Влияние «Божественной комедии» Данте на формирование римо-католического догмата о чистилище

«Божественная комедия» итальянского поэта Данте Алигьери — одно из величайших произведений мировой литературы. Но если в России, по остроумному замечанию известного критика Льва Данилкина, Данте больше знают как защитника мюнхенской «Баварии», то для современной Италии он остается культовой фигурой. Примерно как для нас Пушкин, а точнее — значительно больше, поскольку у нас есть еще Гоголь, Толстой, Достоевский и далее по списку.

В конце 2012 года по итальянскому телевидению прошла рекламная кампания мобильного оператора TIM с образами «Божественной комедии». Это выглядело, например, так.

Дискотека в аду, среди танцующих — Данте и Вергилий. У Данте звонит телефон, он говорит: «Это Беатриче!» Вергилий: «Я так и думал». Данте, видимо, отвечая на упрек Беатриче, восклицает: «Где я? Где ты хочешь, чтоб я был? В аду, конечно». Ну и так далее, «пользуйтесь сотовой связью», которая и в аду, и в чистилище работает. В декабре 2012 была запущена целая серия подобных роликов.

Молодежь c удовольствием покупает головные уборы в виде лаврового венка, как у Данте. Осенью 2013 появилась компьютерная игра «Dante Inferno» (Дантовский Ад), затем вышел опус «Inferno» Дэна Брауна. И, конечно, появляется множество современных изданий «Божественной комедии», научных и популярных.

Знаменитый актер Роберто Бенини даже осуществил в 2012—2013 годах необыкновенный проект — публичное чтение дантовской поэмы со своими комментариями, которое многие месяцы транслировалось по телевидению, получило невероятный рейтинг и было издано на CD — проект называется «Tutto Dante» («Весь Данте»). «Богословие — поэзия Бога», — говорит Бенини в своем вступительном «Письме к Данте».

И это при том, что, по словам Мандельштама, «чтение Данте есть прежде всего бесконечный труд, по мере успехов отдаляющий нас от цели. Если первое чтение вызывает лишь одышку и усталость, то запасайся для последующих парой неизносимых швейцарских башмаков с гвоздями»[1].

«Божественная комедия» состоит из трех частей: Ад, Чистилище и Рай — и описывает муки грешников и блаженство праведников. Ко времени создания «Божественной комедии» (начало XIV века) в Римо-католической Церкви не был провозглашен догмат о чистилище, который стал официальным учением у католиков лишь столетие спустя, на Ферраро-Флорентийском Соборе, на родине Данте.

В рамках православного учения невозможно говорить о влиянии художественного произведения на вероучительные истины, поскольку православие не принимает концепции «догматического развития». В отличие от Православной, Римо-католическая Церковь «акцентирует развитие догматического учения Церкви и возможность восполнения его путем провозглашения новых догматов»[2]. Таким образом, в католицизме могут появляться новые догматы, а старые могут уточняться и дополняться.

Римо-католический догмат о чистилище формировался постепенно, можно сказать, что он рождался в муках. Само слово «чистилище» как существительное (purgatorium) появилось лишь в конце XII века[3], до этого использовался термин «очистительный огонь» и ему подобные, которые встречались еще у Оригена. Доктринальное рождение чистилища как места фиксируется в папском определении Иннокентия IV от 1254 года, но в итоговых постановлениях Лионского Собора 1274 года слова «чистилище» нет, тогда как догматическое закрепление чистилища в католическом богословии произошло на Ферраро-Флорентийском Соборе 1438−1439 годов.

Таким образом, мы видим, что между XIII и XV веками чистилище проделало путь от абстрактной идеи до закрепленного в учении догмата. На этот период и приходится появление «Божественной комедии». Рабочая гипотеза настоящего исследования состоит в том, что Данте оказал решающее влияние на утверждение догмата о чистилище в Католической Церкви.

В заявленной теме выделяется ряд аспектов: во-первых, это сам процесс формирования догмата о чистилище как официальном учении Католической Церкви — процесс, продолжавшийся несколько столетий. Во-вторых, роль Данте Алигьери и его «Божественной комедии» в этом процессе, причем надо учитывать, что в силу своих особенностей любое художественное произведение после его создания начинает жить собственной жизнью, порой независимо от автора. В-третьих, дискуссии и решения Ферраро-Флорентийского Собора, который стал главной вехой в догматическом закреплении чистилища в ландшафте загробного мира. С этим связана также проблема рецепции решений этого Собора в Католической Церкви. И, наконец, еще один аспект — отголоски представлений о чистилище в трудах православных богословов — тема, неожиданно ставшая весьма актуальной в настоящее время в связи с широкой дискуссией о загробной участи людей.

Чтобы ответить на вопрос о влиянии «Божественной комедии» на формирование догмата о чистилище, необходимо и в то же время достаточно осветить два аспекта: что привнес Данте в идею чистилища и как его поэма повлияла на решения Ферраро-Флорентийского Собора.

Подробный и детальный генезис чистилища представлен в книге знаменитого историка Средневековья и культуролога Жака Ле Гоффа «Рождение чистилища», которая является одним из главных источников по указанному вопросу. Ле Гофф констатирует, что до него акт рождения чистилища остался «без внимания историков и, прежде всего, историков теологии и духовности»[4]. Соответственно и роль Данте в этом процессе оставалась малоизученной, хотя, по мнению Ле Гоффа, итальянский поэт является ключевой фигурой в истории чистилища[5].

В книге Ле Гоффа отдельная глава — «Поэтический триумф: „Божественная комедия“» — посвящена произведению Данте и его роли в формировании догмата о чистилище. Чистилище и до появления опуса Данте широко признавалось, но не было доктринально инкорпорировано в систему вероучения. «Окончательное определение нового места в потустороннем мире затягивалось, пока Данте не дал географии трех царств потустороннего мира наивысшее выражение», — пишет Ле Гофф[6].

«Дантово „Чистилище“ стало неподражаемым завершением долгого генезиса чистилища. Кроме того, из всех возможных, иной раз несовместимых образов чистилища, которые Церковь, утверждая догматическую основу, оставляла на выбор чувствам и воображению христиан, этот — самое выдающееся воплощение чистилища», — резюмирует Ле Гофф[7].

Сходным образом оценивает вклад Данте и отечественный культуролог, философ, профессор А. Л. Доброхотов: «Если изображение адских мук имело в средневековом фольклоре и богословии долгую традицию, то чистилище длительное время оставалось неопределенной идеей… По существу Данте был первым, если не единственным, кто дал развернутую образную и идейную интерпретацию картины чистилища»[8].

Фактически Данте был первым, кто наглядно и в яркой художественной форме провозгласил идею чистилища, поэтому можно предположить, что «Божественная комедия» повлияла на учение Католической Церкви. Эта гипотеза кажется особенно вероятной, если учесть тот факт, что Данте был родом из Флоренции, принимал активное участие в жизни страны и отобразил в своей поэме многие события и реальных исторических лиц Флоренции. Таким образом, его авторитет был невероятно высок именно в том месте, где проходил Ферраро-Флорентийский Собор.

И я второе царство воспою,

Где души обретают очищенье

И к вечному восходят бытию.

Так говорит Данте в «Божественной комедии»[9].

«Из всех географических образов, которые воображаемое потустороннего мира за столько веков предложило Данте, он выбрал единственный, выражающий подлинную логику чистилища, логику восхождения, — гору»[10]. Восхождение в данном случае синонимично очищению. Гора Чистилища, в концепции Данте, находится в южном полушарии как антипод Иерусалима. В ней 7 этажей карнизов, окружность которых уменьшается по мере движения к вершине, на них происходит очищение от 7 смертных грехов: гордыни, зависти, гнева, уныния, сребролюбия, чревоугодия, сладострастия.

Данте видит в чистилище «временный ад с меньшей степенью инфернальных мук, положенных за те же самые грехи, но содеянные в менее тяжкой форме, либо отчасти снятые раскаянием и покаянием, либо менее закоренелые, нежели у проклятых, либо лишь отчасти запятнавшие жизнь, в остальном исполненную божественной любви»[11].

Об этом говорит и Доброхотов: ««В аду души не знали изменений; они застыли в одном назидательном образе или же в цепи мучительных превращений. В чистилище вместо превращений — преображение. Здесь начинается — сначала медленно, а затем все быстрее — восхождение к свободе и духовному самоопределению»[12].

Важнейшее отличие Дантова чистилища от предшествующих — что это место надежды. «Данте больше и лучше, чем кто бы то ни было, делая из чистилища промежуточное место загробного мира, избавляет свое чистилище от инфернализации, которой его подвергла Церковь в XIII веке» [13]. Именно такая концепция воспринята дальнейшей католической традицией.

Встает вопрос: было ли влияние великой поэмы Данте лишь на уровне чувств, эмоций, подсознания или же протагонисты чистилища совершенно сознательно опирались на авторитет знаменитого флорентийца? Во втором случае в документах того времени, переписке, протоколах дискуссий, трактатах должны быть следы влияния «Божественной комедии», недвусмысленные отсылки к ней. Однако ситуация осложняется тем, что для греков, которые выступали главными оппонентами идеи чистилища, авторитет Данте не существовал и апеллировать к нему можно было лишь в беседах «между своими». Этот вопрос нуждается в дополнительных архивных разысканиях, пока что можно лишь констатировать очевидное мощнейшее влияние Данте на латинское учение.

Следы первого спора о чистилище между греками и латинянами мы находим в 1231 году, когда состоялся диспут между Георгием Баданисом, епископом Корфу, и братом Варфоломеем, папским легатом[14]. «Аргументы латинского богослова в пользу существования чистилища были переданы греческим епископом патриарху Герману II, который опроверг их в своем трактате, тогда как слух о том, что греки отрицают чистилище, распространился среди латинян, которые немедленно отозвались трактатами, где заклеймили „заблуждение“ греков», — пишет Ларше[15].

Наиболее важные дискуссии о чистилище, которые и привели латинян к окончательному закреплению нового догмата, состоялись на Ферраро-Флорентийском Соборе (1438−1439 гг.). «Именно в борьбе против еретиков в XII—XIII вв.еках, против греков в XIII—XVI вв.еках, против протестантов в XVI—XVII вв.еках римская Церковь оттачивала учение о чистилище», — пишет Ле Гофф[16].

Наиболее подробно о дискуссиях в ходе Ферраро-Флорентийского Собора рассказывает книга архимандрита Амвросия (Погодина) «Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния». Также заслуживает внимания дипломная работа Антона Поспелова «Богословский анализ антилатинской полемики святителя Марка Эфесского на Ферраро-Флорентийском Соборе», прошедшая защиту в 2012 году в Сретенской духовной семинарии. Теме чистилища в ней посвящены страницы 37−46 (рукопись).

Сами деяния Ферраро-Флорентийского Собора, которые велись на латинском и греческом языках, утеряны[17]. Основными источниками по хронологии и материалам этого Собора можно считать воспоминания члена императорской делегации, великого экклесиарха Сильвестра Сиропула[18], а также упомянутую книгу архимандрита Амвросия (Погодина).

«Император, как и иные представители греков, считал, что вопрос о чистилище является наиболее легким для нахождения „моста“ между православными и католиками»[19]. Это объяснялось тем, что проблемы чистилища не существовало во время Великой схизмы, а также тем, что она относилась к загробной жизни, о деталях которой в православном богословии нет абсолютно ясных суждений.

Но, как выяснилось в процессе дискуссии, расхождения между православными и католиками в данном вопросе оказались весьма существенными.

Прежде всего, латиняне, как следует из их докладов на Соборе, считали чистилище изначальным учением Римской Церкви: «Она во все времена так веровала и так исповедывала, также и в те времена, когда обе Церкви представляли единое, и до того, как произошло настоящее разделение» (из первого доклада латинян о чистилище, сделанном на Соборе кардиналом Цезарини)[20]. Эта же мысль повторена во втором докладе латинян, сделанном Иоанном де Торквемадой: «Римская Церковь, которая всегда держалась этого учения…»[21]

В первом и последующем докладах о чистилище представители Римской Церкви приводят цитаты из различных авторитетных авторов, в первую очередь блаженного Августина и святителя Григория Двоеслова, папы Римского, но и восточных отцов: святителей Василия Великого, Григория Нисского, Иоанна Златоуста и других. Порой, однако, встречаются и ссылки на чисто латинские авторитеты, неприемлемые для греческой стороны, например на Фому Аквинского, именуемого «блаженным»[22]. Но, разумеется, никаких ссылок на Данте и его «Комедию» в латинских документах нет, потому что в глазах греков это выглядело бы совсем несерьезным. Тем не менее, некоторые выражения в аргументах католической стороны показывают наличие «на заднем плане», хотя бы в виде размытых декораций, образов «Божественной комедии». Например: «…и это предание о чистилище, полное благочестия, не только не делает людей беспечными, но и весьма пробуждает их, ибо они слышат, что там будут наказания и нестерпимые мучения, и то — более мучительные, чем все то, что в настоящей жизни мы когда-либо испытывали»[23].

Вопрос об очевидных следах непосредственного влияния Данте на участников Собора нуждается в дополнительных исследованиях, вероятно — в итальянских архивах. Отдельного изучения требует вопрос о рецепции идеи чистилища в католических массах. «Успех чистилища был обусловлен его пространственным закреплением и воображаемым, которому оно открыло простор для развития»[24], — говорит Ле Гофф.

Кроме того, «потребность в чистилище, в последнем переходе между смертью и воскресением, в продлении процесса покаяния, в спасении по ту сторону обманчивой границы смерти, стала настоящей потребностью масс»[25]. И действительно, когда говоришь с современными практикующими католиками, в чем смысл чистилища, то получаешь примерно такой ответ: в рай мы недостойны, в ад не хочется, а чистилище, «третий путь», — как раз для таких несовершенных христиан.

Процесс формирования догмата о чистилище и роль Данте нуждаются в дополнительном изучении. Особенно важно данное исследование в свете осмысления уроков Флорентийской унии, подписанной на Соборе рядом православных иерархов. В контексте активизации православно-католического диалога выводы предполагаемого исследования могут помочь правильному построению диалога и пониманию позиции сторон.

С культурологической точки зрения большой интерес представляет возможное влияние художественного произведения на церковные догматы. В рамках сравнительного богословия подобное исследование могло бы прояснить целый ряд вопросов, связанных с формированием римо-католического учения.