История жизни, победившей смерть

Перед вами — работа историка Константина Гурьянова, автора книги «Возвращение в Озёрки»: несколько глав этой книги посвящены нашему земляку священнику Александру Колесникову. Он родился в Поповке Хвалынского района, а на смерть его уводили в 37-м — из деревни Озёрки, которой теперь на карте нет, умерла, как сотни тысяч российских сел. Иерей Александр Колесников не входит в Собор Саратовских святых, вопрос о его канонизации еще не решен, но нет сомнений в том, что свой мученический путь он прошел достойно.

Наши историки — низкий им за это поклон! — раскопали уже немало подобных человеческих историй. И в журнале «Православие и современность», и в газете мы не раз публиковали материалы о репрессированных священниках. И в определенном смысле, может быть, привыкли к этим трагедиям. По крайней мере, перестали удивляться. Но бывают минуты, когда эта анестезия привычки отказывает, и страдание, и ужас происходившего в те годы предстают перед нами как впервые. Именно это и происходит, когда читаешь книгу «Возвращение в Озёрки». Вот, к примеру, эпизод: у многодетной семьи священника-лишенца, семьи, в которой вот-вот родится седьмой ребенок, отбирают корову и козу. Кто они, эти люди, увозившие козу с коровой, женщины ли рожали их самих, или адская бездна извергла?

Или — фрагмент приговора, не последнего еще, не расстрельного: «.подсудимый Колесников Александр Иванович. служитель культа, священник. в апреле и мае месяце 1937 года в селах Баклуши и Сытинке в антисанитарных условиях производил на дому в железной пудовке и кадушке массовое крещение детей — в Баклушах окрестил в один раз тридцать детей и Сытинке шестнадцать детей..»

Или — вот это, из допроса: «Вас обвиняют в том, что вы систематически срывали полевые работы в колхозе звоном колоколов. Признаете ли вы себя виновным?»

К этому нельзя привыкнуть на самом деле, и этого нельзя забыть. Нельзя забыть, что Церковь, к которой мы с вами принадлежим — это Церковь Мучеников.

---

Памяти известных и неизвестных,
прославленных и непрославленных
новомучеников и исповедников Российских.

Иерей Александр Колесников

Александр Иванович Колесников родился 31 июля 1903 года в селе Поповка Хвалынского уезда Саратовской губернии в семье крестьянина Ивана Гавриловича Колесникова и крещён на следующий день, 1 августа во имя дневного святого, мученика Александра, из числа семи мучеников в Пергии Памфилийской пострадавших[1]. После 1762 года, времени изъятия церковных земель государством по указу Петра III и передачи села в ведение Экономической коллегии, монастырские крестьяне стали крестьянами экономическими, а ещё позже — государственными. Земли Поповки в своё время относились к удельным владениям московского Чудова монастыря[2], простиравшихся от правого берега Волги до реки Терёшки и положивших начало освоению диких земель Средневолжья. В набожной семье Колесниковых горячая вера была средоточием её жизни.

Дата рождения Александра Колесникова была им забыта и приблизительно указана в собственноручно написанном послужном списке[3] 30-м июля 1903 года, так как в России традиционно отмечались именины, а не дни рождения. После революции Колесниковы переехали в село Саловку Городищенского уезда, где Иван Гаврилович исполнял обязанности псаломщика в храме Святителя и Чудотворца Николая. К этому времени Александр Колесников окончил церковно-приходскую школу. Там же, в 1919 году, будущий священник познакомился с Софией Иларионовной Улановой, своей ровесницей, ставшей в 1921 году его женой. Начиная с 1923 и по 1936 год у них родилось шестеро детей: Виктор, Антонина, Серафима, Галина, Владимир и Валентина.

21 октября 1921 года епископом Вольским Иовом (Рогожиным; †1933), викарием Саратовской епархии, Александр Колесников «был назначен псаломщиком к Богоявленской церкви[4] села Русского Труёва Кузнецкого округа Саратовской епархии».

К тому времени все духовные консистории, ведавшие клировыми ведомостями, были ликвидированы на основании декрета СНК от 20 января 1918 года по старому стилю «О свободе совести, церковных и религиозных обществах"[5]. После этого, как правило, вся документация велась личным секретарём правящего архиерея и могла выдаваться на руки клирику, поставленному или перемещённому внутри епархии. Поэтому записи самого отца Александра так ценны. Скупые строки послужного списка не дадут нам полного представления о подвиге церковного служения тех лет, если рассматривать их отдельно от биографий упомянутых в нём архиереев.

Святитель Иов (Рогожин) — первый, поставивший отца Александра Колесникова на церковное поприще, за время своего архиерейского служения претерпел несколько арестов, тюрьму, Соловки и ссылку в Северный край, в которой и скончался. Во время голода в Поволжье владыка без колебаний решился на передачу церковных ценностей в помощь голодающим. По отношению к обновленцам он занимал непримиримую позицию, за что и был репрессирован.[6] Владыка Иов был арестован менее чем через год после поставления им Александра Колесникова псаломщиком. Их недолгое общение словно приоткрыло отцу Александру путь, по которому ему предстояло пройти и самому.

Крестный путь

Набиравшая обороты антицерковная пропаганда использовала в своих целях даже организованный большевиками ужасный Поволжский голод 1921 — 1922 годов, голод — в некогда изобилующих хлебом землях. Продотряды забирали всё, включая посевные запасы. Вымирали сёла. К 1922 году органами ВЧК во множестве начали фиксироваться случаи людоедства. Коммунисты обвиняли Церковь в массовых голодных смертях, ища повод для разграбления храмов и изъятия вожделенных церковных ценностей.

В это жуткое время в Саратовской губернии, эпицентре голода, беспринципной травлей Церкви руководил ответственный редактор «Саратовских известий», член РКП (б) Иван Флеровский.[7] Его можно считать одним из авторов тех пропагандистских штампов, которые используются и по сей день. В своих статьях, смешивая понятия, он предлагал духовенству отдать всё или «расписаться, что драгоценности развратили христианскую церковь, оковали её на службу богатеям, драгоценности оплевали евангельское учение».[8]

2 марта 1925 года Александр Колесников был «рукоположен в сан диакона с оставлением на вакансии псаломщика к Богоявленской церкви того же села», а 25 сентября того же года был «перемещён к Покровской церкви[9] села Акатной Мазы Вольского округа Хвалынского района». Его рукополагал и ставил на новое место преосвященный Григорий (Козырев), епископ Вольский, викарий Саратовской епархии, учёный монах, выходец из старинного рода священнослужителей, знаток Устава и церковного пения. До 1929 года Владыка примыкал к «даниловской» группе архиепископа Феодора (Поздеевского), впоследствии расстрелянного в 1937 году.

О епископе Григории, неоднократно посрамлявшем безбожников, писало летом 1925 года местное Вольское издание «Луч правды»: «Защитники веры и Бога на этот раз приготовили тяжёлую артиллерию в виде епископа тихоновской церкви Григория"[10]. Претерпев аресты и заключения, епископ Григорий в 1937 году был также расстрелян[11]. Родные братья епископа Григория, священники Иван и Василий Козыревы, в августе 2000 года были прославлены Церковью в лике священномучеников.

С 6 августа 1930 года отец Александр начал служить в пределах нынешнего Павловского района, куда был «перемещен на штатное диаконское место к Воскресенской церкви села Павловки Кузнецкого округа Средневолжского края» митрополитом Саратовским Серафимом (Александровым; †1937).

Митрополит Серафим (Александров), в прошлом епархиальный миссионер и секретарь Соборного епископского совещания Поместного Собора 1917−1918 годов в Москве, с 1928 года занимал Саратовскую кафедру. Владыка неоднократно подвергался арестам и находился в тюрьме. Обладая живым умом, он имел дар красноречия, и, как отмечалось в одной из статей 1917 года, «народ с большим вниманием слушает поучения Челябинского епископа Cерафима, который по справедливости может считаться одним из выдающихся церковных проповедников"[12]. Его подписи стоят под всеми наиболее значимыми церковными документами 1920-х годов. В 1936 году, уже бывшего на покое Владыку вновь арестовали. Его обвинили фактически в исполнении его епископских обязанностей — в награждении священников, повышении их в церковных званиях, оказании помощи духовенству, а также в том, что на священнические должности он принимал ранее репрессированных. Высланный на три года в Северный Казахстан, митрополит Серафим, по постановлению Тройки УНКВД, был там расстрелян в декабре 1937 года. В 1989 году Владыку реабилитировали.

Об отношении властей к духовенству в то время свидетельствует письмо М. Калинина С. Орджоникидзе, датированное мартом 1930 года: «В связи с проводимой партией и советской властью политикой коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания. поступают многочисленные заявления от служителей религиозного культа, в которых они жалуются на своё бесправное положение и полный произвол в отношении их со стороны органов местной власти. Действительно, положение их и семей их тяжёлое. Никаких признаков элементарной революционной законности по отношению к ним, как лишенцам, не существует. На местах царит полный произвол и непонимание политики партии в этом политически важном вопросе. Все мероприятия органов местной власти направлены к тому, чтобы заодно с кулаками «раскулачивать» и служителей культа. Это незаконное «раскулачивание» производится под видом налогового обложения. Служителей культа стараются обложить по всем линиям и в таких размерах, чтобы они не смогли выполнить предъявленные им требования. И тогда у них конфискуется всё имущество, даже самое необходимое для семьи, а семья выселяется. Такого рода мероприятия проводятся иногда в судебном, а чаще в административном порядке, причём это выселение не ограничивается только выселением из дома. Бывают случаи ссылки служителей культа в отдаленные места Союза ССР на ряд лет. Там, где проходят лесозаготовки, служители культа и члены их семей мобилизуются на эти работы, не считаясь ни с полом, ни с возрастом, ни со здоровьем. Местами эти преследования служителей религиозного культа переходят в буквальное издевательство. Например, случаи мобилизации служителей культа для очистки свинарников, конюшен, уборных и пр."[13].

Между тем, подобного рода суждения среди власть имущих на поверку оказывались простой констатацией фактов, и на деле положение верующих только ухудшалось.

Диакону Александру Колесникову недолго пришлось прослужить в павловском Воскресенском храме[14]. В 1931 году отец диакон был отправлен в так называемую «трудармию», в «тыловое ополчение», в котором он пробыл до 18 февраля 1932 года, о чём свидетельствует справка командования «17-го отдельного конного транспорта военспецчастей т/о НКПС"[15].

Термин «трудармия» в 30-е годы был неофициальным и прямого отношения к «тыловому ополчению «не имел. «Трудармейцами» называли граждан, мобилизованных для выполнения принудительных работ. Эти формирования, детище Льва Троцкого, «военного коммунизма» и политики РКП (б) в области милитаризации труда, оказались устойчивой структурой в СССР и использовались до конца 1950-х годов, несмотря на то, что официально были расформированы ещё в феврале 1922 года в связи с переходом к НЭП[16]. Мобилизованные в трудармию органами ГПУ-НКВД гражданские лица выполняли различные сельхозработы, работали на спецобъектах НКВД и лесоповалах, добывали уголь и нефть, строили железные дороги. Зачастую эти люди жили за колючей проволокой вместе с заключёнными. Атмосфера службы в «тыловом ополчении» во многом была схожей с действительностью «трудармий».

Существовавшее в 1930−37 годах, тыловое ополчение использовалось как рабский труд лишенцев (граждан, лишенных избирательных и других гражданских прав), которых в СССР в 1932 году было 7 млн. человек[17]. К моменту призыва отца Александра в «тыловом ополчении» лишенцы составляли большинство — им не дозволялось служить в боевых частях РККА по причине их социального происхождения. Пункт 12-й постановления V Всероссийского съезда Советов 1918 года «Об организации Красной Армии» гласил (орфография сохранена): «До тех пор, пока буржуазия не экспроприирована окончательно и не подчинена всеобщей трудовой повинности, до тех пор, пока буржуазия стремится к восстановлению своего былого господства, вооружать буржуазию — значило бы вооружать врага, который в любой момент готов предать Советскую республику иностранным империалистам. Поэтому, устанавливая всеобщую воинскую повинность, Конституция ограничивала её в отношении свергнутых классов: Почетное право защищать революцию с оружием в руках предоставляется только трудящимся; на нетрудовые же элементы возлагается отправление иных военных обязанностей"[18].

Среди прочего подневольно работавших ополченцев облагали особым военным налогом. Как правило, тылоополченцы получали лишь десятую часть заработанного. Остальное тратилось на содержание военспецчастей и на начальство. В декабре 1931 года вышло постановление ЦИК и СНК СССР «Об использовании труда граждан, состоящих в тыловом ополчении», в котором частям тылового ополчения назначался фронт работ оборонно-стратегического назначения по линии ВСНХ СССР, НКПС и Цудортранса. После окончания срока службы, ополченцы, «проявившие добросовестное отношение к работе», могли быть восстановлены в избирательных правах[19].

Из тылового ополчения диакон Александр Колесников вернулся к месту своего служения в Павловку с набором столярных инструментов — это позволило ему обеспечивать семью в последующие тяжёлые годы.

В стране завершалась тотальная коллективизация, катком переехавшая крестьянство, и у советского руководства появились планы возведения военных индустриальных гигантов — на плечах закрепощённого и расцерковлённого народа.

Но даже в условиях жестокого гонения 1930-х годов Церковь сохранила строгость иерархического управления.

В 1929—1935 годы в Средневолжском крае существовала самостоятельная Кузнецкая епархия, которой управлял преосвященный Серафим (Юшков; †1952), родившийся в семье причетника. Рано овдовевший, он в 1924 году был рукоположен во епископа Саранского, викария Пензенской епархии. С 1929 года — епископ Кузнецкий. В Кузнецке его квартира стала штабом по борьбе с обновленчеством. Среди прочих в 1935 году в Кузнецкую епархию входил и Павловский район, последнее место служения отца Александра. Арестованный в очередной раз в 1935 году и приговорённый к 10 годам лагерей, заменённых впоследствии высылкой на Урал, Владыка Серафим на допросах говорил, что смог фактически управлять Кузнецкой епархией с 1932 года[20]. К сожалению, архив Пензенской епархии, как и многие другие, был конфискован НКВД в 1930-е годы, и местонахождение его неизвестно.

Архиереи арестовывались один за другим; после ареста Вольского епископа Григория (Козырева) временно управляющим Саратовской епархией в 1931—1933 годах был Преосвященный Иоанникий (Попов; †1942), епископ Камышинский.

С 1912 года постриженник Нило-Столобенской пустыни, иеромонах Иоанникий стал свидетелем того, как в феврале 1919 года коммунисты публично надругались над мощами преподобного Нила Столобенского. Позднее, возведённый в сан архимандрита, отец Иоанникий стал наместником обители преподобного Нила.

В конце 1926 года архимандрит Иоанникий был арестован вместе с осташковским викарным епископом Гавриилом (Абалымовым; †1958), бывшим до 1919 года насельником Троицкого монастыря города Хвалынска[21], а с 1923 по 1926 год находившимся в концлагере. С ними была арестована большая часть братии монастыря.

В ходе следствия, чтобы вырвать признание по ложным обвинениям в контрреволюционной деятельности, следователи применили «конвейерный» допрос, непрерывно допрашивая страдальца, лишая его сна. Когда измученный отец Иоанникий засыпал на стуле, следователи били его по лицу так, что после каждого удара священноинок выплёвывал свои зубы. На суде, где присутствовали многие прихожане, отец Иоанникий отверг все обвинения, но был приговорён к тюремному заключению. После его выхода из тюрьмы в 1931 году в Москве состоялась хиротония архимандрита Иоанникия во епископа Камышинского, викария Саратовской епархии; владыка был назначен также управляющим Вольским викариатством. Среди рукополагавших был и Саратовский митрополит Серафим (Александров), поставивший в 1930 году отца Александра Колесникова в храм села Павловка. В Саратове владыка помогал митрополиту Серафиму, проживая с ним в одной квартире, и часто служил в уцелевших от закрытия храмах. Пережив ещё один арест, епископ Иоанникий работал чернорабочим на заводе, ночным сторожем и тайно совершал богослужения. Ведя аскетичный образ жизни, он пользовался почитанием среди церковного народа. Святитель отошел ко Господу после тяжёлой болезни в Астрахани в 1942 году. Сохранились свидетельства о последних минутах жизни страдальца: перед самой смертью Владыка причастился Святых Таин и, начав читать отходную, мирно скончался[22].

20 июля 1932 года епископ Иоанникий (Попов) рукоположил диакона Александра во пресвитеры «к Спасо-Нерукотворного Образа церкви села Баклуш Кузнецкого округа».

Это было время буйства антицерковной пропаганды. Лишь за год до назначения отца Александра, власти пытались сделать зернохранилище из храма в Баклушах. Тогда церковному народу с огромным трудом удалось вернуть храм[23].

12 октября 1933 года священник Александр Колесников был назначен настоятелем храма Святителя и Чудотворца Николая в село Озёрки[24]. Точно неизвестно, кем был поставлен о. Александр на последнее место своего служения. Возможно, уже упомянутым епископом Кузнецким Серафимом (Юшковым) или епископом Вольским Георгием (Садковским; †1948), носившего этот титул с 24 августа по 16 октября 1933 года. Это был один из коротких периодов епископского с лужения Владыки Георгия — в перерывах между тюремными заключениями и ссылками, продолжавшимися с 1923 до 1945 года.

Владыка Георгий происходил из известной московской священнической семьи. В 1916 году окончил Московскую духовную семинарию и затем ускоренный курс Александровского военного училища. Всегда имевший желание быть монахом, в военное время он посчитал, что более будет полезен как военный и был отправлен на фронт[25]. В 1922 году принял монашество, и уже в следующем году был арестован и заключён в концлагерь. Последний срок Святитель отбывал на золотодобывающих шахтах Дальнего Востока. В лагерях Владыка полностью потерял здоровье, на лбу у него был вырезан крест, нервная система была истощена из-за жестоких лагерных издевательств. В 1948 году он скончался в Псково-Печерском монастыре, причастившись в полном сознании за два дня до смерти святых Христовых Таин, и был погребён в монастырских пещерах.

Получив назначение в Озёрки, отец Александр Колесников хорошо понимал, что на пути его служения ему грозит смертельная опасность: повсюду закрывались храмы и арестовывалось духовенство.

Через год, 17 октября 1934 года Озёрский сельсовет составил протокол о лишении священника Александра Колесникова и его жены Софии Иларионовны избирательных прав[26].

«Слушали: Рассмотрение дела лиц, лишенных избирательных прав по селу Озеркам о гр. Колесникове Александре Ивановиче.

Постановили: Колесников Александр Иванович, как служитель религиозного культа, т. е. священик, оставить в списках лишенцев, а также оставить его жену Колесникову Софью Ларионовну, как находящуюся на иждивении священника" (орфография документа сохранена).

20 октября 1934 года протоколом N 2 Павловская избирательная комиссия утвердила решение Озёрского сельсовета.

Впервые Колесниковы стали лишенцами ещё в 1921 году. Занесение в списки лишенцев сопровождалось не только утратой избирательного права, но также выселением и конфискацией имущества. По воспоминаниям дочери отца Александра Антонины, у семьи Колесниковых никогда не было своего угла, им также часто давали приют, как и отказывали в нём.

Статья 40 УК РСФСР в редакции 1926 года подразумевала под поражением в гражданских правах, во-первых, лишение на срок не свыше 5 лет активного и пассивного избирательного права, во-вторых, статьёй исключалось членство в профсоюзных и других организациях. И в-третьих, лишенец не имел «права занимать ответственные должности, а равно быть заседателем в народном суде, защитником на суде, поручителем, опекуном».[27] Постановление ЦИК и СНК СССР от 13 февраля 1930 года добавило в этот перечень ещё три пункта: лишение права носить почётные звания, лишение родительских прав и лишение права «на пенсии. и на пособие по безработице, выдаваемое в порядке социального страхования».[28] Часто лишенцы не имели постоянной работы и жилья. В 5 1920-е годы лишенцев выселяли из коммунальных квартир, а их детей исключали из школ. Учёба в ВУЗах для них была недоступна, их не включали даже в карточную систему. Таким образом образованные, деятельные или просто работоспособные люди были отодвинуты в самые низы. Несомненно, что все тяготы жизни лишенцев понесла и семья Колесниковых.

В неурожайном 1936 году отцу Александру вместе с прихожанами пришлось отстаивать Никольский храм от превращения его в зернохранилище, как показано в материалах уголовного дела[29]. Тогда отстоять церковь удалось благодаря большой и крепкой общине верующих. К 1937 году Никольский храм села Озёрки оставался единственным действующим храмом в районе, хотя ещё в 1929 году на территории Павловского района действовало 9 православных церквей.

Хронологически последней записью отца Александра является пометка о награждении его набедренником[30]. Это было в 1937 году, и награждал его епископ Саратовский и Петровский Вениамин (Иванов; †1937). Епископ Вениамин прибыл в Саратов 17 октября 1936 года. В прошлом епархиальный миссионер и прекрасный проповедник, человек, имевший учёную степень, он был арестован уже 10 февраля 1937 года и осенью того же года расстрелян. Замечательные слова священномученика Онуфрия (Гагалюка; †1938), сказанные при монашеском постриге будущего епископа Вениамина, очень точно описывают обстоятельства стеснённой гонениями Церкви: «Такого ли пострига ты ожидал? В твоих юношеских мечтах о пострижении рисовался тебе благолепный храм, торжественная архиерейская служба, множество зажжённых свечей, масса товарищей-студентов с радостными лицами, сонм иночествующей братии. А что ты видишь ныне? — Убогая келья, два стула, кровать, один чтец-певец. И весь чин свершаем мы в страхе, „дверем затворенным“».[31]

В 1961 году, когда владыка был реабилитирован, родственникам была выдана справка о смерти епископа Вениамина в 1945 году якобы от цирроза печени.[32]

В это тяжёлое время, по воспоминаниям озёрских старожилов, храм всегда был полон. Здесь были и хорошие чтецы, и церковный хор, часто совершались богослужения. По воспоминаниям старшей дочери батюшки, Антонины, в семье отца Александра никогда не было шума и мирских свар, отец семейства был бесспорным авторитетом у супруги и детей. Во всё время гонений отец Александр, хорошо владея плотницким ремеслом, обеспечивал свою семью необходимым: вся нехитрая домашняя мебель была сделана его руками. К отцу Александру, священнику единственного в районе храма, стремились верующие, и сам он выезжал в окрестные сёла, где были закрыты храмы, и не было священников для совершения треб и церковных Таинств. Это не могло не раздражать власти.

Гонители

В СССР гонения на Церковь были уложены в рамки марксистской теории. В 1929 году, открывая II съезд Союза воинствующих безбожников, писатель М. Горький говорил, что «весь тот быт, который мы создаём сейчас, насквозь антирелигиозный. Ясно — религии нет места в том огромнейшем процессе культурного творчества, который с невероятной быстротой развивается в нашей стране».[33]

Ему вторил в начале 1930-х годов С. Киров, пытаясь подвести историческую черту: «Мы обязаны нашими победами тому, что самым беспощадным образом сокрушали сопротивление на нашем пути, которое нам оказывал классовый враг — помещик, капиталист, генерал, офицер, кулак, поп-вредитель».[34] Вскоре Киров сам погиб от руки однопартийца, а его смерть проторила дорогу новой волне террора.[35] Было понятно, что одна только советская безбожная пропаганда не даст желаемого результата. Вот что писал секретарь ЦК ВЛКСМ А. Косарев в 1937 году: «В Куйбышевской области попы и их приспешники начали деятельную кампанию за открытие ранее закрытых по воле трудящихся церквей. До революции здесь было 2200 церквей, молелен, мечетей. Закрыто было за годы революции 1173. Из незакрытых церквей действовало фактически 325. Сейчас поступили ходатайства в областные организации об открытии примерно такого же количества церквей. Ходоков по открытию церквей в области в 1935 году было 60 человек, а в 1936 году — 336».[36]

Результаты гонений прошлых лет стали объявляться недостаточными. В 1937 году ответственный секретарь областного совета Союза воинствующих безбожников Протасова, подводя итоги почти 20-летнего правления советской власти, уточнила косаревские данные: «В нашей области до революции было 2305 монастырей, церквей и молитвенных домов, из них: закрыто 1414, из этих оборудовано под культурные учреждения 782, использовано под склады и др. надобности — 507, сгорело 54 и никак не используется 72».[37] Причём в следующем, 1938 году, на Куйбышевской областной конференции Союза воинствующих безбожников вообще было заявлено, что «никто до 1937 г. не обращал внимания на антирелигиозную работу в нашей области».[38]

Тезисы о создании «безбожных колхозов», выдвинутые на рубеже 1920−1930-х годов Союзом воинствующих безбожников, обрели зловещую конкретику в речи 1937 года Е. Ярославского (Губельмана), заявившего со страниц атеистического журнала, что «религиозные организации — единственно легальные реакционные вражеские организации».[39]

30 июля 1937 года, менее чем через месяц после выхода июльского решения Политбюро ЦК ВКП (б) N П51/94[40], появился оперативный приказ наркома внутренних дел Н. Ежова N 447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», по которому репрессиям подлежали: «Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих».[41] Так узаконились массовые казни, подобные которым проводились в 1918—1919 годах без суда.

Отвлекая внимание от провалов колхозного строительства и неурожая 1936 года[42], видя недовольство населения, власти прибегли к проверенному приёму — обвинили во всём «бывших кулаков» и «церковников».[43]

В начале июля 1937 года отец Александр был арестован и заключён в Павловскую тюрьму. К её зарешеченным окнам приходил народ и семьи заключённых. По рассказам старожилов, приходившие слушали духовные песнопения, доносившиеся из тюремных окон. При этом вооружённая охрана грозила народу «самих забрать в тюрьму» и всех отгоняла. В сентябре 1937 году в Озёрках состоялось выездное заседание Павловского нарсуда по делу N 1111, в ходе которого были оглашены следственные материалы и лжесвидетельские показания. Из них следовало, что «подсудимый Колесников Александр Иванович. служитель культа, священник» обвинялся в том, что «в апреле и мае месяце 1937 года в сёлах Баклуши и Сытинке в антисанитарных условиях производил на дому в железной пудовке и кадушке массовое крещение детей — в Баклушах окрестил в один раз тридцать детей и Сытинке шестнадцать детей — в результате чего после крещения получилось заболевание детей в Баклушах 20 человек и Сытинке 6 человек, что и подтверждено медицинским обследованием детей.."[44] Никаких документальных подтверждений «обследования», естественно, в деле не имелось.

Тем не менее, 17 октября 1937 года нарсудья Павловского района Калинников признал священника Александра Колесникова виновным и постановил «подвергнуть наказанию исправительно-трудовым работам сроком на один год на общих основаниях, с конфискацией коровы и козы с поражением избирательных прав сроком на пять лет» и с возложением судебных расходов на осужденного[45].

Применение судом статьи 123 было настолько сомнительным, что народные заседатели употребили и статью 16: «Если то или иное общественно-опасное действие прямо не предусмотрено настоящим Кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления». Декларированное сталинской конституцией 1936 года признание «свободы отправления религиозных культов"[46] было лишь законодательной фикцией, которая не мешала ставить Церковь вне закона.

И отец Александр обжаловал приговор. В октябре 1937 г. вышло определение областной кассационной коллегии под председательством Лавровой в том, что (орфография сохранена) «приговор по существу вынесен правельно. Мера наказания соответствует степени совершенного преступления, но применение дополнительно 5 лет поражения в правах является не правильным применением. Поражение в правах может применятся в качестве основной меры наказания, а так-же и дополнительной, но последнее применяется в тех случаях когда основная мера наказания применяется лишение свободы выше года.» Приговор суда был оставлен в силе с исключением пункта о поражении в правах[47].

Отца Александра определили для отбывания наказания в Бюро исправительно-трудовых работ (БИР) села Неверкино[48], до недавнего времени входившего в состав Павловского района. После этого наутро, как вспоминала его дочь Валентина, приехала подвода, и милиция забрала корову с козой, оставив ожидающую седьмого ребёнка Софию Иларионовну и шестерых детей в возрасте от полутора до пятнадцати лет без средств к существованию. Через некоторое время двое из детей отца Александра, Владимир и Валентина, пошли просить милостыню. Верующие подавали — кто картошку, кто хлеб, горько приговаривая: «Батюшкины дети по миру пошли». Другие — отказывали. В это ужасное время супруга отца Александра, не выдерживая навалившихся испытаний, просила его оставить служение. На это иерей Божий твёрдо отвечал: «Пусть будет воля Божия. Пусть хоть расстреляют, а служения своего не оставлю». Гонители изолировали священника от прихода и оказали на его семью жёсткое давление. В Неверкинской медицинской амбулатории была проведен медосмотр, признавший отца Александра здоровым и способным «нести физическую работу"[49].

Следствие

Видя твёрдость духа отца Александра, в НКВД к декабрю 1937 года собрали материал для второго дела, фактически объединив его с первым. 8 декабря 1937 года о. Александр был повторно арестован[50] и заключён в тюрьму города Кузнецка[51]. Оправдывая провалы колхозного строительства и неурожай 1936 года, видя недовольство населения, власти прибегли к проверенному приему — обвинили во всём «бывших кулаков» и «церковников». Так отец Александр, отстаивавший свой храм от разорения, был обвинен в срыве хлебопоставки[52].

В ходе следствия отец Александр Колесников держался мужественно и отрицал все возведённые на него обвинения. Показания трёх лжесвидетелей — коммуниста Авдеева[53], неграмотной Ляпиной, подписавшейся отпечатком пальца и Шабакаева, в деле были записаны рукой сотрудника НКВД. Частью они повторяли эпизоды дела о крещении детей, а частью увязывали срыв хлебопоставок с нежеланием верующих передать озёрский храм под амбар. Полуграмотные свидетели подводили под контрреволюционную пропаганду даже ношение бороды отцом Александром, которую он якобы не хотел сбривать ввиду скорого падения советской власти и колхозов[54].

Вот протокол допроса обвиняемого Колесникова Александра Ивановича (орфография сохранена):

9 Декабря 1937 г.

Вопрос: Вы арестованы за контрреволюционное действие, расскажите по этому о себе?

Ответ: По этому вопросу я рассказать не могу.

Вопрос: Вы говорите неправду, следствию известно, что вы в 1936 году среди граждан проводили контрреволюционную агитацию не давать церковь под зернохранилище государству о чем зачитывается вам показания свидетеля Авдеева Константина Ивановича и Шабакаева Умяр Шафиевича признаете-ли в этом себя виновным?

Ответ: Этот вопрос я также отрицаю.

Вопрос: В 1937 году у вас на квартире в присутствии Ляпиной Антонины Павловны вы проводили противоколхозную агитацию, о чем зачитано вам показания свидетеля Ляпиной Антонины Павловны, признаете ли в этом вы себя виновным?

Ответ: Этот вопрос я не признаю.

Вопрос: в 1937 году осенью вы систематически срывали полевые работы в колхозе звоном колоколов под видом религиозных праздников, о чем зачитывается вам показание свидетеля Шабакаева У.С. [55] Признаете в этом себя виновным?

Ответ: Этот вопрос отрицаю.

Вопрос: В ноябре 1937 года вы среди граждан проводили противоколхозную агитацию при чем доказывал о неизбежной гибели колхозов, советской власти и обязательном возвращении старого царского строя, о чем вам также зачитывается показание свидетеля Шабакаева У.С. Признаете-ли в том себя виновным?

Ответ: Этот вопрос я отрицаю полностью.

Вопрос: Следствие еще раз требует ваше признание в вышеизложенных свидетельских показаниях и дать точный ответ по этому?

Ответ: Я целиком и полностью эти вопросы отрицаю, одно поясняю звон колоколов в Церкви в которой я служил, был не запрещен. Записано с моих слов верно и прочитано вслух мне до словно. Подпись Колесников

Допросил сот. Неверкинского РО НКВД к/о Подпись [Пискунов].

Дополнительно:

Вопрос: Вам предъявлено обвинение по ст. 58 п.10 ч.1 УК РСФСР. Признаете ли вы себя виновным?

Ответ: Предъявлено мне обвинение по ст. 58 п.10 ч.1 УК РСФСР я себя виновным не признаю и все поставленные передо мной вопросы я отрицаю полностью. Записано с моих слов верно и прочитано вслух. Подпись Колесников

Допросил сот. Неверкинского РО НКВД К/обл Подпись [Пискунов]"

15 декабря 1937 года начальником Неверкинского райотдела НКВД по Куйбышевской области младшим лейтенантом госбезопасности Шиповым было составлено обвинительное заключение, по которому «Колесников А. И., будучи к-р настроен систематически проводил среди гр-н к-р агитацию направленную против Советского и колхозного строя». При этом указывалось, что «в пред'явленном обвинении по ст. 58 п. 10 ч. I-я УК РСФСР, Колесников Александр Иванович виновным себя не признал"[56]. За краткими формулировками тех лет не увидеть всех издевательств и истязаний, которым подвергались подследственные на допросах, но можно представить, сколько мужества нужно было, чтобы отрицать все обвинения. На следствии отец Александр никого не оговорил, следуя слову Спасителя: «из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого» (Ин. 18:9).

Обвинительное заключение содержало постановление: «Следственное дело по обвинению Колесникова А. И. направить на рассмотрение тройки УНКВД по Куйбышевской области». Рассмотрение дела тройками велось предельно упрощённо, невнимательно и небрежно, опускались важные детали. Так, в выписке из протокола N 76 заседания тройки при УНКВД по Куйбышевской области, подписанной секретарём тройки Воскресенским, отец Александр ошибочно указывается как «священник села Неверкино"[57]. В этот день тройка коротко постановила: «КОЛЕСНИКОВА, Александра Ивановича, РАССТРЕЛЯТЬ».

Приговор был подписан 19 декабря 1937 года, в день памяти Святителя и Чудотворца Николая. В этот же день человек, возглавлявший тройку и ответственный за этот приговор, был награждён орденом Красной Звезды — «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших правительственных заданий"[58].

Акт о приведении в исполнение приговора «Тройки в отношении Колесникова Александра Ивановича» был составлен 23 января 1938 года[59]. Казнён иерей Александр Колесников был, предположительно, в Дуванном овраге города Кузнецка, где с 1919 года, среди других, расстреливали православное духовенство. Отцу Александру было 34 года.

Палачи

Тройку, которая вынесла приговор отцу Александру, решением Политбюро ЦК ВКП (б) N П55/76 от 02.11.1937 возглавлял начальник УНКВД Куйбышевской области Журавлёв В. П. К 1938 году чекист Журавлёв сделал бешеную карьеру, став кандидатом в члены ЦК ВКП (б) и депутатом Верховного совета СССР. Выдвиженец Н. Ежова, он занимал высокие посты в системе НКВД. За три месяца, с момента назначения Журавлёва в НКВД города Куйбышева и по декабрь 1937 года, под его началом было арестовано 11 720 человек, из них расстреляно свыше 3000.[60] Как уже отмечалось, за «особые заслуги» Журавлёв был награждён орденом и, всего 4 месяца пробыв капитаном, был повышен до старшего майора госбезопасности. Он известен изобретением «утки», когда подследственный связывался по рукам и ногам, стянутым за спиной, при этом двое подручных разжимали ему зубы, а Журавлёв мочился жертве в рот.[61]

Другим лицом, развернувшим репрессии в крае, был Павел Постышев, один из организаторов «красного террора» в Дальневосточной республике и голода на Украине,[62] руководивший Куйбышевским обкомом ВКП (б) с июня 1937 по январь 1938 года. Незадолго до первого ареста отца Александра на IV Куйбышевской областной конференции ВКП (б) в июне 1937 года, Постышев, разжигавший огонь террора, «анализируя методы вредительской работы врагов народа», отметил бездеятельность партийных органов.[63]

Тем временем Журавлёв, возглавивший Куйбышевский НКВД и усиливший репрессии в области, сам подавал «сигналы» в Москву на Постышева. В результате сам Постышев, обвинённый Журавлёвым в уничтожении партактива области,[64] уже в феврале 1938 года был арестован и через год расстрелян.

В докладе на ХХ съезде КПСС Н. Хрущёв, сам яростный гонитель Церкви, отозвался о Постышеве как о «честном, ни в чём не повинном коммунисте"[65], что и повлияло на его реабилитацию в 1956 году.

Журавлёв вовремя почуял ветер перемен и одним из первых написал донос Сталину на своего высокого покровителя — Ежова. Позже Сталин отметил это в циркуляре ЦК, где назвал Журавлёва бдительным чекистом, не побоявшимся обвинить самого Ежова. Именно после журавлёвской записки дело Ежова начало активно разрабатываться и закончилось его расстрелом в 1940 году. Сталин даже принимал Журавлёва в Кремле, однако вскоре удалил его из Москвы. Несмотря на то, что Журавлёв в 1943 году был уличён в даче продуктовых взяток московскому руководству ГУЛага, прежние заслуги позволили ему избежать наказания. Умер он внезапной смертью 18 декабря 1946 года по дороге в Москву, на новое место назначения «в пути следования от Находки до Хабаровска», накануне дня памяти святителя Николая, дня, в который он за 9 лет перед этим вынес приговор отцу Александру. Последние сведения о Журавлёве зафиксированы документально: «труп снят в Хабаровске».[66]

Послесловие

О судьбе супруга София Иларионовна Колесникова ничего не знала. Почти сразу после расстрела мужа она родила седьмого ребёнка, сына Николая.

Позже в НКВД ей разъяснили, что о священнике Александре им ничего не известно и что он числится у них «пропавшим без вести». Подобные устные ответы в НКВД использовались повсеместно и основывались на чётких секретных инструкциях и приказах[67].

Когда Никольский храм был превращён в зернохранилище, службы стали проходить в доме церковной старосты, до конца жизни так и не вступившей в колхоз. Во время богослужений её дом наполнялся до отказа, на клиросе пели несколько певчих. До самых 1970-х годов в домовом храме правились чином мирянина богослужения Двунадесятых праздников, вычитывались обедница, требы и совершалось Таинство Крещения[68]. Основанием такой долгой жизни осиротевшего Озёрского прихода, несомненно, явился подвиг веры отца Александра Колесникова.

София Иларионовна сохранила память о супруге, до самой смерти неся крест своего вдовства. Старшая дочь Антонина стала работать на тракторе, и это спасло семью в голодные военные годы. В семье старались хранить веру, читали молитвенное правило. Клеймо членов семьи врага народа преследовало их всюду: подраставшая местная молодёжь презрительно звала их «попятами». После окончания детьми семилетней школы семья, в отличие от всех остальных, должна была платить за образование. Так, один из подростков-сыновей отца Александра был определён на тяжёлые полевые работы в колхоз, откуда из-за невыносимых условий, едва получив паспорт, сбежал ночью в город Кузнецк. Там его не знали, и он смог поступить в школу ФЗО. А одна из дочерей, так же подростком, в годы войны была призвана в «трудармию» в город Кемерово и была свидетельницей всех ужасов полулагерной жизни. По возвращении оттуда ей помогли на родине матери, в селе Саловке, взять имя недавно умершей тётки: она боялась, что её заберут обратно. Несмотря на обрушившиеся тяготы и преследования, из хранимой свыше осиротевшей семьи отца Александра никто не погиб.

В конце 1954 года одна из дочерей, Валентина, узнав из местной газеты, что в стране ведутся поиски «пропавших без вести», написала от имени не владеющей грамотой матери письмо К. Ворошилову с просьбой разыскать сведения об отце семейства. Через некоторое время им, как и многим другим, пришёл ответ, что Колесников Александр Иванович якобы умер в заключении в 1942 году от крупозного воспаления лёгких, и затем Павловским отделом ЗАГС был выдан соответствующий лжедокумент[69].

Священник Александр Колесников был реабилитирован Прокуратурой Ульяновской области в 1995 году.[70] Только в 1997 г. выяснилось, что документы о конфискации имущества отсутствуют[71], и есть основания считать, что убогое имущество семьи Колесниковых в 1937 году было просто разграблено. Следственное дело в отношении отца Александра Колесникова было рассекречено только 21 марта 2013 года[72]. В наши дни на месте предполагаемого расстрела отца Александра Колесникова и других страдальцев за Христа в Дуванном овраге города Кузнецка установлен памятный крест и служатся панихиды.

Благодарю Высокопреосвященнейшего Лонгина, митрополита Саратовского и Вольского, протоиерея Михаила Воробьёва, клирикаСаратовской митрополии, а также Ирину Владимировну Колесникову, внучку священника Александра Колесникова, дочерей отца Александра — Валентину Александровну и Серафиму Александровну, В. Теплова, члена Комиссии по канонизацииподвижников благочестия Саратовской Митрополии, Е. Л. Лебедева, председателяобщества репрессированных священнослужителей и мирян Саратовской епархии, А. И. Дворжанского, штатного сотрудника Пензенского епархиального управления, озёрских старожилов, сотрудников архивов и госучреждений, принимавших участие в поиске материалов для этой статьи.

Константин Гурьянов

http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013−09−10−23−08−36-istoriya-jizni