 |
| Православие.Ru | Виктор Слободчиков | 07.02.2005 |
Технология глобализации и идеология постмодернизма — эти, можно сказать, две головные боли современного мира — в настоящее время очевидным образом привели к цивилизационному кризису уже не только европейского, но и планетарного масштаба. Что происходит? Происходит унификация социально-политических структур, разрушение форм культурной, исторической и духовной идентификации человека, размывание любых мировоззренческих основ его самоопределения и одновременно — призыв уповать только на свою собственную самость в качестве основы и смысла жизни.
Постмодернизм — в переводе на русский язык — самая «современная современность» настаивает, что всё, абсолютно всё в мире относительно. Можно верить в это, а можно в другое, можно отстаивать такие ценности, а можно разделять иные. Все критерии и границы условны — как договоримся. Отсюда еще две идеологические приманки — толерантность и общечеловеческие ценности. (Заметьте — не любовь к ближнему, а лицемерная терпимость; терпение, так сказать, сцепив зубы, во имя ценностей какой-либо очередной сверхдержавы в качестве общечеловеческих).
Идеология постмодернизма и глобализации направлена на то, чтобы сокрушить, смести, или, по крайней мере, нивелировать исторически сложившиеся защитные, иммунные системы того или иного народа — в виде устойчивых форм государственности, ценностей национальной культуры, традиционного образа жизни, вообще хоть какого-нибудь осмысленного уклада.
Целенаправленное разрушение таких защитных систем приводит к вырождению конкретного народа в этнографическую массу — в так называемое население. Афганистан, Югославия, сегодня Ирак, завтра Россия (она также в этом списке не на последнем месте) — всё это лишь отдельные метки разворачивающегося кризиса европейской цивилизации.
Исторический опыт свидетельствует, что нация (народ) вырождается и исчезает из истории не тогда, когда в нем появляется слишком много людей с патологическим поведением, но когда в общественном сознании исчезает, падает до некоторого критического уровня понятие «нормы», «должного и ценного». И чтобы общество осознало грозящую ему опасность, необходима сила, обладающая пророчески-обличительной способностью и волей. В тысячелетней истории России эту роль всегда исполняла Православная Церковь.
2. Теперь несколько слов о духовной ситуации отдельного человека. Сегодня в нашей стране мы живем в ситуации, которую можно обозначить как «мировоззренческая катастрофа». На наших глазах меняется духовно-психологический климат общества, кардинально меняется само содержание внутренней жизни современного человека. Как только ушло «всесильное и верное учение Маркса», которое долгое время оккупировало наше сознание, являясь по сути псевдорелигиозной формой идолопоклонства, так вот — когда это «верное учение» ушло, то появилась растерянность — как же быть, кому теперь поклоняться, во что теперь верить?
Но свято место пусто не бывает! И на место разрушенного мировоззрения или так называемого менталитета пришло чужебесие. Кстати, не следует думать, что бесы всегда обязательно чужие, могут быть и свои, так сказать, домашние бесы. В случившейся мировоззренческой катастрофе отчетливо выявляются две, достаточно очевидные тенденции.
Первая из этих тенденций связана с порабощением внутренней жизни, всего сознания человека материальными, плотскими потребностями, потребностями собственной самости. Современная цивилизация не только решительно отрицает созерцание, душу, вечность, но пытается открыто отвергнуть идеальную ипостась человека. Складывается мощная индустрия по наращиванию экзотических, а чаще извращенных потребностей, по превращению их в главный мотив поведения и ценностного устремления. Немалый вклад в развитие такой индустрии осуществляют и современная педагогика, и современная психология, и современная социология.
Наше время — это время многообразных психотерапий, форм альтернативной медицины, психо-социальных техник безболезненного освобождения человека от ответственности перед собой, перед людьми, перед Абсолютным смыслом собственной жизни.
Так, психотехнические средства реализуются в пространстве индивидуального сознания и являются следствием несомненных достижений классической научной психологии. Строгое научное знание о глубинных психических явления и состояниях человека оказалось замечательным средством внешнего программирования и духовного кодирования личности. На базе этих знаний уже разработаны способы оккупации сознания другого человека, сценирования чужой жизни в собственных целях (достаточно вспомнить рекламные ролики, 25-й кадр, гипноз, техники работы многочисленных колдунов и гадалок и др.).
К разряду психотехнических средств, несомненно, относятся разного рода суггестии и способы «промывания мозгов». Протезирование сознания бесчисленными слоганами (типа — Не дай себе засохнуть! Ты этого достойна! И т.п.), софистика и демагогия, целевые фрустрации и магическое вменение веры, эзотерика и чародейство, психологическая дрессура под видом психотренингов также входят в этот арсенал. Этот список можно продолжить, но главное, что на этом поприще у классической психологии головокружительные перспективы.
В свою очередь, социотехнические средства, инструменты социальной механики реализуются в пространстве общественной жизни; в частности, в дни политических акций — выборы, демонстрации, референдумы — они обычно именуются «грязными политтехнологиями». Главный ориентир подобных технологий — это манипуляция социальными пристрастиями и бессознательным, «полевым поведением» той или иной группы населения. Результатом оказывается своеобразная социальная невменяемость, анестезия нашей чувствительности к социальным противоречиям, которая обеспечивается переводом ответственного гражданского самоопределения личности в пространства приватной жизни — в клубные, семейные, бытовые, досуговые пространства.
К разряду социотехнических манипуляций можно отнести пропаганду идеологем на злобу дня (Голосуй, а то — проиграешь!), блокаду рефлексии по отношению к целям и способам их достижения (Голосуй сердцем, а не умом!), сокрытие замысла и двойной стандарт, подмена ценностей, создание ситуаций ложного выбора, снятие личной ответственности и одновременно — шантаж функциональными обязанностями и т. д.
Хочу специально подчеркнуть, что сами эти техники не виноваты; виноваты мы — растерявшие, а часто — размотавшие Богом данные нам защиты от духовного порабощения и духовного геноцида.
Отсутствие веры в Бога как источника абсолютного добра, в Его заповеди как основу нравственности и «собственно человеческого в человеке» привело к тому, что после снятия идеологического прессинга наше сознание оказалось практически беззащитным перед постмодернистскими идеологиями. Оказалось беззащитным перед опасностью массового растления, разврата, порнографии, наркотиков.
Святитель Николай Сербский писал, что существует четыре основных импульса, движущих людьми: личное благосостояние и собственные удовольствия; семейные и кровные узы; общественные законы; совесть и чувство присутствия Бога живого. Четвертый импульс — это первая линия обороны. Если человек не удерживает бастионы совести, теряет страх Божий, он отступает на вторую линию — пытается защититься общественными законами; не удержав вторую, отступает на третью, пытаясь скрыться в семье, и так — до последней. Именно в такой последовательности происходит деградация человека, деградация и гибель, ибо и последнюю линию обороны может потерять человек, приходя в состояние одиночества, уныния, потери смысла жизни и полного отчаяния.
3. Очевидно, что в современном российском обществе уже несколько «линий обороны» имеют глубокие разрушения. И именно с этим обстоятельством связана вторая тенденция, внешне противоположная первой. Это попытка построить защитное мировоззрение на новой духовной основе, обрести смысл жизни, преодолевая атеистические и материалистические стереотипы. Эта тенденция, которая сегодня в России набирает всё большую силу, связана с соблазном понимания духовной ипостаси человека с помощью восточного мистицизма, оккультизма и магии.
Призыв к познанию «запредельного мира», к овладению «скрытыми способностями» человека вне христианского аскетического опыта — через различные виды транса, «грез наяву», «автоматического письма», «активного воображения» и др. — всё чаще звучит от имени науки в лице ее крупных представителей. Разрыв с христианской традицией, разрушение духовного иммунитета, абсолютное доверие к науке, характерное для атеистического сознания, как универсальному и достоверному способу познания реальности, поставили человека перед соблазном оккультизма, облекшегося в наукообразные формы.
Общественному сознанию настойчиво навязывается мысль, что человечество находится на особом этапе эволюции — этапе открытия новых знаний о Вселенной и о самом человеке. Активным проводником этих идей является известное международное движение «Нью эйдж — Новая Эра». Сегодня уже более 5 миллионов россиян является членами различных сект, в том числе неоязыческих и оккультных. Множество людей верят в «Космический Разум», в «Информационное Поле Вселенной», во влияние на жизнь человека знаков Зодиака. Попытка создать общество с единственно верным мировоззрением на основе «Научного атеизма» рухнула. По мнению зарубежных сектоведов, Россия на сегодняшний день является одной из самых больших «духовных помоек» в мире, становится источником «духовного заражения» для других стран.
Таким образом, масштаб и характер двух рассмотренных тенденций выхода из мировоззренческой катастрофы позволяют обозначить нашу эпоху — как неоязычество новейшего времени, которое требует нового благовествования, новой проповеди, нового миссионерства. И очевидно, что единственной силой, способной исцелить и реабилитировать как индивидуальное, так и общественное сознание в современной России является только православная вера, только Православная Церковь!
И Русская Православная Церковь берет на себя эту миссию, в частности, в общественной жизни — это Программа социальной деятельности, в образовании — это Проект введения в содержание общего образования «Основ православной культуры» и ряд других акций.
Но какой шум и гвалт был поднят в СМИ по этому поводу! Почему? Откуда эта гневливость и раздражение? Только ли из неприятия активной духовной позиции Церкви? Да — от этого, но не только поэтому. В основе этого шума, в самой сердцевине его лежит страх — причем, как минимум троякого рода.
Первый — это политико-онтологический страх. Страх перед тем, что наши молодые и не только молодые люди действительно будут облекаться в ценности и внутренние смыслы православной культуры. А вдруг они проснутся при этом, вдруг протрезвеют, посмотрят вокруг и скажут: «Господи! — куда же я попал? На какую духовную свалку меня заманили?» Для целой категории властолюбивых людей в нашем государстве, в нашем Отечестве — это страшно. Лучше, чтобы все находились в сноподобном, в нетрезвом состоянии. Такой массой легче манипулировать, легче обмануть, легче организовать жизнь многих (а в идеале — всех) в свою пользу. И эти властолюбцы — прямые враги Православия, Православной Церкви, православного человека; они сознательно и энергично борются и будут бороться с любыми попытками духовного трезвения наших людей — как всегда, стараясь разрушить основы такого трезвения «до основания».
Второй страх — житейско-бытовой. Этот страх генетический, который во многих из нас до сих пор еще живет. Это еще тот застарелый, советский страх, когда было опасно ходить в храм, страшно было крестить собственных детей, а уж тем более — исповедоваться и причащаться. Такой страх может не осознаваться, он может рационализироваться, рядиться во всякие атеистические и агностические одежды для оправдания своего не-воцерковления. На бытовом уровне — это может выражаться достаточно банально и многообразно: «Я в церковь не хожу; никто не ходит, а я пойду — неудобно как-то. А зачем мне церковь? Я верю, что Бог есть, когда мне трудно, я к нему обращаюсь. А так…». Подобный слой людей — не шумный, но настороженный или равнодушный.
Третий — это духовно-психологический страх. Страх перед встречей с Божественной реальностью, с откровением Ее нам. Ведь, как только я войду в церковную ограду, как только открывается для меня эта реальность, то если говорить по совести — назад хода нет. Я уже не могу сделать вид, что ничего не произошло, я уже не могу вернуться в то предшествующее состояние, когда я про это не ведал, не входил, не приобщался. Если уже вошел, если глаза, ум, сердце чуть-чуть уже приоткрылись, то спокойно вернуться в ту «невинную» духовную слепоту, когда вроде бы не ведал, что творил — уже невозможно, совесть не позволит.
Поэтому некоторые люди часто говорят, что им рано воцерковляться. К тому же — некогда: столько дел, столько дел, что совершенно нет времени. Или другая причина — кажущаяся неготовность. Так с исповедью бывает и с причастием: «Знаете, батюшка, я не могу исповедоваться, причащаться — я сегодня не готов». День, месяц, полгода, год — не готов. Ну, может быть на Пасху, когда можно причаститься, поучаствовав в общей исповеди. И это тоже страх, и он понятен, он и психологически и духовно понятен. Вот только психологический страх должен преодолеваться и должен быть преодолен, а духовный страх — страх Божий, конечно же, всегда должен оставаться.
4. И последнее. При более пристальном рассмотрении горизонта антропологического кризиса можно придти к выводу, что глубинный, порождающий его план — это, в первую очередь, сам человек! — как он представлен себе в своем собственном сознании, а вовсе не обстоятельства его жизни. Иными словами — в самом существе кризисной эпохи ведущей стороной оказывается именно кризис европейской модели человека. Эта модель сегодня расщепилась на множество самых разных, но уже фантомальных моделей. Так появился фрейдистский человек, скиннеровский — крысо-подобный человек, репертуарно-ролевой человек, человек потребляющий, человек играющий, и несть числа таким человекам.
Все эти фантомальные модели являются в той или иной мере продуктом многообразных гуманитарных наук, которые в массе своей построены по образу и подобию наук естественных. Но человек — существо сверхъестественное! — и по происхождению своему, и по способу, и по смыслу своей жизни. А потому — он по определению своему оказывается неуловим в понятийных сетях традиционного научного знания.
Такие сущностные свойства «собственно человеческого в человеке» — самостоятельность, самобытность, самосознание, самодействие человека, его индивидуальность и уникальность, его личностный способ жизни — являются фундаментальными ценностями нашей христианско-европейской, а точнее — русско-православной культуры. Именно они определяют содержание и смысл нашей деятельности, наших взаимоотношений и наших встреч друг с другом. Очевидно, что подобная планка само-бытия человека (а главное — само восхождение на этот уровень) представляется участнику постсоветской истории либо недостижимой, либо просто невыносимой.
Одним из безусловных вызовов нашего времени является требование прямого и профессионально обеспеченного решения проблемы производства и воспроизводства человечности и человеческого. Я думаю, что не ошибусь в своем утверждении, что из всех форм общественной практики именно образование пытается решать эту проблему не утилитарно, а по существу. В подавляющем большинстве современных концепций и программ развития образования появляется принципиально новое измерение — гуманитарно-антропологическое. Фактически речь идет о постановке беспрецедентной задачи для образования: оно должно стать универсальной формой становления и развития базовых, родовых способностей человека, позволяющих ему быть и отстаивать собственную человечность; быть не только материалом и ресурсом социального производства, но, прежде всего, подлинным субъектом культуры и исторического действия.
Антропологический подход в сфере гуманитарного знания — это в первую очередь ориентация на человеческую реальность во всей ее полноте, во всех ее духовно-душевно-телесных измерениях; это поиск средств и условий становления полного, всего человека; человека — как субъекта собственной жизни, как личности во встрече с другими, как индивидуальности перед лицом Абсолютного бытия.
Сегодня требуется подлинно системный пересмотр философских, психологических, социально-педагогических, политико-экономических основ современных гуманитарных практик с точки зрения их подлинно антропологической модальности. Их способности целенаправленно строить антропо-практики — практики действительного выращивания «собственно человеческого в человеке».
Антропо-практики реализуются в пространстве субъективной реальности человека — в пространстве совместно-распределенной деятельности, в пространстве событийной общности людей, в пространстве рефлексивного сознания. Именно здесь может происходить осознанное и целенаправленное проектирование таких жизненных ситуаций, в которых становится возможным и подлинно личностное самоопределение, и обретение субъектности, и авторства собственных осмысленных действий. Здесь, в этом пространстве возможно культивирование автономии и самодетерминации человека, его саморазвития и самообразования, а в пределе — его фактического самостояния в собственной жизни.
Сложность построения такой практики, практики становления собственно человеческих способностей в том, что весь человек, во всей потенциальной полноте своего бытия открыт только своему Создателю, Которого рационализм традиционных гуманитарных наук как раз и не принимает в качестве главного источника знаний о подлинно человеческом в человеке.
Но именно здесь, в этой точке нужен умный, терпеливый и доброжелательный союз научной психологии, педагогики и православного богословия. Принципиально необходима гармонизация систем знаний христианской антропологии — как учения о происхождении и назначении человека, психологической антропологии — как учения о закономерностях развития человека в пределах его индивидуальной жизни и педагогической антропологии — как учения о становлении базовых способностей, сущностных сил человека в образовании.
Тезис о первичности духовного начала в человеке ставит вопрос о феноменологии индивидуального духа, о ступенях его раскрытия и воплощения в эмпирической жизни каждого из нас. Именно этот вопрос, на мой взгляд, является центральным для христиански ориентированной психологии и педагогики, которые, как теперь становится понятным, есть синтез, согласие разно-гласного, взаимо-восполнение (а не взаимоисключение и бесплодный параллелизм) исходных принципов и живого знания христианской, педагогической и психологической антропологии.
Православное вероучение о Боге и человеке, о Богочеловечестве — уже есть, и не подлежит ревизии. Соответственно, при освоении психологией и педагогикой основ православного вероучения, основ православной культуры у них появляется сегодня шанс, возможность преобразиться, чтобы стать, говоря словами А.А. Ухтомского, действительным Собеседником, не двойником, не тенью христианской истины о человеке.
Виктор Слободчиков
доктор психологических наук, член-корреспондент Российской академии образования (РАО), директор Института развития дошкольного образования РАО
