 |
| Православие.Ru | Тотю Коев | 05.02.2005 |
— Господин Коев, Вы — один из старейшин болгарского богословия, поэтому попросим Вас сделать короткий обзор трех поколений богословов.
— Богословие, как наука, начало развиваться в Болгарии после 1923 г. Оно ведет свой отсчет с открытия Богословского факультета в Софии. Наше первое поколение профессоров, за исключением двух человек, были русскими воспитанниками, и это, конечно, отразилось на богословском направлении, способствовало тому, что богословие развивалось действительно в полностью православном духе и традиции. Первое поколение богословов было очень хорошо подготовлено, так как обладало большими интеллектуальными способностями, и с энтузиазмом старалось максимально быстро заполнить духовный вакуум в стране. Им это удалось. Однако после 1944 г.[1] ситуация изменилась, и было разрешено издание только альманаха Богословского факультета (потом переименованного в Духовную академию), «Церковной газеты» и некоторых книг, таких, как «Наша вера» эпископа Николая и архимандрита Серафима (пережившей несколько изданий). Положение кардинально изменилось после 1989 г. Сегодня в Болгарии много религиозной литературы, часть которой — православная. Мы пытаемся наверстать упущенное, насколько нам хватает сил и возможностей, и способствовать укреплению болгарского богословия. Я бы хотел особо отметить VI-ой конгресс высших богословских школ, который прошел в Софии в октябре 2004 г. Это свидетельствует о том, что наши коллеги из других православных стран положительно оценивают болгарское богословие.
— Каково Ваше мнение о качестве подготовки молодых богословов того времени, когда Вы сами были студентом, а это как раз пришлось на период после 1944 г., и теперешнего?
— Трудно давать оценки студентам. В любой высшей школе есть как способные и амбициозные студенты, так и студенты, подготовленные хуже. И это нормально. В последнее время создается впечатление, что интерес не только к богословию, но и к высшему образованию в значительной мере упал. Причин для этого много, и нет смысла их комментировать.
— Вы преподаете Догматическое богословие. Что необходимо для нашей веры с точки зрения догматики?
— Вера — основа религиозной жизни. Чтобы заниматься богословием, а точнее, догматикой, человек нуждается в сильной вере. Вера, в смысле уверенности, а не как предположение или доверие. Вспомним слова св. ап. Павла в его послании к Евреям (гл. 11:1) «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».
Исходя из этих слов, хочу с ясным сознанием подчеркнуть, что в основе любого богословия, в том числе и догматического, лежит вера, как руководящий и движущий фактор.
— Как Вы считаете, каким образом можно укрепить и разжечь веру?
— Человек либо носит веру в себе, либо нет. По моему личному мнению, любой человек уже с рождения хранит в себе религиозное чувство. Оно не привносится извне. Человек рождается с ним. И насколько это чувство будет развито, культивировано и выражено, или останется неразвитым, зависит от социальной, семейной, экономической среды. Здесь движущими силами являются именно те, которые просвещают людей в области веры, те духовники и миряне, которые занимаются этой проблематикой. Они должны, прежде всего, нести в себе веру, и своими словами и делами привлекать к себе остальных.
— Вы говорите, что миряне и духовники должны разжигать веру. Как Вы прокомментируете обвинения, что современное богословие является самодовольным, искаженным, модернистским?
— Меня не интересует, кто так думает. Наше богословие, не только в своей основе, но и, в общем, остается православным. Что означает «искаженное богословие»? Это понятие пустое. Неужели на Богословском факультете преподают «искаженное богословие»? Новое — да, в смысле обновление языка богословия в соответствии с потребностями современного человека. Это обновление не означает изменение сути богословия. Ведь мы не можем говорить на языке 50−60 летней давности, потому что иначе останемся непонятыми. В этом смысле, обновление языка сочетается с сохранением сущности богословия.
— А какие опасности и искушения стоят перед современным болгарским Православием?
— Не знаю, насколько их можно назвать опасностями или искушениями. Конечно, есть факторы, в той или иной степени мешающие православию и православному богословию сегодня. Во-первых, прошедший почти 50-летний период марксизма-атеизма привел к тому, что большинство людей являются религиозно непросвещенными. И вызов времени здесь состоит в том, чтобы просвещать самих православных христиан. Я бы назвал это не опасностями, а трудностями. Кроме того, современное поколение очень секуляризировано. В своей жизни оно больше внимания уделяет рациональному.
Православию есть, что делать. И, скорее всего, я принимаю это как вызов, но в положительном смысле слова. Есть раздражители, которые стимулируют или активизируют нашу деятельность. Если провести сравнение — в эпоху Вселенских соборов любая ересь была таким стимулятором для активизации деятельности Церкви. Сегодня не так уж много новых ересей, но в общественном сознании очень силен рациональный элемент.
— Хорошо, в таком случае расскажите, какие вызовы стоят перед догматическим богословием?
— Они есть, и их нет. Если подойти к Догматическому богословию со стороны разума, это будет очень сильный вызов. Но если пойти путем веры, никакого вызова нет. Мои личные впечатления от студентов, которым я преподаю, и которые подходят к Догматическому богословию с верой, что они не ищут рациональных доводов, чтобы обосновать ту или иную истину веры. Раз она в области веры, то ее воспринимают не разумом, а сердцем. Если ее можно объяснить рациональным путем, она перестает быть истиной веры. В этом смысле, Догматическому богословию сегодня препятствует этот самый сильный рационализм. С другой стороны, если есть вера, о которой я говорил в начале, то у Догматики нет вызовов. Наоборот, в свете Священного Писания и Предания она изъясняет эти истины без рационального анализа, в строго православном церковном духе.
— На пороге праздник столпов богословия святых Трех святителей. Они, однако, объясняли веру рационально.
— Безусловно, они столпы богословия. Они творили богословие, но не рациональное, а овеянное силой веры. Рациональный элемент не исключается, но они рассуждают рационально, исходя из своей веры. И тогда уже между таким разумом и верой нет противоречия. Когда изъясняется догмат о Святой Троице, св. Григорий Богослов дает замечательные определения, в основе которых как будто есть рациональный элемент, но которые базируются на вере.
— В своей книге «Православная цивилизация в глобальном мире» российский автор Александр Панарин пишет о столкновении цивилизаций. Можем ли мы говорить о столкновении Православия с миром?
— Я бы назвал это расхождением, а не столкновением. Впрочем, вызывает сомнение сам термин «Православная цивилизация».
Православная Церковь формирует национальные культуры и ценности, но ведь не оформляет свою цивилизацию и культуру. В Болгарии и в Европе мы наблюдаем активное присутствие ислама, но это я назвал бы не столкновением, а большим расхождением ислама с Православием. В этом отношении необходимо более тесное сотрудничество с другими двумя основными христианскими конфессиями — католицизмом и протестантизмом. Эта проблема стоит и перед ними. Недавно слышал новость, что через 50 лет на Западе будет 23−25% мусульман, и это должно активизировать христианство. Здесь уместно сказать: не только Православие, но и христианство в целом. Мы не должны конфликтовать, объявлять войну, наша задача — разъяснять христианам те ценности, которые хранит наша вера. Пусть ислам раскрывает свои достоинства своим верующим, но если христианство не активизирует свою деятельность, существует опасность того, что много «латентных» или формальных христиан перейдет в ислам. Речь, конечно, идет не только о так называемых гастарбайтерах, но об индифферентных людях, которые и не католики, и не протестанты. Почему бы им не стать мусульманами? Есть случаи, особенно среди христиан-протестантов, когда люди становятся мусульманами от снобизма.
— Вы были гостем-профессором в Мюнхенском университете в Германии и лично наблюдали за этими процессами. Как думаете, подобный прогноз оправдается?
— В Германии мусульмане располагают солидными материальными средствами, покупают земельные участки и строят мечети, где хотят. Открывают свои школы. До конфликтов не доходит, потому что есть свобода вероисповеданий. Нет немецкого закона, запрещающего какую-нибудь религиозную общность (не говорю о некоторых крайних, нехристианских агрессивных религиозных общностях, таких как «Свидетели Иеговы», «Церковь саентологов» и др.). Живущие там мусульмане в большой степени адаптируются к местным нравам, культуре, менталитету, и так достигается слаженность их деятельности.
— Не является ли ислам там «бомбой замедленного действия»?
— Трудно сказать. Пока ислам не агрессивен…
— Как Вы прокомментируете протесты во всей Европе, начатые французскими мусульманами, а позже поддержанные Папой Римским, против запрета носить религиозную символику в общественных местах, и, соответственно, само решение запретить религиозную символику?
— Мне это не импонирует. Почему меня надо ограничивать? Я хочу носить соответствующую эмблему своей религиозной общности. Можно ли военным запретить носить униформу? Нельзя! По-моему, это не смущает остальных.
— Раньше отец Боян Сарыев[2] предсказывал, что ожидается столкновение между мусульманами и христианами. Слава Богу, подобного пока не происходит. А каковы Ваши прогнозы?
— В Родопах существовало радикальное исламское течение, но оно не нашло почву. Думаю, о нем и говорил отец Боян Сарыев. Эти люди настраивали местных мусульман на агрессивную позицию. Я бываю в городе Кырджали и наблюдаю мирное сожительство представителей различных конфессий. Такого фанатизма сегодня нет. Или, по крайней мере, нет у нас в Болгарии.
— В начале Вы упомянули о Конгрессе высших богословских школ, прошедшем в Софии; Вы были и председателем богословской комиссии. Расскажите о различиях или, точнее, о нюансах каждой из представленных богословских школ.
— Я не могу говорить обо всем богословии, поставлю акцент только на Догматическом богословии. Между нами, преподавателями-догматистами в православных богословских школах, нет различий. И нельзя их искать, ибо речь идет о проблемах веры. Можно говорить о нюансах в способах выражения учения. Например, архимандрит Иустин Попович из Сербии написал трехтомную Догматику, в которой присутствует больше библейских и святоотеческих мотивов. Отец проф. Думитру Станилоае из Бухареста тоже представил трехтомную Догматику, насыщенную очень глубокими мыслями, но как будто с чуть больше выраженным рациональным элементом. Это нюансы. Но по сути отличий нет. По-другому обстоит вопрос с Церковной историей, отражающей только внешнюю сторону жизни Церкви, а не сущность, как в Догматике.
— В начале XX-ого века философ Владимир Соловьев дал мрачный прогноз, что Православие превратится в музей старины. Обречено ли Православие на такую участь?
— Выскажу одну «еретическую» мысль. Православие всегда было музеем старины. А мы знаем, что музеи не хранят предметы, которые можно найти в магазинах. Экспонаты музея ценны, когда они оригинальные, а не копии. И чем древнее они — тем ценнее. В этом отношении Православие есть музей, в котором хранятся христианские ценности — такие, какими их дали нам Иисус Христос и апостолы. Соловьев — человек прокатолической ориентации. Но это очень высокая оценка Православию. Истины веры сохранились неизменными, и в этом смысле, оно — «музей».
— А благодать, освещающая человеческую жизнь, — возможно, именно об этой благодати говорит Владимир Соловьев?
— В Православной Церкви Божественная благодать, которая дается человеку через таинства, имеет исключительно важное значение в жизни христианина. По-моему, Церковь без благодатной жизни не является и не может быть Церковью. С другой стороны, такая благодатная жизнь возможна только в Церкви. Так, например, в таинстве Священства говорится, что благодать Божья лечит немощное и восполняет недостающее.
— Говоря о благодати, нельзя не спросить о Вашем отношении к экуменическому движению. Благодать нельзя измерить количественно, но как обстоит вопрос ее наличия или отсутствия в других христианских вероисповеданиях?
— Это стало банальным вопросом. Многое было сказано и теми, и этими. Больше всего негативного, но не нового. Некоторые православные экуменические деятели переходят на другую сторону. Я не хочу их судить. Только хочу напомнить, что первые участники этого движения в 20-тых годах прошлого века были пионерами. Нужно вспомнить болгарских православных деятелей этого движения — протопресвитера Стефана Цанкова, митрополита Софийского Стефана, митрополита Врачанского Паисия. Они были заметными фигурами в истории Православной Церкви. Упомяну и одного из моих предшественников, проф. Илию Цоневского, чья глубокая, сильная и чистая православная вера, чье человеческое отношение всегда служили образцом для студентов. Он тоже участвовал в экуменическом движении. И сейчас нельзя просто так махнуть железной рукой и сказать, что они тонули в заблуждении. Сейчас наблюдается некоторое извращение первоначального замысла экуменизма. Пришла пора задуматься об объединении, а не разграничении. Однако речь идет не о вопросах веры. И уж тем более речь не идет о компромиссах с чистотой веры, но о сотрудничестве, например, в социальной деятельности. Когда мы работаем по отдельности, успех будет небольшим, а когда трудимся вместе — результатов будет больше. В этом я не вижу ничего плохого… В конце концов, нам нужно посмотреть на другого, как на нашего брата или сестру, а не как на врага. Ведь мы же созданы по Божьему образу, и все мы братья и сестры. Братья и сестры могут ругаться, но могут быть и полезными друг другу. Это, прежде всего, их личный выбор.
— Как Вы прокомментируете снятие Вселенским патриархом анафем в 1965 г., а также заявление его приемника, что Вселенская Патриархия уже считает действительным крещение немецкой Евангельской Лютеранской Церкви?
— Да, это произошло 8 декабря 1965 г. — Папа Римский снял анафему в Риме, а Патриарх в Константинополе снял анафему 1054 г. Это было неправильно со стороны Вселенского патриарха. Папа может так сделать, потому что «над ним — только Бог». Но Вселенский патриарх есть первый среди равных. У него не больше правомочий, чем у других предстоятелей. И если у него было такое намерение, он должен был требовать согласие у других предстоятелей, так, как это сделал Константинопольский патриарх на соборе в 1054 г.
— Это означает, что Вы не принимаете такое «единоличное» снятие анафемы против Рима?
— Нет, не принимаю. Эта анафема не была наложена единолично, и не может быть единолично снята. Хотя снятие анафемы не решает проблему. При этих сущностных различиях, даже если все анафемы исчезнут, отличия между нами и католиками останутся <…>
— И в конце, по традиции, Ваши пожелания нашим читателям.
Читать и обогащаться. Это пожелание не только к читателям, но и ко всем, — мы должны стремиться жить так, как проповедуем.
Перевод с болгарского Николая Петрова
