Христиане против мерзейшей мощи

22 ноября этого года исполнилось 50 лет со дня смерти замечательного английского писателя и христианского апологета Клайва Стейплза Льюиса; 29 ноября — 115 лет со дня его рождения. Одно из лучших произведений Льюиса — роман «Мерзейшая мощь». Над страницами этой книги нелишне сегодня поразмышлять о некоторых проблемах современности.

Как говаривал Пушкин, бывают странные сближения: К. С. Льюис умер в тот же самый день, что и другой классик английской литературы ХХ века, автор знаменитой антиутопии «О дивный новый мир» Олдос Хаксли. Антиутопией можно назвать и «Мерзейшую мощь», хотя самим автором жанр произведения обозначен как «современная сказка для взрослых». Впрочем, по сути одно другому не противоречит. В словах «сказка для взрослых» слышится явный сарказм: если детям рассказывают на ночь добрые сказки, чтобы навеять сладкий сон, то сказка для взрослых, очевидно, должна пробудить последних от дремоты, заставить очнуться перед жутковатой явью, пока не поздно.

Действие происходит в послевоенные годы в Англии, в старинном университетском городке Эджстоу. Неподалеку от городка, в усадьбе Бэлбери, намерен обосноваться некий Государственный Научно­Исследовательский Институт Лабораторных Изысканий, сокращенно — ГНИИЛИ. Институт непременно хочет завладеть землей, на которой расположен заповедный Брэгдонский лес, связанный с английской стариной, с легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, с местом упокоения знаменитого волшебника Мерлина. Постепенно выясняется, что именно последнее обстоятельство так притягивает к себе внимание ГНИИЛИ. Мерлин, по преданию не умерший, а погрузившийся в многовековой сон, зачем­то нужен институту.

По ходу развития сюжета мы начинаем понимать, что же представляет собой ГНИИЛИ. Инспирируют его действия бесовские силы, что открыто, впрочем, только самым «продвинутым» сотрудникам, полагающим в свою очередь, что, наоборот, это они, «продвинутые», используют названные силы ради осуществления собственных целей. Посвящаемые в закулисные тайны деятельности ГНИИЛИ проходят своеобразный обряд инициации: они должны поклониться отрубленной голове известного физика Алькасана, казненного за уголовное преступление. Его голову удалось оживить, как полагают «продвинутые», средствами современной науки. С головы снята черепная крышка, что позволило сильно увеличить объем мозга: он лезет из черепа, как дрожжевое тесто из кастрюли. Сатирический смысл обряда поклонения голове ясен: человек Новейшего времени привык слишком высоко ценить собственный разум, поставив его в центр мироздания. Сотрудники ГНИИЛИ рассчитывают на то, что обладающий гипертрофированным мозгом и, соответственно, сверхинтеллектом Алькасан поможет осуществить их программу (какова она — скажем позже). Но даже удостоенные аудиенции у головы не знают главного. Только несколько человек из высшего институтского руководства посвящены во всё: они общаются с макробами — теми самыми злыми духами, которые, по сути, и направляют деятельность ГНИИЛИ.

Среди сотрудников института оказывается молодой социолог Марк Стэддок. Поначалу ему чрезвычайно лестно, что «такие люди», прогрессисты из прогрессистов, принимают его в свой круг, признают своим. Играя на тщеславии молодого человека, руководство ГНИИЛИ всё глубже затягивает его в паутину своих темных дел. В редкие минуты прозрения Марк понимает, что из Бэлбери надо немедленно бежать куда глаза глядят. Однако его удерживает поначалу гордыня, затем — страх. Описывая душевные метания несчастного Стэддока, автор отмечает: «Мы должны помнить, что в его сознании не закрепилась прочно ни одна благородная мысль. Образование он получил не классическое и не техническое, а просто современное. Его миновали и строгость абстракций, и высота гуманистических традиций; а выправить это сам он не мог, ибо не знал ни крестьянской смекалки, ни аристократической чести. Разбирался он только в том, что не требовало знания, и первая же угроза его телесной жизни победила его»¹.

Наконец, Марка подводят к последнему испытанию, которое он должен пройти, чтобы стать в ГНИИЛИ вполне «своим»: он должен ритуально осквернить Распятие. Падет ли Марк окончательно или взбунтуется? Кто читал, и так знает ответ, а кто еще не читал, имеет право на то, чтобы ему не снижали пересказом фабульный интерес.

Эмблема ГНИИЛИ — голый атлет с молнией в руке (человекобожеский смысл этой символики очевиден). Чем же хочет осчастливить человечество «народный», как он себя называет, институт? Внешне, для непосвященных, это выглядит так: «Институт этот был одним из первых плодов союза между государством и лабораторией, который будит у стольких людей надежду на то, что мир станет лучше. Он намеревался отменить обременительные запреты, которые до сих пор сдерживали свободу исследований. От экономических проблем он уже освободился. Здание, которое предполагалось для него построить, изменило бы даже силуэт Нью-Йорка» (16). Последние слова явно напоминают о Вавилонской башне. Что конкретно делают в институте, никто толком не представляет, но все говорят о том, что «он впервые в истории занимается прикладной наукой всерьез, в национальных интересах» (27).

Для посвященных это выглядит несколько иначе; вот один из «институтских», Феверстон, приглашая Марка к сотрудничеству, приоткрывает завесу над истинными целями ГНИИЛИ: «Человек должен взять на себя заботу о человеке. Значит это, сами понимаете, что одни люди должны взять на себя заботу об остальных. <…> Прежде всего, стерилизуем негодные экземпляры, уничтожаем отсталые расы (на что нам мертвый груз?), налаживаем селекцию. Затем вводим истинное образование, в том числе — внутриутробное. Истинное образование уничтожит возможность выбора. Человек растет таким, каким нам надо, и ни он, ни его родители ничего сделать не могут. Конечно, поначалу это коснется лишь психики, но потом перейдет и на биохимический уровень, будем прямо управлять сознанием». Когда ошарашенный Марк спрашивает: «Вы хотите, чтобы я всё это рекламировал?» — Феверстон цинично отвечает: «Нет. Мы хотим, чтобы вы всё это камуфлировали. Конечно, только на первое время. Когда дело пойдет, нас не будет трогать мягкосердечие англичан. Мы им сердце подправим. А пока, в начале, нам важно, как что подать» (31). Однако и эти жуткие цели — еще не вся правда о планах ГНИИЛИ, Марку предстоит узнать многое другое.

В литературоведении неоднократно отмечалось определенное сходство между картиной, нарисованной Феверстоном, и обществом будущего — Мировым Государством, изображенным в упомянутой выше антиутопии Хаксли «О дивный новый мир». В ней люди еще до рождения, путем химического воздействия на эмбрионы, распределяются по биологическим кастам; высшие касты предназначены для управления и занятий наукой, низшие — для выполнения грязной работы, не требующей квалификации; поскольку их превращают почти в идиотов, все довольны своим положением. Девиз Мирового Государства — «Общность, одинаковость, стабильность». В своей книге, созданной в 1932 году, Хаксли явил чудеса социального прогнозирования, предсказав и клонирование, и экстракорпоральное оплодотворение, и постмодернистские ремейки классических произведений, и просмотр фильмов в режиме 3 и далее D (в его романе такие кинозалы называются «ощущалками»). Но самое поразительное из его сбывшихся предсказаний — судьба слов «мать» и «отец». В «прекрасном новом мире» это совершенно непристойные выражения, приличные люди никогда их не употребляют. Узнаёте? «Родитель № 1» и «родитель № 2» уже заменяют священные для людей слова в странах, где разрешены однополые браки, да еще с усыновлением детей (даже пессимист Хаксли такого не предполагал — в его антиутопии «всего лишь» уничтожен институт семьи, что являлось одной из конечных целей всех коммунистических проектов).

Говорят, и справедливо, что Хаксли создал универсальную антиутопию — одновременно антикоммунистическую и антикапиталистическую, точнее, направленную против «общества потребления»; антитехнократическую и антируссоистскую — жизнь цивилизованных граждан Мирового Государства ужасна, но по-своему ужасна и жизнь индейцев в резервации. Можно, на мой взгляд, говорить и об универсальности антиутопии Льюиса. В ней узнаваемы многие черты современного западного общества (нравственный релятивизм, например), но и те, кто читал ее в советские времена в самиздате, узнавали реалии окружавшей их действительности. Замечательный переводчик Наталья Трауберг, которой мы обязаны прекрасными переводами многих произведений Льюиса, а также Честертона и других известных писателей, позднее, в 1990? е годы, вспоминала: «Сама я люблю этот роман больше всех других — так люблю, что переводила его для друзей в те самые годы, когда наша жизнь была такой, как в нем, только хуже (1980−1983). И тогда, и теперь, после крушения ГНИИЛИ, часто думаешь о том, что Льюис — истинный провидец. Как он угадал одну из тех страшных баб, из-за которых мы столько мучались!»² (речь идет о главе полиции ГНИИЛИ, чудовищной мужеподобной мисс Хардкасл).

Причина такой универсальности, наверное, еще и в том, что все тоталитарные режимы, как бы они ни разнились внешне, имеют глубинное сходство в главном — все они безбожны и бесчеловечны, какой бы риторикой ни прикрывались. Льюис это понимал и главными бедами ХХ века считал коммунизм и фашизм. Но Льюис знал также, что у дьявола — две руки. Если люди отвергают один из сомнительных «даров» врага рода человеческого, враг тут же предлагает другой. Тоталитарные режимы прошлого, будем надеяться, в прошлом же и остались, но мы еще не знаем, какие формы примет тоталитаризм в будущем, хотя кое­какие наметки уже есть: ювенальная юстиция, однополые браки…

Правителей Мирового Государства в романе Хаксли и руководство ГНИИЛИ в «Мерзейшей мощи» Льюиса объединяет одна черта: и те и другие — враги живой жизни, жизни как она есть, жизни вообще. Потому что жизнь полуроботов из «Дивного нового мира» — это не жизнь, достойная людей; не случайно последний по-настоящему живой, то есть свободный человек, Дикарь, завершает это жалкое существование самоубийством. Своей антиутопией Хаксли предупреждает: грядут времена, когда быть человеком станет просто негде.

Могут ли наступить такие времена для христианина? Из Откровения Иоанна Богослова нам известно, что даже при скончании дней останется пространство для того, чтобы сохранить в себе человека; только вот не подпасть под чары антихриста будет дано немногим, и завершение их земного пути — мученичество. О времени скончания дней, как сказано, не знают даже Ангелы небесные (см.: Мф. 24, 36); но и до его наступления любые попытки реализации утопий, попытки изменить созданный Богом мир по человеческим произволениям превращают жизнь нормальных людей в кошмар, что прекрасно показано и Хаксли, и Льюисом. Причем в случае «Дивного нового мира» это даже не осознается теми, кто внутри кошмара: свое по-скотски комфортное существование персонажи Хаксли считают чуть ли не райским блаженством — так уж их воспитали, да и внешне всё выглядит благополучно, ведь в этом мире нет ни социального неравенства, ни бедности, ни старости, ни даже любовных драм, поскольку любовь давно низведена до удовлетворения физиологических потребностей. Лишь трагические исключения не могут принять этого «рая»; отсюда самоубийство Дикаря.

Не­жизнь, насаждаемая ГНИИЛИ, на самом деле не даст даже этого внешнего усыпляющего комфорта. Вместо обещанных сначала высших благ цивилизации в Эджстоу вскоре затрещат пулеметы, прольется кровь, начнутся аресты ни в чем не повинных людей. Так институтская полиция подавляет беспорядки, которые сама же и спровоцировала, чтобы получить от правительства чрезвычайные полномочия. «Бескровных революций не бывает», — цинично замечает один из высших «посвященных» Филострато. При этом о происходящем в Эджстоу вся остальная Англия имеет весьма превратное представление. Уже тогда, задолго до возникновения «информационного общества», Льюис с язвительным сарказмом показал его суть — манипуляцию информацией с целью обмана. Примечателен диалог между Элвином Рэнсомом, возглавляющим маленькую христианскую общину неподалеку от Эджстоу, и проснувшимся Мерлином, который, вопреки надеждам отрицательных персонажей, оказался христианином. Мерлин предлагает вызвать врагов на открытый поединок, на что Рэнсом отвечает: «У них есть орудие, называемое прессой. Мы умрем, и никто даже не узнает о нас». Далее между человеком ХХ столетия и человеком, явившимся из глубин раннего Средневековья, происходит такой разговор. Мерлин советует Рэнсому позвать на помощь христианских королей Британии и окрестных государств; Рэнсом объясняет, почему это невозможно. Тогда, говорит Мерлин, надо обратиться к императору; в ответ он слышит, что императора больше нет.

«— Нет императора?.. — начал Мерлин и продолжать не смог. Несколько минут он сидел молча; потом проговорил:

— Да, в дурной век я проснулся. Но если весь Запад отступил от Бога, быть может, мы не преступим закона, если взглянем дальше. В мои времена я слышал, что существуют люди, не знающие нашей веры, но почитающие Творца. Сэр, мы вправе искать помощи там, за Византийским царством. Вам виднее, что там есть — Вавилон ли, Аравия, — ибо ваши корабли обошли вокруг всего света.

Рэнсом покачал головой.

— Ты всё никак не поймешь, — сказал он. — Яд варили здесь, у нас, но теперь он повсюду. Куда бы ты ни пошел, ты увидишь машины, многолюдные города, пустые троны, бесплодные ложа, обманные писанья, людей, обольщаемых ложной надеждой и мучимых истинной скорбью, поклоняющихся творенью рук своих, но отрезанных от матери своей, Земли, и отца своего, Неба. Можешь идти на Восток, пока он не станет Западом, и ты не вернешься сюда через океан. Повсюду ты увидишь лишь тень крыла, покрывающего Землю" (212).

Эпиграфом к своей книге Льюис взял строки шотландского поэта XVI века Д. Линдсея: «Навис покров мерзейшей мощи//Подобно тьме угрюмой нощи». Тень крыла покрывает Землю, но еще есть те, кто готов бросить вызов наступающей «тьме угрюмой нощи», и в этом — различие антиутопий, созданных двумя великими английскими писателями; от безнадежного отчаяния Олдоса Хаксли христианин Клайв Льюис далек. Нечеловеческим планам Бэлбери в книге Льюиса противостоят именно христиане. И все герои рано или поздно должны сделать выбор, с кем они: с Христом или с врагом рода человеческого.

Этот выбор разделяет семью Стэддоков: Марк из-за своего тщеславия в самом начале повествования попадает в Бэлбери. Сумеет ли он пройти последнее испытание, падет окончательно или начнет путь духовного восхождения, мы, как уже говорилось, сообщать читателю не станем. Жена Марка, Джейн, получившая примерно такое же воспитание, как и он, в начале книги совершенно равнодушная к религии, в минуты смертельной опасности выбирает Христа. Во время облавы ее хватает институтская полиция. Молодую женщину допрашивает и пытает сама мисс Хардкасл. Она надеется выйти на след христиан, с которыми Джейн незадолго до этого познакомилась. «Джейн не ответила и потому, что не могла произнести ни слова, и потому, что знала теперь точно: это и есть те враги рода человеческого, о которых говорил он <Рэнсом>, и отвечать им нельзя. Героиней она себя при этом не чувствовала» (113). Потом Джейн случайно удается бежать. Отныне ей путь — только в христианскую общину, в усадьбу Сэнт-Энн. (Название это появилось не случайно. Сам Льюис в Лондоне посещал церковь во имя святой Анны и, когда в годы войны здание церкви было разрушено немецкой бомбой, проводил христианские беседы в уцелевшей колокольне. Рядом с этой церковью позднее была похоронена его жена.) Чем завершится противостояние Бэлбери и Сэнт-Энн, читатель узнает, если захочет прочесть книгу. Хотя «Мерзейшая мощь» — завершающая часть «Космической трилогии», в которую входят также романы «За пределы Безмолвной планеты» и «Переландра», это произведение можно читать и отдельно.

«Мерзейшая мощь» — книга о том, что может произойти, если будут окончательно отвергнуты христианские ценности и нравственные ориентиры — а ведь именно к этому современное человечество идет семимильными шагами. Не случайно вместе с этой повестью под одной обложкой обычно печатают статью Льюиса «Человек отменяется, или Мысли о просвещении и воспитании, особенно же о том, как учат английской словесности в старших классах». Многое из того, что в «Мерзейшей мощи» передано через художественные образы, здесь высказано с публицистической прямотой. В частности, Льюис напоминает, что в истории не было человека, «который, обретя власть и поставив себя вне человеческой нравственности, употребил эту власть во благо»³.

Кто-то из известных людей заметил, что в настоящем романе обязательно должны присутствовать две вещи: ужас и уют. То и другое есть в этом романе. Его называют иногда мистическим триллером; и в то же время нет ничего уютнее тех его страниц, когда в часы отдыха обитатели усадьбы Сэнт-Энн беседуют у очага, готовясь к битве против мерзейшей мощи.

---

¹ Льюис К.С. Мерзейшая мощь / Пер. с англ. Н. Трауберг. М.: ЛШ: Вече: Книжное обозрение, 1993. С. 136. Далее цитаты по этому изданию с указанием в скобках страниц.

² Трауберг Н. Космическая трилогия // Льюис К.С. Собр. соч.: В 8 т. Т. 4. М.: Фонд о. Александра Меня; СПб.: Библия для всех, 1999. С. 337.

³ Льюис К.С. Человек отменяется, или Мысли о просвещении и воспитании, особенно же о том, как учат английской словесности в старших классах // Льюис К.С. Мерзейшая мощь. С. 297.