 |
| Православие.Ru | Елена Живова | 09.10.2013 |
Детская психиатрическая больница № 6, укутанная акварельно-серой дымкой дождливого сентябрьского дня, казалась сегодня особенно тихой, печальной и какой-то безнадежно-унылой. Собственно, ничего веселого и оптимистичного в этой больнице и быть не должно, ведь никому не пожелаешь оказаться здесь, особенно в начале жизни. Потерять разум гораздо страшнее, чем потерять что-либо еще. Если теряешь друга, то теряешь только друга. Если теряешь родителей, то теряешь только родителей. А если теряешь разум, то часто бывает так, что теряешь всё сразу.
Вижу женщину лет 40 с совсем маленьким «солнечным» мальчиком и улыбаюсь им, но тут же вспоминаю, как несколько месяцев назад случайно оказалась на Интернет-форуме родителей — отказников от детей с таким же, как у этого малыша, синдромом Дауна. Читая форум, я была потрясена тем, как цинично эти люди жалели себя, но не своих особых, брошенных на произвол судьбы, беспомощных новорожденных детей. Вот некоторые из диалогов:
- Почему, ну почему ЭТО случилось именно со мной?
- Так бывает. ошибка природы.
- Но я так хотела здорового ребенка, и анализы были в норме!
- Всё будет хорошо, родите еще.
***
- Здравствуйте. Вчера родила ребенка с синдромом Дауна. Подскажите, какие документы нужно собрать, чтобы быстрее оформить отказ?
- Добрый вечер, я пришлю Вам файл в личку. И еще: Вам потребуется помощь психолога.
- Нет, не потребуется. Я сама психолог и дефектолог, уже много лет работаю с такими детьми и прекрасно в них разбираюсь. Я хочу здорового ребенка. Жду файл, заранее благодарю.
***
- Муж и его мать опять поехали к ней!
- А ты?
- А я не хочу! Я не могу ее видеть! Я хочу здорового ребенка!
***
- Врачи сказали, что у нас с мужем практически нет шансов родить нормального ребенка.
- И что вы будете делать?
- Усыновим здорового. Но ЭТОГО забирать ни за что не будем! Я не собираюсь всю жизнь мучиться!
Здоровый или больной — это всего лишь штамп. Глядя на некоторых детей и родителей, вижу, что иногда со здоровым ребенком бывают такие сложности, что жизнь с больным оказывается счастьем. Я не осуждаю этих несостоявшихся родителей, но мне жаль их. Конечно, все хотят здоровых сыновей и дочерей, это нормально, но иногда в наш мир приходят особые дети, и отказываться от них — это не выход, ведь сколько ни заставляй голос совести замолчать, рано или поздно он оглушает нас эхом боли и разорванных в клочья надежд.
«Солнечный» мальчишка весело топал, радостно улыбаясь всем вокруг. Он был счастлив и уверен в себе, счастлива была и его мама — они любили друг друга. Но. это была единственная мама, которая выглядела счастливой.
В большом зале, куда вели двери нескольких кабинетов, сидели на прибитых друг к другу стульях обычные мамы и необычные дети. Кое с кем были еще и папы. Вглядевшись в их лица, я увидела, что всех мам и пап объединяло чувство стыда. Неловкость, горечь, обида на жизнь, бесконечная боль за детей — во взглядах родителей сквозило беспросветное уныние. И только мама «солнечного» мальчика выглядела совершенно счастливой — она не стеснялась своего сына, который весело подбегал к сидящим на стульях мамам, папам и детям и с дружелюбной улыбкой и какой-то непостижимой нам, обычным людям, любовью заглядывал всем в глаза.
Вот девочка лет восьми, похоже, у нее ничего страшного, разве что СДВ. Но. она с омерзением отталкивает «солнечного» малыша и говорит: «Фу!» Глаза мамы мальчика становятся на секунду стеклянными, но она, мужественно продолжая улыбаться, берет своего сына на руки и пытается его чем-то отвлечь.
Напротив нас бродит по кругу мальчик-аутист лет пяти и что-то тихо бормочет. Его папа и мама, виновато озираясь, хватают сына, что-то строго выговаривая ему, и безуспешно пытаются усадить ребенка на один из стульев. Он снова и снова старается улизнуть, но мама шлепает его. Зачем? Ведь он абсолютно никому не мешает — просто ходит по кругу. Но родителям стыдно за своего сына. За то, что он не такой, как все. Он, маленький, к тому же больной ребенок, которому невозможно что-либо объяснить, оказался в новом, чужом и неуютном месте, он взволнован и успокаивает себя таким вот особым, понятным только ему образом. Его больной ум может успокоить себя только так. Но родители не сочувствуют своему сыну, они не понимают его. Для них главное — чтобы их ребенок вел себя как нормальный, был похож на всех, тогда не придется стыдиться его. Я смотрю на них и молюсь, чтобы они перестали стесняться своего сына, причиняя и ему, и себе невообразимые страдания. Зачем стесняться? Перед кем? Почему? Он — их сын, их мальчик, он просто особенный, не похожий на других детей. Он необычный, но ведь это не повод стыдиться его.
Рядом с нами сидит девочка лет семи с бабушкой и мамой. У девочки, похоже, синдром Аспегера. Мама и бабушка настроены по-боевому, они с вызовом смотрят вокруг: не смеется ли кто-нибудь над их девочкой? Убедившись, что все погружены в свои проблемы, мама и бабушка начинают наперебой кормить девочку, пихая ей в рот то банан, то яблоко, то печенье. Девочка крутит головой, мама делает последнюю попытку скормить банан, и вот девочка наконец отталкивает руку матери. Тогда мама вынимает из сумки планшет и включает мегапопулярный нынче мультфильм про Машеньку и Медведя.
Я убеждена, что этот мультфильм ни в коем случае нельзя давать смотреть даже обычным, психически здоровым детям лет до 10−12, а уж особым — тем более. Через пять минут спокойно сидевшая девочка стала подергиваться в такт музыке, потом трястись, затем — прыгать, а еще через несколько минут у нее началась истерика. Успокоилась она только тогда, когда я вытащила свой телефон. Пока она с интересом смотрела на экран, ее мама наконец догадалась выключить «Машеньку».
Включая что-либо детям, взрослые для начала обязаны посмотреть хотя бы несколько серий, чтобы убедиться, что просмотр данного мультфильма не повредит их ребенку. Что мы видим в этом бесконечном мультсериале? Маленькую девочку, которая целыми днями гуляет в лесу без родителей. Где же родители? Определенно напрашивается вывод, что родители не нужны, так как без них веселее. Девочка без конца заигрывает с большим, но добродушным медведем. Заигрывает причем весьма жестоко. Шутки у нее не по-детски злые. Чему хорошему может научить детей этот мультфильм? Ничему. Тогда зачем включать его? Просто для того, чтобы занять ребенка? Но если родители хотят занять ребенка просмотром мультфильма, они, по идее, должны выбрать что-то более полезное для детской души и психики. К примеру, мультфильм про доброго Кота Леопольда.
Справа от нас сидит мама с дочкой-олигофреном лет двенадцати. Девочка одета в ярко-розовые лосины и короткую юбку. На сумочке и куртке изображены героини не менее популярного, чем «Маша и Медведь», мультфильма про фей «Винкс». Винкс — это ведьмы. Понятно, что мама желает, чтобы ее дочь выглядела как все. Но мне становится не по себе: для чего девочке с ограниченным интеллектом навязывать бесовскую атрибутику? Зачем больную девочку одевать вызывающе сексуально? Почему бы не приучить ее, от природы простую и наивную, к скромности, чистоте и благочестию? Зачем подстраивать ее под всех, под наш грешный мир? Это для нас она больна, а для Бога эта девочка — прекрасный цветок, Его творение! Бог устроил так, что она могла бы не познать зло и грех, так зачем же ей это навязывать?
Я сказала о вреде подобных мультфильмов на психику детей врачу, но она покачала головой и спросила меня:
- А что мы с вами можем сделать?
- Я — ничего. Кто я такая, чтобы подходить к таким же родителям, как я, и учить их? Но вы — врач и имеете право рассказать о пагубном влиянии таких мультфильмов на детей, и тем более на больных детей.
- Я своим детям до пяти лет мультфильмы не включаю вообще, — ответила доктор и перевела разговор на другую тему.
Понятно, что наши дети никому не нужны — ни больные, ни здоровые. Никому, кроме нас самих. Эти мультфильмы кто-то продвигает, и эти «кто-то» имеют вполне определенные цели. И только от нас, от родителей, зависит, достигнет ли эта «цель» наших детей.
Когда мы с сыном вышли из больницы, дождя уже давно не было и унылый акварельный пейзаж превратился в живописно-яркий. Под ноги нам падали, кружась, веселые желто-оранжевые листья. Я радовалась тому, что мы вернемся в эту больницу еще не скоро: в этот раз инвалидность должны будут дать не на один год, а на несколько лет.
Моему мальчику недавно исполнилось 7 лет. Он особенный: у него аутизм. Он знает цвета, буквы, умеет считать, но совсем не умеет общаться. Не умеет узнавать свою зубную щетку, не может попросить воды и спросить, где туалет, когда находится в незнакомом месте, поэтому мне приходится угадывать его желания. Я люблю угадывать его желания, это получается у меня почти всегда. Он называет меня «ультрамама». Почему — не знаю, он сам это придумал. Наверное, я для него — особенная, как и он для меня. Я не стесняюсь своего сына и никому не пытаюсь доказать, что он нормальный. И не собираюсь его ломать, чтобы он стал похожим на всех, потому что всё это не важно.
Ведь главным утешением всех православных христиан, в том числе и родителей особенных детей, является надежда на спасение и воскресение к вечной блаженной жизни в Царствии Божием — там, где в неизреченной славе уже не будет слабоумных, больных и увечных.
