мужьями и детьми в Сибири) поселился в доме своего деда. В этом доме когда-то жил и брат его деда дед немого Терентия. Стоял он на самом въезде в город на улице Розы Люксембург, Дом был просторный — так называемый, «пятистенок»: два сруба, соединенные вместе. С мезонином и большим погребом. Огород и сад занимали 20 соток. Жена капитана — тоже местная уроженка — за годы скитания истосковалась по нормальной деревенской жизни. Она завела корову, кур, возродила сад: спилила старые яблони и сливы и посадила новые. У нее был лучший огород во всем Красногвардейске. И сам капитан все свободное от службы время огородничал вместе с женой. Фасадные окна их дома выходили на улицу, а окна тыльной стороны и пристроенная веранда — в сад. В теплое время года рамы веранды убирались, и закрытая веранда превращалась в открытую. Капитан наслаждался по весне видами цветущих яблонь, вишен и слив, слушая соловья и непрекращающееся незлобное ворчание боевой подруги. Все лето и сентябрь он с удовольствием потреблял плоды совместных с супругой трудов. Гости в их доме были редки, но он регулярно посылал корзинки со свежими фруктами городским начальникам. На сей раз, он решил нарушить привычку к уединенному провождению вечернего досуга и пригласил к себе московских коллег.
Он доложил им о депортации Терехи и тут же устроил «сеанс дегустации» наливок собственного изготовления. Кроме наливок был еще и самогон из слив. Старший начальник, служивший несколько лет в братской Венгрии, где пристрастился к местной палинке, нашел, что продукт капитана Султанова ничуть не хуже изделий мадьярских виноделов. Вечер прошел под щебетанье птиц и стуки падающих на землю яблок. Жена предложила селянку в горшочках, множество салатов, и шашлык. Хотя приготовила она его не на мангале, а в печи, шашлык получился отменный.
Гости были довольны. Тереха, доставивший им столько волнений, а главное — непонимание того, как с ним поступить, отправлен в ссылку и уже не помешает достойно принять столичную комиссию. Оставались мелкие служебные обязанности, но они никак не могли помешать им выехать на рыбалку. Решили отправиться на следующее утро.
Выходя из капитанского дома, компания столкнулась с аварийной командой, чинившей прорвавшуюся водопроводную трубу. Авария была нешуточной. Работал экскаватор, и уже вырыл яму более метра глубиной.
Капитан подошел к бригадиру узнать, в чем дело, и как скоро закончат ремонт. Всякие нестроения накануне больших проверок были крайне нежелательны. Бригадир заверил, что часа через два закончат и просил не волноваться.
Капитан отвез на своем УАЗике коллег в гостиницу, пообещав быть к шести утра у подъезда со всем необходимым для рыбалки.
Но и на следующий день с рыбалкой не получилось. Не успели товарищи войти в номер, как зазвонил телефон. Капитан Султанов расстроенным голосом сообщил, что только что получил телефонограмму из областной управы. Ему вместе с московскими инспекторами приказано прибыть не позднее 9-ти утра для срочного инструктажа.
Хорошенькое дело, когда до областного центра 180 километров по скверной дороге! Это во сколько же надо встать, чтобы на УАЗике добраться вовремя?!
Делать нечего. Служба. Встали затемно и поехали. Добрались к сроку. Но начальство, как нередко бывает, объявилось лишь через час.
Во время долгого и тягомотного инструктажа старший московский товарищ с трудом сдерживал гнев. Все, что с важным видом говорил областной начальник, он и без него знал. А строгость, с которой тот поведал о том, что в Москве ждут великих событий, воспринял как блеф и желание показать столичным коллегам, что у них в области об интересах государства пекутся не меньше, чем в Москве, и что они в курсе того, что в ней происходит. В заключение он объявил, что в связи с особыми обстоятельствами (о них он пока не может сообщить) группу московских коллег приказано усилить областными кадрами. Для этого он выделяет трех своих сотрудников. Прибудут они в Красногвардейск на следующий день. На этом инструктаж закончился, и всех пригласили в столовую. Старший московский товарищ все время поглядывал на часы. Если без промедления рвануть обратно, то они бы еще успели порыбачить на вечерней зорьке. К тому же он знал, что жена капитана Султанова снабдила их корзинкой с остатками вчерашнего шашлыка и пирогами со всякой всячиной, и вкушать казенный обед никак не хотелось. Он поблагодарил областного начальника и с таинственным видом сообщил, что некоторые служебные обстоятельства, о которых он сообщит позже, требуют срочного возвращения в Красногвардейск. Тот настаивать не стал, но приказал капитану Султанову остаться для беседы наедине. Старший товарищ с большим трудом пережил эту задержку.
Обратно УАЗ летел с небывалой для него скоростью, обгоняя служебные «Волги» и личные «Москвичи». В одном живописном месте на берегу реки товарищи опустошили содержимое корзинки и продолжили путь. Обратно они ехали на целый час меньше, чем в ту сторону. Было около семнадцати часов, когда УАЗ въехал в городскую черту. Московские товарищи с облегчением вздохнули: «быть рыбалке!» Но свернув с шоссе на улицу Розы Люксембург, все трое охнули. Напротив дома капитана Султанова стояла огромная толпа. Капитан ударил по тормозам и не смог удержать стона.
«Проклятый Терешка. Сбежал. Как же он мог не сдержать слова…»
И вдруг он почувствовал, как екнуло сердце, и холодок страха сковал грудь так, что он не мог вздохнуть. Капитан сунул под язык таблетку валидола.
«Что же это? За мной или за Еленой прилетел ангел смерти? За кем-то из нас? Иначе бы Терешка не сбежал».
Капитану вдруг показалось, что он слышит шум крыльев и видит черную тень.
В это время солнце зашло за тучу. Московские товарищи яростно матерились, но взглянув на капитана, осеклись. Им стало ясно, что они с минуты на минуту могут стать свидетелями смерти своего товарища или его жены. Они с минуту посидели, сочувственно глядя на обомлевшего коллегу, потом вдруг услышали крики: «Да брось ты! Хвост оторвешь!»
— Это не Терешка. При нем тишина, а тут орут, — проговорил капитан, чувствуя, как ослабевает хватка, сжавшая сердце .
Он выпрыгнул из машины и побежал к толпе. Товарищи последовали за ним. Растолкав народ, они увидели торчавшую из земли коровью голову. Капитан узнал в ней свою Зорьку. Зорька увидела хозяина и жалобно замычала. Сосед капитана держал в руке коровий хвост, а капитанская жена что-то быстро проговаривала и вытирала грязной рукой слезы, размазывая по лицу бурые полосы.
— Стойте! — скомандовал капитан. Не дергайте ее. Я сейчас.
Он прыгнул в УАЗ и помчался к автоколонне. Благо дело, до нее было всего два квартала. Через несколько минут к толпе подъехал подъемный кран: грузовик со стрелой, и капитан подбежал к пленнице, держа в руках петлю стального троса.
— Да как ты его подсунешь? — рассердился сосед. — Может, поднырнешь под нее? А если и подведешь трос, то он ее пополам перережет.
— Что, к рогам привяжешь? Так башку ей оторвешь! — послышался другой голос.
Капитан стоял в нерешительности, потом швырнул трос и склонился над головой страдалицы. У коровы уже закатились глаза. Она хрипло втягивала воздух.
— Мужики, она кончается. Ей же дышать невозможно.
Кто-то принес несколько лопат, и мужики стали отбрасывать размякшую землю.
Старший товарищ подошел к жене капитана и попытался успокоить ее.
Та всхлипнула и запричитала: «Когда же этот бардак кончится?! Вчера воду не откачали, засыпали землей кое-как. Сделали болото и уехали. Хоть бы огородили, мерзавцы!».
— Ничего, мы их огородим, — пообещал товарищ.
В это время в толпе показался пожилой человек в длинном черном плаще. Он был с бородой и в шляпе.
— Попа пропустите — послышалось в толпе.
— Чего ему тут делать?
— Как чего? Отпевать буренку будет.
Услыхав о попе, старший товарищ встрепенулся и подался вперед. Прямо на него шел человек, в котором без труда можно было узнать служителя культа. За ним продвигались два мужика (тоже с бородами), неся широкие доски и толстые бруски.
Ни слова не говоря, священник поставил своих людей с двух сторон, бросил на землю брусья в полуметре от коровы, и мужики, положив на брусья широкие доски, стали их вдавливать в землю, подводя их под коровье брюхо.
— А теперь навалитесь, — скомандовал батюшка.
Несколько человек присоединились к спасателям, навалились на доски, и из земли сразу же показалась спина бедной буренки. Корова вскинула голову, замычала, дернулась и через несколько секунд с громким чавканьем земля отпустила пленницу.
Жена капитана бросилась благодарить священника, тот поклонился, осторожно перекрестил ее и тут же исчез со своими работниками.
— Ну, батя, дал! Голова! Тут у нас вон сколько инженеров — и ни один не додумался такой рычаг устроить.
— Попам сам Бог помогает!
Толпа стала расходиться, громко обсуждая поповскую мудрость. Зорька, шатаясь и хрипло дыша, побрела к дому в сопровождении хозяйки. Капитан велел отогнать кран и пригласил коллег к себе.
Сидя на веранде, бойцы невидимого фронта молча с усердием опустошали одну за другой бутылки с наливками.
Пили молча. C каждым выпитым стаканом глаза старшего товарища все больше стеклянели. Капитан, чувствуя общую неловкость, поднял бокал и произнес: «Слава Богу, не Терешка».
— Кому слава? — угрюмо хмыкнул старший товарищ. — У нас если слава, то только КПСС!
Капитан не знал, шутит ли старший коллега или говорит серьезно.
— Оно, конечно, только так. Я имею в виду, хорошо, что Терешка сдержал слово.
— Еще бы! А не сдержал бы — быть бы тебе покойником!
— И то правда. И мы живы остались, и корова не сдохла.
— А лучше бы сдохла, — сурово отрезал старший товарищ.
— Это почему же?
— Да потому, что не было бы ее — и не было бы всей этой кутерьмы. Ишь, корововладелец. Чекист-молочник. Из-за твоей коровы поп оказался умнее всех. И ему этого нельзя прощать. Чего-то ты, капитан, не доработал. То у тебя немые с ангелом смерти корешатся, то попы мудрость свою демонстрируют и при всех твою бабу крестят. А нас, между прочим, прислали проверить, что тут у вас по религиозной части творится. А творится у вас бардак. И надо его до приезда комиссии устранить.
— Эх, товарищ подполковник, — только и сказал капитан.
Уже на следующий день священника отправили за штат. Бригадира аварийной команды взяли под стражу. Приехавшие из области товарищи развернули бурную деятельность по поиску врагов советской власти. Они собрали всех стукачей, но выудить что-нибудь серьезное не смогли. Из антисоветчиков в городе оказались лишь рассказчики анекдотов о генсеке- кукурузнике да отставной капитан дальнего плавания, привезший из Канады книжонку трудов Льва Троцкого и имевший неосторожность рассказать о ней своему соседу. Верующих старух шерстить не стали, но одну пятидесятилетнюю гражданку все же допросили. Она давала почитать своим знакомым Библию. С ней провели профилактическую работу, пообещав посадить, если ее просветительская деятельность продолжится. Главным уловом областных коллег было обнаружение в сейфе несколько доносов, на которые не отреагировал капитан Султанов. Доносы были на тех же «анекдотчиков» и на Терешку. Выяснили, что капитан был с Терешкой в родстве. Капитана отстранили от дел, и вскоре пришел приказ об его отставке. Ему пришлось рассказать, где отсиживается Терентий. Прикомандированные оказались ребятами смелыми. Ни в ангела смерти они не верили, ни в страшный дар раба Божьего Терентия. Они поехали за ним, но найти не смогли. Должно быть, Терентий чувствовал не только ангела смерти. За сутки до приезда следователей он отправился в Киев на богомолье. Больше его в Красногвардейске не видели.
Неожиданно, московским товарищам было приказано вернуться в столицу. В тот день товарищ Хрущев был отстранен от власти. Инициативная группа по спасению Казанского храма воспользовалась этим и смогла не только отстоять храм, но и придать ему статус охраняемого объекта.
Памятник дважды герою был установлен. Но по просьбе самого героя не напротив райкома партии, а в тихом сквере, из которого была видна шатровая колокольня Казанского храма.
А капитан Султанов зажил тихой жизнью советского пенсионера. Он слыл лучшим рыбаком в городе. Молоко его Зорьки славилось на всю округу, но жена продавала его только одиноким матерям. Некоторым давала бесплатно. Фрукты городскому начальству Султанов посылать перестал.
