 |
| Деловой Петербург | Протодиакон Андрей Кураев | 14.09.2013 |
— Андрей Вячеславович, в России любят говорить о проблемах: тотальная коррупция, отсутствие независимых институтов власти и пр. и пр. и пр. Но может главная проблема все-таки — тотальное неверие: власть не верит своим гражданам, граждане не верят власти, бизнесмены не верят чиновникам.
— Признаюсь, в начале 90-х годов у меня была аллергия к расхожим фразам православных публицистов — и в рясах и без ряс — со слоганом «только православие спасет Россию, без православия России гибель». Но вот спустя десятилетие я начал понимать правду этих слов, по крайней мере механизм, логику развития той ситуации, от которой они предостерегают.
Дело в том, что пока нашему обществу не получается положить пределов собственной коррупции. Коррупция, напомню, означает разложение, тление, ржавчина… Умножение числа следственных комитетов и счетных палат помогает мало. Известно, что лучше не наказывать за уже совершенное преступление, а воспитывать так, чтобы преступление совершать даже и не хотелось…
И вот тут-то нам не обойтись без лермонтовского: «есть Божий суд, наперсники разврата!» Кстати, если в древнерусской литературе говорится, что князь такой-то зело бесстрашен — это далеко не всегда комплимент. Порой это означает, что этот человек способен на все, так как у него нет страха Божия.
И я боюсь, что сегодня мы видим слишком много количество предпринимателей и чиновников, которые действуют без оглядки на Божий суд, решают чисто корыстные свои маленькие проблемы и делают сами себе большие и малые гешефты, не задумываясь, что потом будет со страной. Прежде всего речь идет об отношении к природным ресурсам и к проблемах миграции.
К примеру рядом со мной находится магазин «Перекресток», я в него хожу многие годы и вижу эволюцию этого рабочего коллектива. Поначалу в зале появились молчаливые уборщицы вьетнамской или корейской наружности, непонимающие по-русски. Потом появились такие же раскладчицы товаров на полки, теперь уже и кассиры и продавцы, с которыми действительно проблема объясняться по-русски. Но меня волнует не проблема коммуникации. Я понимаю, что владельцы компании минимизируют свои расходы на заработную плату, и поэтому приглашают гастарбайтеров. Понятно, у них дополнительная прибыль, ну, а что нам с этим делать? С этими тысячами и тысячами рабочих рук, которых позвали сюда, по сути вытеснив местных. Сначала ведь там работали русские женщины, москвички, теперь для них работы нет, надлежащих рабочих условий для них не создают. Приходится их замещать мигрантами, но потребность в мигрантах создана совершенно искусственно, потому что кто-то хочет слишком много кушать, кому-то нужна сверхприбыль, а не потому, что русские женщины жаднные, нечистоплотные или ленивые.
— Работодатели действительно часто говорят, что местных сотрудников не найти: они либо пьяницы, либо работают плохо, либо и то и другое.
— Я бы очень советовал провести серьезное социологическое исследование. Неоднократно мелькали сюжеты, как в том или ином маленьком городке освобождались от мигрантов и русские с радостью подметали сами свои собственные улицы. На самом деле всем известно другое — что гастарбайтеры просто удобны тем, что с ними легко творить беззаконие, легко уплатить им фиктивную зарплату, радует их полное бесправие. Так что проблема не в том, чтобы найти русских на объявленную зарплату, а в том, что эту объявленную зарплату кому то хочется украсть. Так что не надо оскорблять простых людей такого рода оценками. Надо просто обратить внимание на неумеренность чьих-то аппетитов.
— В Петербурге на этой неделе — крестный ход по Невскому, посвященный перенесению мощейАлександра Невского. Праздник. Но что еще про это говорили: перекрытие Невского проспекта, , тендер, который проводил Смольный по выбору подрядчика, наконец на Лавре появится колокол с именем руководителя компании, к которой проявляли интерес следственные органы, из-за завышения отпускных цен на 400 млн. В итоге, с одной стороны праздник, а с другой стороны — негативный фон. Это привлекает людей к вере или напротив отвращает от нее?
— Для того, чтобы негатив отвращал, нужно постараться разнести это дерьмо везде и всюду. По секрету скажу, что в церкви нет своей разведки и контрразведки. Мы не можем собирать досье на всех предпринимателей России, все сплетни о них, все документы и делать отсюда выводы: вот с этим человеком можно сотрудничать, а вот с этим нет. То есть или мы занимаемся нашим делом: молитвой и помощью конкретным людям, которые об этом просят, или же мы следим за всеми и контролируем всю жизнь общества, потому что у кого информация, у того контроль и власть. Тогда у нас, может быть, и в самом деле окажутся очень рукопожатные партнеры по тем или иным проектам. Но отчего-то я думаю, что никто из нас не хотел бы, чтобы церковь превращали в такого рода центральную информационную контору.
— Но есть другой известный случай с фондом Андрея Первозванного, который привозит на пасхублагодатный огонь. Но с другой стороны, все знают про поместье, перекрытую речку, шубохранилище, которые руководитель этого фонда никак не мог приобрести на зарплату в госкомпании. Опять получается несоответствие, раздвоение.
— Я опять не понимаю, что значит фраза «всем известно, все знают». Знаете, есть церковные правила, которые говорят: приношение от разбойника, вора и т. д. не принимать. В средневековом обществе, откуда пришло к нам это правило, его можно было исполнять: есть маленький городок, где все живут на глазах друг у друга, действительно можно знать, кто и как нажил свои капиталы. В современном анонимном обществе, честно говоря, трудно себе представить такого рода полную информированность: кто имеет какие зарплаты, какие доходы помимо зарплат кто стоит за теми или иными компаниями и их ценными бумагами. Чтобы это знать, надо работать в налоговой инспекции. И я вновь и вновь спрашиваю: вы хотели бы, чтобы церковь наводила обо всех справки в налоговой инспекции?
— Думаю, вряд ли.
— Знаете, это часть профессионального риска священника, что мы вдруг окажемся дружны с неким человеком с дурной репутацией. Другая составляющая этого риска: священник, доверившись кому-то, может просто стать жертвой и быть убитым. Последний такой случай — отец Павел Адельгейм, который исполнил свой священнический долг и открыл свою дверь просящему… Нередко священника зовут в ночную тьму; незнакомый человек звонит на телефон или в дверь и говорит «батюшка, надо срочно ехать у умирающему». Священник не имеет права отклонить такую просьбу. Но порой оказывается, что его просто выманивают, чтобы ограбить или убить.
— Предмету «Основы православной культуры» исполнился год. Насколько оказались готовы учителя? И может быть не надо было делить детей, а просто изучать общую историю всех религий?
— Даже без сведений с мест понятно, что учителя не готовы. Но как они могли вдруг оказаться готовы? Нельзя научиться плавать, стоя на бортике сухого бассейна. Чтобы готовиться, сначала надо понять, что это всерьез, что нужно работать, копить информацию, учиться с детьми о новых для школы сюжетах. Теперь, надеюсь, у учителей появился хотя бы интерес к самообразованию в религиоведческой сфере. Именно к самообразованию, потому что заботы федерального министерства о подготовке педагогов по этому предмету не заметно даже в микроскоп, а церковь к этому не подпускают. В общем, Минобр тут как та самая собака на сене — сама не есть, но и другим не дает.
Помимо этого главный итог первых лет преподавания этого предмета — демонстрация его бесконфликтности. Я ни в интернете, ни в прессе, ни в частных разговорах не слышал за этот год, чтобы где-то именно из-за этих уроков среди детей возникли конфликты в школе или за ее пределами.
А дальше по ходу дела все будут учиться и меняться, литература для учителей будет меняться, учебник будет меняться, и сами педагоги будут меняться.
— А четвертый класс — не слишком ли это рано?
— Смотря для чего. Для того, чтобы знакомиться с историей мировых религий, крайне рано. А для того, чтобы познакомиться с родной культурой, что же в этом раннего? Плюс к тому возраст определяло министерство образования еще при Фурсенко. Насколько я понимаю логику тогдашнего министра, с которой во многом согласен, соображения были такие: надо успеть рассказать детям о том, что люди делятся не только на мальчиков и девочек до того, как это сделают скинхеды. Чтобы ребенок спокойно относился к этому нашему разнообразию — надо в пред-подростковом, не-агрессивном возрасте успеть встретиться с ребятами. Но при этом желательно, чтобы возраст был максимально более зрелый, чтобы ребенок не стал заложником учителя или учебника. Это не первоклашка, который смотрит в рот учителю, здесь уже чуть-чуть более сложные отношения. Поэтому был выбран последний год младшей школы.
— Если взять условного человека, который находится на перепутье, думает, к какой религии Что онслышит: много говорят о мусульманстве, много говорят о новом главе католической церкви, про то, какой он аскет: отказался от драгоценного перстня, от жизни в роскошных покоях и т. д. Хватает ли православной церкви такого позитивного PR?
— Здесь серьезнейшая проблема нравственного богословского характера, потому что есть слова Христа: когда творите добрые дела, пусть левая рука не знает, что делает правая. И не трубите перед собою об этом. Ну не принято у христиан, особенно у православных, делать пиар-кампанию из тех или иных добрых дел. Если человек, увидевший эту доброту священника, монаха или епископа, сам пожелает свидетельствовать, как мне помогли — это его право. Но сам автор этой помощи не должен созывать пресс-конференцию по поводу своей доброй деятельности. Мы понимаем, что реклама сейчас — двигатель всего-всего и поэтому нам действительно непросто жить в современном мире заказных информационных потоков. И это проблема не PR или GR; это фундаментальная нравственная проблема.
— В итоге получается, что русский человек и так охотно верит в плохое, а тут ему еще со всех сторон напоминают об отрицательных моментах, которых за пару лет было немало, начиная от всем известных Pussy Riot и т. д. и т. п.
— Это вопрос опять-таки не к церковным пресс-службам: не мы же об этих моментах напоминаем.
— А было ли что-то положительное за те же последние пару лет?
— Дети росли!… Да, да, самое главное в жизни происходит не сенсационным путем: тихо растет пшеница, незаметно растут дети и храмы.
— А сама бурная дискуссия вокруг этих отрицательных моментах о чем- то свидетельствует? Говорят, о гонениях на церковь, об усиливающейся борьбе за души людей.
-Об этом я уже много раз говорил. Активную критику тех или иных церковных действий или, напротив, недеяний, нельзя объяснять одной причиной. Их много и одна из них просто антропологического уровня. Всегда для человека тягостно наличие моралистов, — тех, кто его к чему-то призывает. Бывает очень радостно дезавуировать этих навязчивых моралистов и свести с пьедестала. Речь идет о журналистах, о школьных педагогах, о священниках или морализирующих политиках. Это вопрос уже скорее антропологии: почему людям так радостно реальное или мнимое падение праведника. Говоря словами Канта, из того кривого дерева, из которого сделан человек, трудно выстругать что-нибудь прямое.
— У вас есть объяснение, почему?
— Богословское, да. На нашем языке это называется «повреждение человеческой природы вследствие грехопадения».
А среди других причин нарастания антицерковной критики я вижу и грубейшие ошибки и грехи самих церковных спикеров, и следы той клерикально-масонской войны, что описана в романах Дэна Брауна. И прежде всего — волю Божию. Если Господь прописал нам лекарство обструкции и унижения — значит, эту горькую пилюлю надо принять и посмотреть в зеркало, а не играть мышцами митингов или демонстративно-агрессивных контр-акций «православных активистов».
