Русская линия
Российская газета Ариадна Рокоссовская05.02.2005 

Отец не хотел быть военным
«РГ» продолжает публикацию интервью с детьми полководцев Победы. Наталья Малиновская делится воспоминаниями о своем отце — маршале Советского Союза Р.Я. Малиновском

В юности Родиону Яковлевичу Малиновскому нагадали, что у него будет дочь, и тогда же он решил, что назовет ее в честь любимой тети — Наташей. Наталья Родионовна Малиновская родилась в 1946 году в Хабаровске. Свою судьбу она связала с несбывшейся мечтой отца — литературой. Дочь маршала Малиновского — испанист, доцент кафедры зарубежной литературы филологического факультета МГУ, лауреат литературных премий.

— Большинство полководцев Великой Отечественной оставили свои мемуары о той войне. Почему этого не сделал маршал Малиновский?

— Когда я спросила его об этом, он ответил: «Когда-нибудь попробую написать. Но начинать надо с начала. И до этой войны была война, война и война». Сколько их было в его судьбе! Четыре года Первой мировой, год — Гражданской, почти два года — испанской и четыре — Великой Отечественной.

Его книга — одиннадцать толстых тетрадей — сохранилась. Последняя тетрадь была дописана осенью 1966 года — работу оборвала болезнь. Удивительно, что он хотел написать роман, а не мемуары. Сохранился блокнот, озаглавленный «Действующие лица», с перечнем персонажей. Их, описанных по всем драматургическим канонам: с указанием возраста, портретной характеристикой и прочими подробностями, — сто сорок шесть.

К сожалению, он успел написать только о детстве и юности — рукопись обрывается возвращением из Франции, а ведь это — самое начало истории.

Вообще литературное призвание отца дало о себе знать еще в юности. В 1918 году он — отвоевавший всю Первую мировую двадцатилетний Георгиевский кавалер — впервые взялся за перо и написал пьесу о русском солдате во Франции, пронизанную тоской по родине, горечью «чужой» войны и жаждой будущего. Папа сохранил эту рукопись, не питая на ее счет никаких литературных иллюзий. Она была дорога ему не просто как память о юности, а как знак так и не сбывшегося призвания. Потом было не до писательства. Французский госпиталь уберег его от алжирских концлагерей (таков был горестный конец восставшего русского экспедиционного корпуса), но пришлось еще год воевать за Францию в иностранном легионе. В конце концов отцу с тремя товарищами удалось вернуться на родину почти кругосветным путешествием. На родине он был арестован красными за иностранную солдатскую книжку и четыре французских воинских креста. Чудом ему удалось избежать расстрела: военврач, знавший французский, подтвердил, что французский документ — это русская солдатская книжка. А дальше все пошло своим чередом: Гражданская война, полгода в тифу, служба в Красной Армии.

Еще в Первую мировую в Польше гадалка, предсказывая папе головокружительную судьбу, маршальский жезл и высший военный пост, предупредила: «Не начинай нового дела, не отправляйся в путь в пятницу! Дурной для тебя день». Поначалу он не принял всерьез это предостережение, но после второго ранения, а всего их было три и все — в пятницу, взял за правило смотреть в календарь, назначая начало операций или планируя командировки. Но пятницы из недели не выкинешь — все худшее в нашей семье неизбежно случалось в пятницу. Пятницей был и последний день папиной жизни — 31 марта 1967 года. Спустя тридцать лет в пятницу умерла мама.

— Как вас воспитывали?

— Личным примером. Я видела и запоминала, как родители работают, как общаются с людьми. Не было ни нравоучений, ни особых запретов — это была мамина прерогатива. Хвалили меня редко. За все двадцать лет рядом с отцом помню единственную воспитательную фразу, сказанную в мой первый школьный день: «Ну, принимайся за дело — становись человеком, да смотри не подведи, а то мне будет стыдно». И еще несколько наглядных уроков. Например, перед каким-то экзаменом папа рассказывал мне, как поступал в военную академию: «Я тогда решил: не сдам — застрелюсь. Нельзя было не сдать». Я удивленно спросила: «Почему нельзя?» — «Иначе себя перестал бы уважать».

Помню папин урок вежливости. На его столе появилась папка устрашающего размера. Видимо, определенный круг людей получил возможность ознакомиться со своими закрытыми личными делами. Через несколько дней она исчезла, но я успела в нее заглянуть и обнаружила невообразимое количество доносов, подшитых в хронологическом порядке. По детской глупости из всего множества доносов я прочла только первый и последний. В последнем известный мне человек с большими звездами на погонах извещал кого следует об имевшем место на его глазах факте беседы Р. Я. Малиновского с иностранным дипломатом на иностранном же языке на таком-то приеме. О предмете беседы автор бумаги по незнанию языков сообщить ничего не мог. И надо же было на другой день нам с папой, неся из магазина «Сыр» на улице Горького кусок рокфора, встретить автора этой бумаги! Я отвернулась, а папа поздоровался, даже как будто весело и, выждав, заметил: «С взрослыми ты всегда должна здороваться. А со своими — сама разбирайся».

Что касается мамы, то она всегда повторяла, что мы должны вести себя так, чтобы папе не было за нас стыдно. И сама всегда следовала этому правилу.

— Где ваши родители встретили войну?

— Папа встретил войну в Одесском военном округе. Он командовал 48-м стрелковым корпусом, штаб которого располагался в районе города Бельцы, в Молдавии. Корпусу предстояло прикрыть Государственную границу на бельцевском направлении и обеспечить стык с Киевским особым военным округом. Когда началась война, корпус вошел в состав Южного фронта.

А мама перед войной впервые в жизни отдыхала на юге в доме отдыха. Утром 22 июня она возвращалась из Крыма в Ленинград. На вокзале услышала, что началась война, и была безмерно счастлива, что вернулась домой. Ведь в Ленинграде у нее была семья, пятилетний сын. Его вместе с другими маленькими детьми эвакуировали в Сибирь, а мама осталась в блокадном Ленинграде, где работала заведующей в библиотеке. Четвертого апреля сорок второго года, в последний день, когда по Дороге жизни ходили машины, ее едва живую, с тяжелой дистрофией, эвакуировали. До лета она жила в пригороде Грозного, а когда стало известно, что эта земля идет под оккупацию, она взяла свой узелок и пошла, в прямом смысле слова, «куда глаза глядят». Она твердо знала, что не затем пережила блокаду, чтобы оказаться под оккупацией. В узелке лежали кусок хлеба, кусок мыла и ботиночки для сына, которые она купила в Ленинграде и проносила всю войну в своем вещмешке. Идти ей было некуда. Шла и думала о том, что большего одиночества она за свою жизнь не испытывала никогда, жалела себя. В Ленинграде погибли муж и все родные, где сын — неизвестно. Ее родители и брат — под оккупацией на Украине. Так, плача, дошла до развилки трех дорог. Долго решала, по какой пойти, и, наконец, выбрала ту, которая в конечном счете привела ее на фронт, где она познакомилась с отцом.

— Как они познакомились?

— Армия, в которой воевала мама, летом 1942-го попала в окружение. Когда выходили из окружения, она и еще один боец пробрались через кукурузное поле, сосчитали немецкие танки, вернулись к своим и сообщили о том, что видели. Видимо, это были важные данные, потому что после этого мама была представлена к ордену Красной Звезды, который ей вручал отец. Наверное, она уже тогда произвела на него некоторое впечатление, но только через год отец перевел ее из Штаба армии к себе в Штаб фронта. А где-то с осени сорок четвертого года они уже были вместе, и, когда папа стал командующим Вторым Украинским фронтом, мама была рядом с ним.

Когда мама рассказывала об их знакомстве, таких слов, как «любовь с первого взгляда», она не произносила. Мои родители вообще были очень сдержанными людьми, и рассказов о том, как они объяснились, какие слова говорили, не было. Знаю только, что, прежде чем жениться, человек такого ранга, как отец, должен был получить неофициальное благословение Верховного Главнокомандующего. Поэтому после Парада Победы мама вместе с папой присутствовала на приеме в Кремле, где и предстала перед Сталиным. Видимо, Верховный счел ее достойной, и после этого приема высочайшее позволение было дано. Родители поженились.

— Родители рассказывали вам о Победе?

— В пятидесятилетие Победы я спросила маму: «А что было тогда 9 мая — в сорок пятом?» Она ответила: «Праздник. Мы с папой поехали из Чехословакии в Вену, гуляли в Венском лесу, в зоопарке. Там всех зверей сохранили».

Хорошо помню мамин рассказ о Параде Победы в 1945-м. Разгрузились эшелоны, Военный Совет фронта и сотрудников секретариата разместили в гостинице «Москва». Полным ходом шла подготовка к параду, но по всему чувствовалось — и к чему-то еще. Слишком озабочен был папа, слишком поздно возвращался и не с репетиций парада, а из Генштаба, слишком был молчалив и погружен во что-то свое. Потом был парад, на котором все вымокли до нитки под проливным дождем. После парада — тот самый прием в Кремле, вечером — салют. После этого, уже в гостиничном номере, еще долго сидели все вместе — папа, его офицеры для особых поручений, мама — вспоминали, шутили, молчали. Но главное, что в тот вечер мама узнала — что война для них не закончилась, что им снова ехать на фронт, который вскоре получил название Забайкальский.

С парадами связана история о том, как родилась я. Вернувшись домой после своего первого парада в Хабаровске, папа не обнаружил мамы. Узнав, что ее увезли, поехал в госпиталь, оставив фронтового друга встречать гостей. В госпитале состоялся диалог, потом тысячу раз пересказанный мне самыми разными людьми:

«- Как мне пройти к жене?

— Пройти к ней никак невозможно, товарищ маршал! Она на столе!

— У вас, что, кроватей нет?»

Узнав, что рожают не на кроватях, папа, раз уж собрался ждать, отправился инспектировать госпиталь и наткнулся на безобразие: санитарки чистили картошку над ванной — почему-то она служила помойкой. Но не успел отец сделать им выговор, как его поздравили с рождением дочери.

— Какой была атмосфера в вашей семье?

— Я никогда и нигде больше не слышала о таких семьях. Ни разу за все двадцать лет, прожитых рядом с папой, я не видела семейных ссор или сцен, не слышала даже, чтобы кто-нибудь из родителей повысил голос на другого. Мама была эмоциональным, взрывным человеком, но с кем угодно, только не с папой. Думаю, что это потому, что их друг в друге ничто не раздражало. Помню прекрасный зимний день на даче, маме захотелось пойти к Сетуни, где, должно быть, особенно красиво. Папа тем временем уже раскрыл тетрадку, расстелил карту — никаких надежд на прогулку. «Ну вот — не хочет!» — резюмирует мама и улыбается.

А как папа радовался, когда мама наряжалась перед тем, как они шли на прием! Для него никогда не имело значения, что надето на нем, да и мама была для него красивой в любой одежде, но когда она выходила нарядная!.. Я помню, какое восхищение выражало его лицо.

Когда папа лежал в госпитале, мама переселилась туда. Домой приходила раз в неделю на два часа, чтобы убедиться, что все в порядке. Все остальное время она была рядом с ним. Спать она ложилась на раскладушке у его кровати.

Мама прожила без отца 30 лет, во всем, что она говорила, о чем думала, был папа. И все эти годы, каждый день, пока были силы, она приходила на могилу. Спустя несколько недель после смерти папы мама купила краски, кисти, холсты и, чтобы найти в себе силы жить дальше, стала писать картины. Спустя много лет у нее была первая и единственная персональная выставка — в Доме художника на Крымском Валу. Вернисаж, к сожалению, прошел без автора — мама уже была нездорова. Через год ее не стало. Интересно, что в прошлом году мне предложили продать одну из ее картин за огромные деньги. Я, конечно, отказалась, но мне было приятно.

— Чем ваш отец любил заниматься на досуге?

— По вечерам папа чаще всего решал шахматные задачи. Шахматами он увлекался с юных лет. Знатоки считают, что папа играл на вполне профессиональном уровне, да и его шахматная библиотека свидетельствует, что ее собирал не дилетант. Есть в ней, кстати, и том, посвященный мастерству Ботвинника, с дарственной надписью самого гроссмейстера.

Сколько себя помню, на отцовском столе всегда лежала маленькая темно-вишневая коробочка. Раскрытая, она распадалась на два квадрата — шахматную доску с дырочками к каждой клетке, куда втыкались стерженьки крохотных фигур, и обтянутую малиновым бархатом крышку-корытце для ненужных фигур. Эту коробочку папа открывал едва ли не каждый вечер: разбор партий и решение задач вошли у него в привычку.

Папа не охотился. Он рассказывал, что, убив на своей первой охоте лань, подошел и увидел ее глаза. Больше никогда не стрелял. Бывал на охоте в Завидове, где не только охотились, но главным образом решали дела.

А вот для рыбалки, своего главного увлечения, папа всегда старался отыскать время — по воскресеньям и обязательно в отпуске. Сколько времени я просидела на берегах самых разных рек и озер в поле зрения родителей, и в холод, и в дождь с упоением кидающих удочку. Во всяком месте земного шара, куда попадал, папа покупал рыболовную снасть и какие-то отверточки, винтики, молоточки.

К вещам, исключая вышеупомянутые, он был равнодушен и довольствовался бы, будь его воля, синей байковой ковбойкой, которая и теперь у меня, многолетними штанами фасона «раскинулось море широко» и беретом, носить который приучился в Испании.

В Москве мы жили довольно замкнуто: наверное, слишком напряженной стала жизнь и в свободное время хотелось просто передохнуть. А в Хабаровске часто приходили гости, и тогда играла громадная, как сундук, радиола. Под конец всегда заводили папину любимую «Гори, гори, моя звезда», а до нее неизменно звучали украинские народные песни, «Славное море, священный Байкал» и вальсы «Амурские волны» и «На сопках Манчжурии».

— Какие качества вашего отца вам больше всего запомнились?

— Меня поражало его трудолюбие. Я помню, как он, будучи министром обороны, приходил с работы, садился за стол и начинал писать книгу или читать Флобера по-французски, чтобы не забыть язык. А ведь он возглавлял минобороны и в то время, когда был Карибский кризис.

В последний год я спросила его: «Кем ты хотел быть?» Что не военным, я уже знала, потому что слышала от него раньше: «Хотеть быть военным противоестественно. Нельзя хотеть войны». Папа тогда ответил: «Лесником». Но это, конечно, только в тот — последний год. О том, что судьба повернула так, а не иначе, папа не жалел, но чувствовал, что справился бы, и неплохо, с другим делом. Иногда даже казалось, что он примеривает к себе другие профессии — так внимательно и заинтересованно он к ним приглядывался. Кроме литературы, его притягивала медицина. Отец рассказывал, что, когда уже после Гражданской войны речь, зашла о дальнейшей учебе, он попросил командира дать ему рекомендацию в Военно-медицинскую академию, но получил безоговорочный отказ: «Нечего тебе там делать! Ты прирожденный командир!»

— Каково это — быть дочерью маршала Малиновского?

— В детстве я не понимала, кем был мой отец для посторонних людей. Помню, какой восторг испытывали люди, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Я училась в школе, и все мы буквально бредили Гагариным. И вдруг, примерно через месяц, он пришел к нам домой. Я была на седьмом небе от счастья, ведь для меня он — небожитель. И вдруг я заметила, что так же, как я смотрю на Гагарина, он смотрит на моего папу. Видимо, почувствовав мое недоумение, когда папа куда-то вышел, Гагарин стал мне объяснять, как много для него значит то, что он в домашней обстановке пьет чай с таким человеком, как мой отец. Для меня это было откровением!

И все же мне хотелось сформировать свою жизнь абсолютно безотносительно к тому, чья я дочь. Когда я училась, далеко не все знали, кто мой отец, но я очень боялась, что, не дай бог, получу что-то, чего не заслужила. К сожалению, папа не успел узнать, что из меня получилось.

— Вы когда-нибудь ловили себя на том, что делаете что-то точно так же, как отец?

— Меня на этом всегда ловили другие. Когда в роддоме меня в первый раз принесли маме, она была потрясена тем, что дитя смотрело на нее хорошо знакомым взглядом — она увидела любимые глаза и папино серьезное выражение лица. Я всегда чувствовала себя папиной дочкой. И когда мы с мамой были вместе, если кто-нибудь говорил ей: «А девочка-то не на вас похожа, Раиса Яковлевна, а на папу», я светилась от удовольствия. А если говорили, не приглядевшись, что я похожа на маму, при том, что мама была очень хороша собой, я немедленно реагировала: «Нет, я на папу похожа!»


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика