Русская линия
Росбалт Андрей Столяров01.02.2005 

Национальная идея России — за секунду до взрыва

Прошло уже целое десятилетие с тех пор, как первый президент России Борис Ельцин заявил о том, что нам нужна собственная государственная доктрина. Однако, несмотря на все предпринятые усилия, в этом вопросе мало что изменилось. Ни национальной идеи, ни сформулированной на ее основе стратегии государственного развития у России по-прежнему нет. Между тем ситуация в мире становится всё напряженнее, а запрос на глобальный проект, обозначающий российские интересы, — всё острее.
О закономерностях рождения национальной идеи и перспективах этого явления для России рассуждает известный писатель и культуролог Андрей Столяров, лауреат состоявшегося в конце 2004 года Всероссийского конкурса интеллектуальных проектов «Идеи для России» за свою работу «Русский мир».
— Андрей Михайлович, сетования на то, что у России нет национальной идеи, уже набили оскомину. Может быть, она вообще не нужна? В чем ее ценность? Возможно, страна может нормально жить и без всяких «национальных проектов»?

— Давайте обратимся к опыту прошлого. История иногда ставит любопытные эксперименты. Возьмем, например, США и Австралию. В возникновении этих стран много общего. Обе они были колонизированы, причем обе — белыми переселенцами из Европы. В обоих случаях это были маргиналы, отторгнутые тогдашней европейской цивилизацией, в обоих случаях — колонии входили в состав Британской империи. Климат обеих территорий сопоставим, исходные ресурсы сопоставимы, местное население и там, и там особого сопротивления не оказало.
Историческая типология почти полностью совпадает. И что сейчас представляют собой в геостратегическом плане Соединенные Штаты, и что Австралия?

Все дело в том, что маргиналы там были разные. В Америку ехали в основном религиозные диссиденты. Они не просто расхватывали земли, полезные ископаемые, меха, золото и так далее. Они, прежде всего, осуществляли духовную миссию. Они следовали высокому предназначению: создать на новой земле Новый мир, основанный на истинно христианских принципах. У них была точка согласования интересов. Множество личных стремлений, внешне несовпадающих, было, тем не менее, ориентировано по единому протестантскому вектору. Отсюда — сложение сил, отсюда — колоссальный энергетический резонанс, который породил идею вечного переднего края, идею фронтира, идею подвижных границ, идею непрерывной экспансии, продолжающейся и в настоящее время.

А в Австралию ссылали преступников. Энергетика криминала, кстати, нисколько не ниже, чем энергетика религиозного диссидентства. Однако это — энергетика хаоса, неструктурированная энергетика, энергетика беспорядочного горения, рассеивающаяся в пространстве. Какое-либо согласование интересов здесь отсутствует. Векторы личной активности разнонаправлены и гасят друг друга. В результате сумма их минимальна. Пассионарность отдельного человека наличествует, а пассионарности всего общества — нет.
Вот что такое национальная идея.

— А вам не кажется, что эти «заокеанские» случаи, да еще отстоящие от нашего времени на два-три столетия, не очень-то соотносятся с нынешней российской действительностью…

— Можно, разумеется, привести и другие примеры. Можно вспомнить Францию времен революции и наполеоновских войн, Германию времен Бисмарка или Гитлера, Японию времени «революции Мэйдзи», да и саму Россию — тоже времени революции и последующего построения социализма. Везде — главенство идеи. Везде — грандиозный энергетический протуберанец. Пример США и Австралии выбран лишь потому, что здесь исторически не было единого пастыря. Не было полководца, вождя, лидера, фюрера, генерального секретаря. Идея не была персонифицирована. Она действовала, если так можно сказать, «в чистом виде». И это, на мой взгляд, очень важно. Национальная идея, конечно, осуществляется через людей, однако возникает она сама по себе — вне зависимости от их желания или нежелания.

— Что же все-таки служит причиной ее появления?

— Порождающей ситуацией для национальной идеи является кризис. Человек, уж так он устроен, стремится жить в понятной ему реальности. Он стремится к согласованному бытию, где личное связано с социальным, а через него — с трансцендентным, где «карта местности» хорошо известна, где все законы, все нормы, все правила увязаны между собой. В такой реальности деятельность человека полностью утилизуется. Более того — она обретает духовный смысл.
Мы не просто работаем, а строим социализм, мы не просто бомбим (Югославию, например), а защищаем свободу и демократию, мы не просто сколачиваем миллионы, а осуществляем предназначение, которое выражено через профессиональный успех. То есть, повседневная жизнь здесь соответствует неким высоким принципам. Так обстоит дело в норме.

Совсем другое — ситуация кризиса. Ситуация перехода от одной социальной структуры к принципиально иной. От капитализма к социализму, скажем, или наоборот. В этом случае подобного согласования нет. Матрица, сшивающая бытие, распадается, и реальность из космоса превращается в хаос. Исчезает сопряжение между личным и трансцендентным. Человек оказывается в пространстве, лишенном каких-либо координат. Законы общества существуют, но не работают. Правила жизни противоречат им и меняются в зависимости от обстоятельств. Непонятно, что хорошо и что плохо, что истинно и что ложно, что можно и чего нельзя? Человек утрачивает представление — кто он, что он, зачем? Начинается то, что в социопсихологии называют плавлением идентичности, поднимается социальная температура, общество также хаотизируется, освобождается большое количество связанной прежде энергии. Куда ее деть? Утилизовать ее старыми способами невозможно.
Вот в такой ситуации и возникает национальная идея. Суть ее в том, что она восстанавливает механику бытия. Она снова связывает личное с трансцендентным, снова привносит смысл в обессмысленную реальность.

Россия сейчас находится как раз в состоянии перехода. Прежняя, советская матрица уже распалась, а новая матрица, какой бы она ни была, еще не возникла. Мы не понимаем — что мы строим, зачем мы строим, чего нам ждать в будущем? Это — ситуация неопределенности, ситуация, при которой энергия социального хаоса может быть сфокусирована национальной идеей.

— Почему же в нашей стране, пережившей в последние годы целую лавину кризисов, этого до сих пор не произошло?

— Пассионарность современной России пока не критична. Во-первых, из-за демографической катастрофы — низкой рождаемости и, соответственно, малого количества молодежи, которая в основном и является носителем пассионарных идей. А во-вторых, из-за непрекращающейся эмиграции. Ежегодно Россию покидает около ста тысяч людей. Причем, в значительной мере — хорошо образованных, обладающих высокой личной активностью.

Тем не менее, свободная энергетика в стране есть. Об этом свидетельствует образование множества экстремистских движений — от скинхедов и крайних националистов до антиглобалистов, «зеленых», молодых коммунистов и «идущих вместе». Движения эти пока малочисленные и, несмотря на отдельные шумные акции, серьезной силы собою не представляют. Однако если произойдет их ориентация по единому вектору, если появится проводник, аккумулирующий социальные токи, то они могут стать тем запалом, через который пламя распространится на всю нацию.

— Каковы же, на ваш взгляд, очертания будущей национальной идеи, которая должна родиться из этого пламени?

— В смысловом пространстве России сейчас присутствуют два проекта, претендующих на статус национальной идеи. Это либеральный проект и патриотический проект.
Либеральный проект имеет несомненные преимущества. Во-первых, он внятен, это — рыночная экономика и гражданское общество. Понятно, как это можно осуществить. А во-вторых, есть убедительные примеры реализации данной идеи. Соединенные Штаты, Европа, Япония демонстрируют высокий уровень жизни, стабильный экономический рост, наличие гражданских прав и свобод.

Тем не менее, в России либерализм работать не будет. Эффективную рыночную экономику нам не построить просто из-за природных ограничений. Это известно давно, однако во внимание почему-то не принимается. Между тем, среднегодовая температура в России ниже, чем в ведущих индустриальных державах, а это значит, что у нас существенно выше неизбежные накладные расходы: на толщину стен, на фундаменты, на прокладку коммуникаций, на отопление. Производство в России всегда будет менее выгодно, чем на Западе. И если раньше, до эпохи глобализации, это принципиального значения не имело, то теперь, в условиях открытого мирового хозяйствования, российская экономика оказывается заведомо неконкурентоспособной.

То же самое и с гражданским обществом. Развитое гражданское общество — это очень дорогая структура. Оно требует колоссальных количеств людей, занятых в непроизводительной сфере: в общественных организациях, политических объединениях, инициативных группах. Оно требует целой армии квалифицированных юристов, независимой экспертизы, обширной, многоступенчатой, разветвленной судебной системы. Это тоже — громадные накладные расходы, нести которые мы просто не в состоянии.

К тому же в России не работает метафизика либерализма. Лозунг «Обогащайтесь!», выдвинутый в свое время российскими либералами, действует только в протестантской среде. А в реальности, сформированной православием, к которой принадлежит большинство россиян, — и крещенные, и верующие, и атеисты — ни спасение, ни оправдание жизни с экономической деятельностью не связаны. Они связаны только с верой. Богатство в России — не признак спасения. Скорее — наоборот.

— А есть ли перспективы у патриотического проекта?

— Собственно говоря, это вообще не проект, если подходить к нему с требованиями социотехнологических практик. Это пока лишь конгломерат рыхлых мечтаний. Тут и ностальгия по СССР, предполагающая его реконструкцию, и мессианско-имперский комплекс, опирающийся на армию и православие, и фантом евразийской идеи, которая непонятно в чем заключается, и авторитарное государство по чилийскому или китайскому образцу. И — «давайте поднимем нравственность на небывалую высоту», и — «давайте посадим везде честных чиновников», и — «давайте изберем умного царя (президента)"… В общем, нет работающей идеи, нет концепции, нет мировоззрения, нет проекта, все — в разные стороны, непонятно, что будет…
А между тем, в рассогласованной российской реальности образуется всё больше лакун, где скапливается внесистемная пассионарность.

— Что же, по вашему мнению, следует предпринять?

— Прежде всего, необходимо понять, что национальная идея, обеспечивающая прорыв этноса в будущее, — это не игра случая, не каприз природы, не умысел одного человека. Это — историческая неизбежность, сопровождающая тотальные кризисы. Новая матрица, новая согласованная реальность всё равно возникнет, хотим мы этого или нет. Новое сопряжение между личным и трансцендентным всё равно восстановится.
Однако произойти это может спонтанно — в виде гигантского протуберанца, от «земли» до «неба», сжигающего всё вокруг, а может — постепенно, целенаправленно, при пониженной социальной температуре, в амортизирующем поле культуры, которое будет держать весь выброс энергии под контролем.

Существует техника безопасности на производстве — набор элементарных правил, который помогает работнику избежать гибели или травмы. Такую же технику безопасности необходимо иметь и в обществе. Например, при работе с высокими социальными потенциалами. Не надо ждать, пока полыхнет. Не надо гадать — грянет или не грянет? Громоотвод ставят раньше, чем в дом ударит молния.
Национальную идею России следует создавать немедленно, в опережающем, безопасном режиме. Только так можно будет направить энергию социального термояда в позитивное русло.


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика