Культура

Докопаться до истины можно только, справляясь с древними. Жаль до крика, но современность слишком ничтожна. И вот я вынужден заезжть издалека, и приплетть к своей речи в качестве затравки Конфуция. Это мог бы быть Платон или Аристотель, но. Современное изобилие китайских товаров, плюс — раболепство перед товарным производстовм, заставляют уважать древнюю китайскую мысль. Итак, Конфуций — среди прочего — говорил, что словам нужно возвращать первоначальный смысл. От этого зависит, без малого, жизнь мира. Привычно пользуясь словами, мы часто вовсе не понимаем их смысл, или, что хуже, употребляем их превратно. И мне хочется говорить о слове «культура». Это затасканное слово, подобно слову «любовь», к какому только забору не прислоняли. Между тем, с этим словом связано многое важное, касающееся, опять-таки, многих.

«Культура» есть понятие всеобъемлющее. Оно включает в себя способы приготовления пищи, выделку одежды, брачные ритуалы, неписанный зачастую, но строго соблюдаемый, кодекс отношений между мужчиной и женщиной, стариком и юношей. Культура в широком смысле охватывает собою все бытие человека. Именно — бытие, а не бывание, прскольку «бывание» может быть всяким, и следа в истории часто не оставляет. «Бытие» же по определению серьезно, и след оставляет всегда. Повторюсь — речевой этикет, способ обработки земли или, наоборот, запрет на ее обратботку, отношение к рождению и сметри — это, плюс многое другое — культура.

Но как относимся к этому слову и понятию мы? Мы за культурой привычно закрепляем такие явления, как балет, оперу, живопись, поэзию и литературу, архитектуру. Всякие остальные вещи мы смело отметаем в область «фолка». Гончар, выделывающий горшок, это «нечто» из разряда «этно», а вот ария Кармен на сцене Большого, это уже — «культура». Многие полезные и прекрасные вещи мы относим к разряду бытовых занятий, но никак не уделяем им возвышенное имя «культуры». Это, как водится, хорошо и плохо одновременно.

Плохо, потому что нельзя пренебрегать усилиями прачки и стараниями белошвейки; потом каменщика и слепнущими глазами часовщика. Все названные — полезнейшие люди, без которых не заселится город. Без них и таких, как они, нет повседневности. Почему, и вправду, баба, поющая при сборе урожая, это — не культура, а та же баба, но одетая в шелка и поющая со сцены — культура? Ну, скажут, репетиции, оркестр, репертуар. Гуно, Верди, Перголезе. Но это ничего не объясняет, а только запутывает дело. Критериев-то нет. Прачки бывают голосистее оперных див, искренности в пении у них можно занять, тексты, опять-таки, аппробированы столетиями. Так что можно спорить. Спорить, снова повторюсь, о критериях.

Почему без чего-то можно жить и это — «культура», а без чего-то нельзя жить, но это — «не культура»? Вот без хлеба нельзя жить, но пекарь — не человек культуры, зато без оперы или органа можно прерасно прожить, но органист или Карузо — это культура! Нонсенс? Дискриминация? Интересно, что сами люди «культуры» ничего вам внятного по этому поводу не скажут. Вся «королевская рать» оперных певиц, режисеров, артистов, сценаристов, поэтов, либретистов. вам ничего не скажет по этому поводу. Все они будут что-то жевать губами и плавать в расплывчатых (пардон за тавтологию) понятиях. А Церковь может кое-что сказать об этом.

Дело в том, что те культурные явления, которые мы по умолчанию признаем за «высокую культуру», есть не что иное, как внуки воцерковленных видов искусства. Церковь долгими столетиями воцерковляла пение, поэзию, архитектуру, резьбу, философию, живопись. Что-то (например — танцы) так и не воцерковилось, оставшись в тени неистребленного язычества. А многое очень даже воцерковилось, родив храмы, витражи, органную музыку, тонкую скульптурную резьбу, икону, поэтические тексты. Психоанализ, и тот — сын исповеди. Куда не ткнись, в пространстве европейского (издыхающего) мира найдешь живых потомков прежних глубоко церковных эпох. Итак, вывод: мы называем именем «культуры» то, что сохраняет генетическую связь с воцерковленными видами деятельности. Театр — сын Церкви, поскольку в нем живет стремление к назиданию, к проповеди, к обличению порока и восхвалению добродетели. Живопись — дочь Церкви, поскольку она хочет облечь мысль в краски и молча проповедовать. Музыка — дочь Церкви, ибо она сестра математики и внучка молитвы. Все, что пока еще заслуживает высоких имен, сохраняет не очевидную, но тайную и реальную связь с минувшими эпохами вездеприсутствия Церкви. Дальше думайте, пользуясь аналогией.

Эх, знали бы это все без исключения оперные певцы и их аккомпаниаторы! Знали бы это все сценаристы и труженники пера!

Теперь зададимся рядом простых вопросов. Какая культура — друг Церкви сегодня? «Высокая» или повседневная? Стоит ли видеть союзников в специалистах по вышиванию крестиком или скифском способе стирки пеленок? А дерижер симфонического оркестра всегда ли враг веры, или иногда — ее друг? Залет в облако подобных мыслей есть головокружительное приключение. Никогда не знаешь — до чего додумаешься.

Воцерковление быта есть путь в пропасть, ей же имя — «тупик старообрядчества». Мы именно этим грешим на каждом шагу: так оденься, а вот так не одевайся; это из дома вынеси, а вот это в дом внеси. И так далее. Это — бездна, это — пропасть. Это — увязание в тысяче мелочей, которые не спасают. Зато воцерковление всего, что связано (пусть очень дальней связью) с Церковью, помогает спастись. Это в 19-м веке дирижер столичного театра мог быть атеистом, зато крестьянин Орловской губернии — сиять верой. Сегодня крестьян в Орловской губернии может не найтись, а те, что есть, могут оказаться вовсе чуждыми Бога. Зато дирижер столичного театра с большой степенью вероятности может оказаться любителем Богослужения и истинным христианином. Все поменялось и бестолку с этим спорить.

Итак, воцерковление быта — бесполезная утопия. Во всех уголках мира быт может быть разный, но вера должна быть одна. Культурное же поле — друг наш и нива наша. Это поле — кусочек древнего, огромного поля, возделанного Церковью. В русской крови находим, напротив, интересный микроб. «Быт воцерковлять, а на культуру плевать!», — таково его имя. Юбки, платки, лапти, занавески — все это попадает в поле живого интереса. Зато книга, витраж, стихотворная строфа, кусок литературного текста проходят мимо. Мимо проходит музыка, философская мысль, логика, как искусство. Выходит — разговор заведен не праздный, и прав далекий китайский друг по имени Конфуций. Мы называем «культурой» одно, а внимание уделяем совсем другому. И сама культура у нас бывает неким подобием седла на корове, поскольку не интересно все это многим людям: почто негр Дездемону задушил, или чего ради Орфей в Ад спускался.

У нас в случае веры — разновидности неистребимого старообрядчества, то бишь цепляния за мелочи. В случае же безверия — фольклорное самодовольство и пляски в шароварах. Это наше «культурное» лицо. Все остальное, исключая радужно-сатанинский мейнстрим больших городов под Западную дудку, в загоне. В том же загоне, собственно, и Церковь, если считать по верующим, а не по крещеным. Вывод один: не надо заматываться в платки. Надо читать книги. Не надо пить валидол по поводу не очень традиционных одеяний. Нужно думать, учиться говорить и показывать собеседникам путь. Во главе процесса хорошо бы быть священникам, чье присутствие на театральных премьерах и выставках живописи должно быть таким же естественным, как присутствие первых лиц государства на каких-нибудь знаковых футбольных матчах.

Одним словом, попробуйте оценить себя с точки зрения «культуры». Большинство скажет: «Я человек культурный: в носу при всех не ковыряюсь, ветры в обществе не пускаю, своей вилкой в общий салат не лазею». Другой скажет, что он Шульберта лично знает и однажды на Лебединое озеро ходил. Какое озеро он при этом имел в виду — вопрос. Третий будет петь коломыйки и лепить свистки из глины, в чем будет видеть великую аутентичность и «наш ответ глобальному Чемберлену». Но все это, плюс многое другое — чушь. При чем — чушь полная, кромешная, патентованная, к культуре подлинной, к «возделыванию» никак не относящаяся, и этого имени не заслуживающая.

Культура это всеобъемлющее понятие — вторая природа, без которой, в одной только «первой» природе не может жить человек. В ней — культуре — нужно разделять и различать то, без чего можно прожить, и то, без чего — нельзя. А потом нужно различить то, что Церковь когда-то облобызала и признала своим, и то, что Церковь не признала. Казалось бы — можно прожить без философии. Лишь бы хлеб в магазин привозили и «Скорая» на вызов появлялась. Но человеческая жизнь тем и парадоксальна, что «Скорая» не хочет ехать туда, где нет философии, и хлеб не привозят туда, где презирают знание. Так и Осия говорил: «Отвергнут будет народ за недостаток ведения». То, что церковь облобызала, не намажешь на хлеб. Но это именно то, благодаря чему хлеб растет на полях и печется в пекарнях. За непонимание этого невидимого факта всякий народ, гордящийся именем христианского, будет наказан. Наказание — лишь вопрос времени.

Издалека зайдя, я далеко зашел. Но напоследок скажу главное: ищите, прошу вас, следы присутствия Христа во всем, что видите и слышите. Бегите прочь оттуда, где нет Христа, но есть вражда к Нему. Туда вникайте, где Сам Христос открыто не проповедуется, но тайно обретается для умов внимательных и пытливых. Кажется, пока все.